...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
СЕРДЦЕ ШТОРМА
Имперские проповедники станут вопить о «порче»; о «Хаосе» и его переменчивой природе. Эти утверждения — ложь. Да, Пантеон злонамерен, злонамеренностью истинной и осознающей себя. Существование столь беспредельной, темной эмоции бросает вызов любому представлению о случайных влияниях. И то, и другое не может быть правдой одновременно.
Происходящие в Эмпиреях перестройка и изменение плоти — не случайные, беспорядочные мутации. Варп, при всём своём кипучем безумии, оттачивает своих избранных. Перекраивает их, впитывая секреты их душ и выписывая открывшиеся истины поверх смертной плоти. Когда пилот вплавляется в управляющую панель истребителя, в этом нет ни шального проклятия воплощенного ужаса, ни какой-то непостижимой прихоти божества. Какую бы боль ему ни приходилось терпеть, его рефлексы становятся острее, реакции — совершенней, как возрастает и наслаждение — химическое и чувственное — от убийств, совершаемых в космической пустоте. Оружие становится продолжением тела, отражая тем самым то истинное значение, какое оно занимает в сердце воина.
Такова простейшая правда жизни в Великом Оке. Каждый видит твои грехи, твои секреты и страсти, зримо запечатленные на твоей плоти.
И у варпа всегда есть план. Бесконечное множество планов. План для каждой души.
«Тлалок» провел много веков, плывя по морям, где реальность и преисподняя сталкиваются в кипящих волнах. Команда его капитанского мостика насчитывала около семисот душ, большинство из которых были навсегда прикованы к своим контрольным панелям посредством тех или иных кибернетических имплантов — или же более «естественным» слиянием плоти и машин, которое было следствием долгого пребывания корабля в пространстве Ока.
Огромный обзорный экран-окулус занимал всю переднюю стену, демонстрируя неторопливо вращающуюся планету в сердце пурпурного шторма. Чтобы достичь нейтральной территории, выбранной для сбора флота, требовались немалые усилия и концентрация воли — но все же они были здесь. Конечно, это место и не должно быть легко достижимо — по очевиднейшей причине: невозможно планировать предательство на виду у своих врагов.
После пути сквозь яростную бурю здесь, в сердце шторма, мы обрели долгожданную передышку; но те из нас, кто был психически одарен, испытывали особое облегчение. По дороге к месту сбора шторм скрывал бесчисленное количество потерянных душ и безликих сущностей, питающихся ими. Обе разновидности духов эфира атаковали щит реальности, защищающий «Тлалок»: души мертвых, с воплями сгорающие в волнах варпа, и Нерожденные в ярости своих пиршеств.
И только здесь, в самом центре шторма, наконец воцарился покой. Многие области Великого Ока были куда спокойнее, чем это измученное место. Большинство из них, по правде говоря. Но сейчас именно оно подходило для наших целей.
— Твоя чужая продолжает кричать, — сообщил мой брат Ашур-Кай. — Я отослал нескольких рабов ей на растерзание. Похоже, это не помогло.
У Ашур-Кая были красные глаза и неизменное выражение осторожного недовольства на лице. Ничего сверхъестественного в его алом взгляде не было — всего лишь физический дефект, которым он обладал с рождения. Его наполненные кровью радужки плохо переносили яркий свет, а белая, как мел, кожа с легкостью обгорала под негостеприимными лучами любого солнца. Получение геносемени Легиона несколько облегчило его страдания — прежде, чем стать воином Астартес, он едва мог открыть свои воспаленные глаза при солнечном свете — но от ахромии не существовало лечения, и избавиться от нее было невозможно.
В лицо команда обращалась к нему «господин Кветцрама» — им почти никогда не удавалось произнести его родовое имя правильно — или попросту «лорд-навигатор». Среди отрядов Легиона, которые знали о нем, его обычно называли Белым Провидцем.
Все мы знали, что за его спиной смертный экипаж, как правило, одарял его куда менее льстивыми званиями. Но это его ничуть не интересовало. Пока рабы уважали его и исполняли приказы, их мысли его не заботили.
Когда он говорил вслух — вместо того, чтобы предпочесть привычную легкость безмолвной речи — то слегка растягивал слова, а его голос приобретал тревожащий гортанный призвук. Таким голосом было очень удобно произносить убедительные угрозы, хотя Ашур-Кай был не из тех, кому нужно говорить, чтобы выглядеть угрожающе. Впрочем, при всем желании его нельзя было назвать добрым или милосердным. Он стремился к эффективности и ценил изощренность. Эти вещи многое значили для него. Очень многое.
Его трон располагался на центральной платформе капитанского мостика, но он редко занимал это место, предпочитая стоять в одиночестве на высоком балконе, отрешившись от звуков и запахов всех живых существа внизу. Вид, открывающийся в окулусе, его также не заботил. Две его неразрывно связанные задачи были — достигать и видеть, и это видение требовало немалых усилий. И потому он стоял там, вознесшись над своими братьями и нашими общими рабами, глядя через раскрытые порталы окон и дальше, в зияющую пустоту пространства Ока.
Его трон — установленный перед моим собственным и лишь немного ниже — был усеян бесчисленными разъемами и психочувствительными системами, которые позволяли ему связывать свой разум с машинным духом корабля. Подобный интерфейс был куда легче в использовании, чем все другие, но Ашур-Кай считал его медленным и неудобным. Ему недоставало чистоты истинного единства мыслей. Гораздо проще было соединиться с Анамнезис разумом; разделить мысли с ее физическими компонентами через телепатическую связь, позволить ей смотреть его шестым чувством. Эта связь даровала такую гармонию действий с «Тлалоком», которую ни один имперский Навигатор, прикованный к своему трону, никогда не смог бы достичь.
Не стоит думать, что это было легко. Ашур-Кай однажды признался мне, что вряд ли обычный человек был бы способен достичь необходимой глубины концентрации, и я без колебаний поверил ему. Если даже он после своих психических усилий испытывал усталость в течение нескольких дней, то у немодифицированных людей просто не было бы шансов. Сила исходила от него в белом сиянии ауры, не излучающей ни грана тепла. Эти лучи походили на далекую память о солнечном свете.
Ашур-Кай не смотрел на меня, произнося свои слова. На мгновение я ощутил, как его шестое чувство мимолетно коснулось моего: психический эквивалент обмена взглядами. В момент контакта я успел поймать отражение моей собственной ауры. Если его глубинная сущность представляла собой бессолнечный свет, в моей безошибочно чувствовался образ ножей, чьи лезвия скользили по шелку.
— Мог бы хотя бы поблагодарить за то, что я ее накормил, — он по-прежнему не оборачивался.
Я встал рядом с ним, опираясь на перила верхней палубы. Активированная броня издавала легкий гул при каждом нашем движении.
— Благодарю, — с известной вежливостью ответил я.
— Я приберегал этих рабов для себя. Изучить знаки, которые образует их льющаяся кровь. Поймать их последнее дыхание и услышать желания их душ в этих предсмертных вздохах. Извлечь их глаза, чтобы разглядеть тайны в их невыплаканных слезах.
— Ты опять невыносимо пафосен, — сказал я.
— А ты — необыкновенно ничтожный провидец, Секандур.
— Это ты так утверждаешь.
— Потому что так и есть. Ты ослеплен чувствами, и не фокусируешь внимание на мелочах. Но как бы там ни было, любая жертва стоит того, чтобы заглушить ее крики. У меня болит голова от этого создания.
Наблюдая за мертвым кораблем, проплывающим мимо нас в окулусе, я заметил несколько других боевых кораблей — все они стремились держаться подальше друг от друга. Возле каждого корабля на экране побежали строки просперийских рун, сообщая результаты первого ауспекс-сканирования.
Так мало кораблей. Слишком мало.
— Что-то не так, — предположил Ашур-Кай.
— Количество кораблей несколько разочаровывает. Возможно, остальные еще не добрались сюда.
— Нет, дело не во флоте. Что-то не так с нитями судьбы. Сколько раз за последние месяцы я видел во сне этот шторм? Мы движемся к опасности, запомни мои слова.
Немногие вещи раздражают меня так же сильно, как прорицания. Найдется ли другое искусство или колдовство, которое было бы столь бесполезным и неточным? Кто еще до такой степени полагается на суждения, вынесенные задним числом?
Ашур-Кай наконец обратил на меня взгляд своих алых глаз:
— Итак, ты готов?
Я молча кивнул. Вслед за мной он перевел внимание на окулус. По экрану были разбросаны названия вставших на якорь кораблей, каждый из которых соблюдал осторожную дистанцию между ними: «Гибельное око»; «Пасть белого пса»; «Королевское копье».
Эта крошечная флотилия вращалась вокруг величественных обломков безмолвного боевого крейсера. Корабль был давно мертв, уничтожен столетие назад оружием людей и клинками демонов. Когда-то он плыл среди звезд, повинуясь устремлениям полубога; тогда он с яростной гордостью звался «Его избранный сын». Теперь он безвольно дрейфовал в сердце шторма — сплошь открытые раны и изломанный бурями металл. Он послужит нам нейтральной территорией, как уже бывало раньше.
Еще живые корабли неторопливо приближались, прикрываясь щитами от возможных ударов орудий своих собратьев. Каждый из них был настоящей крепостью, ощетинившейся выступами укреплений; их экипажи, скрытые за истертой броней корпусов, могли бы составить население нескольких городов.
Величайший из них являл собой памятник таланту человечества создавать орудия войны: «Гибельное око». Линкор среди крейсеров, он нес на своем корпусе цвета морской волны шрамы бесчисленных битв. «Королевское копье» и «Восход трех солнц» держались рядом со своим флагманом, словно не желая приближаться к мертвому кораблю. «Его избранный сын» — или то, что от него осталось — по-прежнему нес на себе цвета их собственного легиона.
Каждый из присутствующих кораблей переживал не лучшие дни — мягко говоря. Маленький флот Фалька был практически полностью разбит.
«Пасть белого пса» — как и «Тлалок», один из самых легких крейсеров — приближался медленнее, но встал на якорь ближе всех. Мы же предпочитали держать дистанцию.
— Фальк и Дурага кэл Эсмейхак уже здесь, — я указал на бегущие руны. — Как и Леор из Пятнадцати Клыков.
Ашур-Кай скривил тонкие губы при упоминании последнего имени:
— Прелестно.
Я обратил внимание на следующие строчки плавных просперийских рун:
— Не узнаю этот корабль. Еще один в цветах Шестнадцатого... Кто командует «Восходом трех солнц»?
Колдун-альбинос посмотрел на меня долгим немигающим взглядом.
— Я — не архивист легиона, — сказал он. — И к тому же, учитывая понесенный им урон — кто бы ни командовал «Тремя солнцами» во времена Осады, не думаю, что он стоит у руля сейчас.
Проигнорировав язвительный ответ, я скомандовал экипажу:
— Выйти на связь с «Гибельным оком».
Люди и существа, бывшие когда-то людьми, принялись исполнять приказ. Пока мы ждали открытия канала связи, Ашур-Кай достал свой меч, задумчиво изучая извивы рун, выгравированных на лезвии.
— Я бы советовал тебе взять с собой Рыцаря-Оборванца на эти... переговоры.
Вероятно, тень пробежала по моему лицу. Ашур-Кай нечасто испытывал достаточно эмоций, чтобы их стоило скрывать, но в этот момент его бледные черты и приподнятые тонкие брови отразили некоторое удивление.
— Что? — переспросил альбинос. — В чем дело?
— В последнее время он сопротивляется мне, — признался я.
— Я это учту. Но все же — возьми Рыцаря-Оборванца, Хайон. Мы полагаемся на честь людей, лишенных чести. Не стоит рисковать.
Командующие трех армий встретились на нейтральной территории. Здесь не было гравитации. Мы двигались, поочередно активируя магнитные подошвы ботинок — запинающейся, на редкость неуклюжей походкой. Каждый из нас вел горстку своих телохранителей и кровников все глубже в руины «Его избранного сына», пока наконец мы не сошлись на обесточенной командной палубе мертвого корабля, в лишенной воздуха темноте. Десятки пустых кресел управления застыли перед разбитым экраном окулуса. Замороженные мутировавшие тела сервиторов были источены течениями варпа; многие парили в свободном падении, тогда как другие все еще оставались прикованы к своим механизмам. Они наблюдали за нашими переговорами, эти иссушенные мумии из насквозь промороженных костей, уставившись дезактивированными линзами, пустыми глазницами или глазами, мутными от покрывавшего их инея.
По палубе были разбросаны тела мертвых воинов — тела, закованные в разрушенную временем керамитовую броню с полустертыми символами Сынов Хоруса. Этот корабль был мертв уже очень, очень долго. Его экипаж так и не дождался ни погребения, ни сожжения.
Фальк прибыл первым. Его воины, в темных доспехах цвета морской волны или в черном Юстаэринцев, оцепили периметр и заняли оборонительные позиции по стратегиуму. Один из отрядов обосновался на возвышении в задней части мостика, держа наготове тяжелые снайперские винтовки. Другие воины заняли узловые точки и возвышающиеся платформы, пригнувшись или прикрывая опустившихся на колено братьев; еще несколько подняли оружие, взяв на прицел открытые коридоры, ведущие к остальным частям корабля.
Я узнал некоторых из офицеров Сынов Хоруса, несмотря на то, что они сменили раскраску брони. Невозможно скрыться от того, кто умеет читать разумы. Каждая сущность обладает своим особым вкусом, каждая личность проецирует собственную ауру.
Стоило моему отряду войти, как на нас сошлись прицелы дюжины болтеров.
— Отрадно видеть, что Фальк по-прежнему осторожен, — заметил Ашур-Кай по вокс-связи.
Он оставался на борту «Тлалока», но связал свой разум с моим, глядя моими глазами и, без сомнения, заодно считывая данные с сенсоров моего шлема. Его гортанный акцент был слышен даже сквозь сухой треск коммуникатора.
«Опусти оружие, Фальк». Я передал только слова, тщательно следя за тем, чтобы не вложить в телепатический импульс никаких эмоций — иначе просьба превратилась бы в психический приказ.
Фальк стоял один, рядом с закованным в доспехи трупом, привязанным к центральному командному трону. Его терминаторский шлем был увенчан не только офицерским плюмажем, но и парой завитых бараньих рогов, которые словно венчали его чудовищной костяной короной. В ответ на мои безмолвные слова он поднял руку, приказывая своим подчиненным направить свое оружие куда-нибудь еще.
Несколько щелчков — вокс-системы нашей брони настраивались друг на друга — и я услышал его голос.
— Хайон, — я различил в его тоне нескрываемое облегчение.
— Прости, что пришлось так задержаться. Путь через этот шторм был не из легких.
Он жестом пригласил меня подняться рядом с ним на возвышение.
— Я слышал, ты погиб на Дрол Кхейре, — его голос напоминал скрежет песка и гравия.
— На Дрол Кхейре я был на правильной стороне, — ответил я. — Для разнообразия.
Когда-то, в лучшие времена, Фальк принадлежал к высшему командованию XVI легиона. Он все еще носил драгоценный золотой нагрудник, полученный в награду от своего генетического отца, и символ навечно распахнутого ока смотрел оттуда с мрачной обреченностью. Касания изменяющих потоков Великого Океана успели оставить на нем свой след с тех пор, как мы виделись в прошлый раз; костяные шипы выступали на локтях и костяшках пальцев, а венчавшая шлем рогатая корона демонстрировала его жестокое право властвовать над своими братьями. Варп постепенно изменял его телесную форму, отражая присущую ему хладнокровную беспощадность.
Выразительней всего была лицевая пластина шлема, украшенная торчащими бивнями — как знак презрения и злобы. Подобная черта часто встречалась среди Терминаторов Восьмого легиона.
Как и большинство из нас в этот бесчестный век, он был верен в первую очередь своему отряду и тем воинам, кому мог доверять больше других. Его клан был собран из остатков тех рот, которыми он когда-то командовал на войне, и отступников, присоединившихся к нему за столетия, прошедшие со времен Осады Терры. Они называли себя Дурага кэл Эсмейхак — «серый, что следует за огнем» — древнее хтонийское выражение траура, означающее пепел, остающийся после сожжения тела.
Это было безрадостное название, ибо стыд поражения терзал его с неугасающей силой. Но я уважал его за способность принять это поражение с мрачной иронией, вместо того, чтобы полностью отрицать его. Или того хуже — поклоняться неудачам прошлого.
Стоило нам подойти ближе, Фальк развернул руку — теперь уже предупреждающим жестом:
— Только ты, брат.
Мои спутники остановились. Вихрь, которой не нужны были магнитные подошвы, чтобы держаться на палубе, бродила по залу, обнюхивая трупы, невзирая на отсутствие воздуха — в точности как настоящая волчица. Я ощущал ее настороженность, то, как она предельно внимательно следила за нашим окружением. Ей не нужны были предупреждения, чтобы оставаться начеку.
Мехари и Джедор — это Мехари и Джедор. «Если на нас нападут, — передал я им обоим, — уничтожьте каждого воина, что будет против нас».
«Хайон», — ответил Мехари с безразличным согласием. Джедор молча кивнул. Оба одновременно стиснули пальцы на рукоятях болтеров, поднимая оружие к груди.
В одиночестве я поднялся на возвышение.
— Твой призыв не отличался ясностью, — заметил я Фальку.
— Так было нужно. Где Белый Провидец?
— Командует «Тлалоком» в мое отсутствие.
— А твоя чужая? — неожиданное отвращение прорезалось в его голосе. — Неужели твоя пьющая боль пиявка не с тобой?
— К ее великому разочарованию, она тоже осталась на борту «Тлалока».
Она была вынуждена остаться. Даже если бы я доверял ее способности обуздать свой невыносимый голод среди стольких воинов, она все равно не смогла бы действовать при отсутствии атмосферы. Ее крылья превращали любой вакуумный скафандр в нечто бессмысленно-громоздкое.
Фальк покосился на мою правую руку, лежащую на поясе — на кожаном футляре с потрепанными и разрозненными пергаментными картами. Его рогатый шлем как нельзя лучше сочетался со скрежещущим по воксу голосом.
— Я вижу, в твоей колоде прибавилось карт с тех пор, как наши пути пересекались в последний раз.
Мое лицо было скрыто забралом шлема, но он наверняка различил улыбку в моем ответе.
— Немного прибавилось, — признал я. — Я не сидел сложа руки.
— Ожидаешь неприятностей?
— Я ничего не ожидаю, я всего лишь предусмотрителен. Где все остальные?
Он негромко выдохнул:
— Ты и Ашур-Кай — скорее всего, последние из тех, кто мог бы прибыть, Хайон. Мы провели здесь несколько недель без всяких известий. Леор настаивал, что ты тоже погиб.
— Почти что так.
Нас многое связывало — Фалька и меня. Мы доверяли друг другу настолько, насколько вообще можно доверять кому-то среди Девяти Легионов. Он был терпеливым человеком, когда не поддавался ледяной ярости боя. Нам не раз доводилось нести службу вместе — сначала в Великом Крестовом походе, затем во время Осады Терры, и наконец — после того, как началась наша новая жизнь в Великом Оке.
— Так зачем же я был вынужден добираться сюда? — спросил я.
— Подожди Леора. Потом я всё объясню.
Когда отряд Леора наконец прибыл, они вошли без всяких церемоний или порядка. Группа воинов среди солдат — они даже не думали держать строй. Шлемы, увенчанные стилизованными символами Бога Войны, поворачивались туда-сюда, когда они обводили взглядами зал. Их окованные медью доспехи цвета запекшейся на железе крови были покрыты трещинами, следами бесконечной починки и беспорядочного мародерства.
Никто из них не пытался взять территорию под прицел. У большинства из них даже не было стандартных болтеров; они держали в руках цепные топоры, прикованные цепями к запястьям, или же несли тяжелые многоствольные пулеметы, перекинутые через плечо. Никто из них не занял оборонительную позицию, обнаружив, что за каждым их движением следуют направленные на них оружейные дула. Похоже, они пренебрегали подобной осторожностью. Или же попросту доверяли Фальку и его людям достаточно, чтобы не беспокоиться.
Их предводитель нес тяжелый болтер с тренированной легкостью человека, давно привыкшего к подобной ноше. Он бросил оружие через лишенный гравитации воздух одному из своих подчиненных и жестом приказал им всем оставаться у южного входа.
До войны он был центурионом Леорвином Укрисом, из 50-й тяжеловооруженой роты XII легиона. Тогда я еще не знал его. Мы познакомились позже, в годы, проведенные в пределах Империи Ока.
Леор прошел прямо к возвышению, остановившись перед Фальком, который, в свою очередь, стоял перед контрольным троном мертвого корабля. Тело бывшего капитана покоилось там, закованное в поблекшую, покрытую льдом броню.
Пожиратель Миров бросил быстрый взгляд, не удостоив труп более чем секунды своего внимания. Затем он повернулся ко мне, демонстрируя голубые линзы глаз и забрало шлема, выполненное в виде сжатых зубов — застывшей усмешки черепа. Он не поприветствовал меня. Он не поприветствовал даже Фалька, на которого перевел свой взгляд. Он просто стоял, глядя на нас — а мы смотрели на него.
— Твоя карточная колода с всякой сомнительной ересью стала толще, колдун, — заявил он мне.
— Так и есть, Леор.
— Как увлекательно, — тон Леора явно свидетельствовал об обратном. — Я слышал, тебя убили на Дрол Кхейре.
— Почти.
— Ну, вы собираетесь рассказать мне, зачем я здесь?
— Ты здесь, потому что ты нам нужен, — сказал Фальк. — Вы оба мне нужны.
— А где остальные? — поинтересовался Леор. — Палавий? Эстакар?
Фальк покачал головой:
— Луперкалиос пал.
Мы оба ничего не ответили. Во всяком случае, не сразу. Не так-то легко найти слова, когда тебе сообщают о смерти легиона.
Конечно, среди разрозненных флотов Легионов давно уже ходили слухи — о том, что пала очередная крепость Сынов Хоруса, что разрушен очередной форпост XVI легиона. Их уничтожение стало привычной, повседневной угрозой, вести о которой повторяли сотни капитанов и командиров на протяжении десятков лет, когда корабли встречались в нейтральных портах или объединялись для набегов за рабами.
И теперь нам сообщали, что это наконец произошло. Я не был уверен, следовало ли мне быть потрясенным или же оскорбиться, что «Тлалок» не включили в состав атакующего флота.
— Монумент пал? — переспросил Леор. — Я слышал об этом тысячу раз, и еще никогда это не оказывалось правдой.
Голос Фалька, отдающийся гулким эхом, превратился в грохот землетрясения:
— Ты думаешь, я стал бы шутить о чем-то настолько серьезном? Дети Императора напали на нас, и с ними — корабли из всех других легионов. Монумента больше нет. Остались только обугленные руины.
— Так вот отчего твой флот выглядит полумертвым, — на этот раз не было сомнений, что Леор улыбается под своим скалящимся шлемом. — Вы только что сбежали из битвы, в которой потеряли свою последнюю крепость.
— Луперкалиос был не последней крепостью. У нас есть другие.
— Но только эта имела значение, верно?
Импланты в черепе Леора не прекращали разрушительное воздействие на его нервную систему. Конвульсивные спазмы заставляли его то и дело дергать плечами и судорожно сжимать пальцы. Разумнее всего было не обращать на эти тики внимания. Напоминания о них только раздражали Леора, а он и в хорошем настроении был не лучшим собеседником.
Фальк кивнул, признавая его правоту. Луперкалиос — Монумент — служил XVI легиону не только крепостью, но и мавзолеем. Именно там хранилось тело их примарха после Бегства с Терры. Мало кому из других легионов позволялось даже приблизиться к последнему бастиону Сынов.
— Сколько вас осталось? — спросил я. — Сколько Сынов Хоруса еще живы?
— Может быть, Дурага кэл Эсмейхак — последние. Наверняка другим тоже удалось уйти, но...
— Тело, — негромко произнес я.
Фальк знал, что я имел в виду.
— Они забрали его.
Леор раскатисто рассмеялся:
— Не сожгли?
— Они забрали его.
Останки Хоруса Луперкаля — кого мы впоследствии будем звать Первым и Ложным Воителем — были похищены из места своего упокоения, из сердца крепости, возведенной в честь его поражения.
Я медленно выдохнул, думая о том, для чего Детям Императора понадобилось похищать тело. Ради простого осквернения? Возможно, возможно. Третьему легиону не свойственна была сдержанность в подобных деяниях упадка. Но этот поступок нес куда большее значение. Я почти слышал это в шепоте варпа — впрочем, варп может шептать о чем угодно и обо всем. Только глупцы внимают каждой его песне.
— Я вызвал вас сюда... — начал было Фальк.
— Пригласил, — перебил его Леор, указывая на просторную палубу, где его люди толпились около южного входа. — Ты пригласил Пятнадцать Клыков присутствовать здесь. Не являемся по вызову.
Фальк, как несложно было предсказать, не отреагировал на подначку Леора. Он поднял руку, трижды коснувшись кончиками пальцев доспеха напротив сердца — хтонийский жест искренности. Достаточно посмотреть на любого из нас — сколько бы времени мы ни провели в волнах нереальности Ока — и вы всегда можете заметить отголоски тех культур, в которых мы были рождены.
Но я помню, как Фальк замешкался тогда. Несвойственные ему колебания, борьба гордости и здравого рассудка. Теперь, когда мы собрались здесь, он не решался просить нас о помощи.
— Я обратился к тем, кому могу доверять, — признал он. — К тем, кто были моими союзниками в прошлом. Вы знаете, зачем они забрали тело Воителя, — это был не вопрос. С тех пор, как Девять Легионов обосновались в Оке, не утихали разговоры о том, что этому трупу можно найти иное применение, кроме почетного упокоения в гробнице.
Останки примарха... Какое подношение могло бы выйти из них. Какой дар силам за завесой. Да, это значило куда больше, чем обычная кража и надругательство.
— Не уверен, что хочу знать, — пробормотал Леор. — Эти их идеи о ритуальном осквернении...
Я покачал головой, прерывая его:
— Они забрали тело, чтобы воспользоваться им. Чтобы овладеть его генетическим наследием.
Легионер из Сынов Хоруса кивнул. «Клонирование» было не тем словом, которое с легкостью произносили среди Девяти Легионов. Даже здесь, в нашей беззаконной преисподней, оставались непрощаемые грехи. Клонирование редко удавалось с такими, как мы. Что-то в нашем генетическом коде нарушало процесс, порождая определенные нежелательные последствия и нестабильность. Клонировать примарха? Это было за пределами наших возможностей. Вероятно, за пределами возможностей кого бы то ни было, кроме Императора Человечества — прежде, чем его труп был заключен в псионическом механизме его трона.
— Они не могут клонировать Хоруса, — заявил Леор. — Никто не может.
— Однажды это уже делали, — заметил Фальк.
Пожиратель Миров хмыкнул — или, скорее, хрюкнул:
— Ты про Абаддона? Вот только не дуй мне в уши, что легенды не врут.
Я позволил им эту несколько наигранную пикировку, не перебивая.
— И зачем бы им это делать? — продолжил Леор. — Какой смысл? Хорус уже проиграл один раз, а ведь тогда под его знаменами собралась половина Империума. Второй шанс никому не светит.
— Ты и в самом деле не видишь никакого смысла в воскрешении Первого Примарха? — спросил Фальк.
— Ничего, что могло бы заботить меня, — признал Леор.
— Хайон? Я знал, что Леор останется наполовину слеп в этих вопросах, но что насчет тебя? Неужели и ты не видишь угрозы в возрождении примарха?
Я видел только лишь угрозу. Мистические и ритуальные возможности, вызывающие у меня головную боль.
Принести живого примарха в жертву Четырем Богам...
Поглотить бьющееся сердце и теплый мозг Воителя, ощутив на вкус его силу и забрав ее...
Создать армию искаженных подобий — по образу Первого Примарха...
— Хорус Возрожденный выиграет Войны Легионов, — решился сказать я.
Фальк кивнул, меняя позу:
— И более того. Он будет единственным из примархов, кто все еще остается смертным. Единственным, кто будет способен вторгнуться в Империум.
— Но клонирование, — это слово прозвучало в устах Леора как ругательство, с инстинктивным отвращением легионера. Он не желал верить, что даже Третий во всем его декаденстве и упадке может быть способен на такое святотатство. — И почему ты-то против этого плана? Разве ты не хочешь его вернуть?
Фальк всегда отличался проницательностью и изощренным коварством. Я доверял его суждениям, и его ответ только подтвердил, что я делал это не зря.
— Это будет не Хорус Луперкаль, — сказал он Леору. — Каждый из Сынов Хоруса чувствовал гибель нашего отца, когда Император поглотил его душу. Какое бы создание Третий легион не пытался вернуть с того света — это будет лишенная души оболочка, созданная из трупа нашего отца, — гнев и отчаяние пульсировали в его низком голосе. — Они уже довели нас до почти полного уничтожения. Неужели этого недостаточно? Им нужно еще и поплясать на наших костях?
Леор и я снова переглянулись. Пожиратель Миров продолжил, вновь повернувшись к Фальку:
— Скажи нам, что тебе нужно, брат. Если Луперкалиоса больше нет, что тебе остается? Вряд ли ты сможешь взять в осаду Город Гимнов только ради того, чтобы сжечь останки Хоруса.
Фальк ничего не ответил — что само по себе было достаточным ответом. Леор хрипло, недобро рассмеялся.
— Даже и не думай об этом, Вдоводел. Будь разумнее. Ты хочешь спрятаться? Мы можем спрятать тебя. Ты хочешь бежать? Убегай. Но не строй планов на Город Гимнов. Третий легион превратит тебя в пепел прежде, чем ты взглянешь на их крепость.
— Для начала, — терпеливо сказал Фальк, — мне нужен нейтральный порт. Такой, где можно было бы отремонтировать мой флот.
— Галлиум, — сказал я. — «Тлалок» был там не так давно.
— Мне не хотелось бы испытывать терпение Правительницы. Учитывая, какая охота идет сейчас за Сынами Хоруса, Галлиум — это последнее прибежище.
Галлиум был одним из бесчисленных городов-государств Механикум. Один из воинов Четвертого легиона объявил его своим протекторатом, уступив бразды правления старшему адепту Марса. Согласно внутреннему хронометру «Тлалока», в последний раз мы швартовались там одиннадцать месяцев назад. Это время могло превратиться в пять минут или пятнадцать лет в мире, который мы оставили позади — если учесть, сквозь какой шторм нам пришлось пройти.
Кераксия и Валикар, правительница и хранитель Галлиума, славились своим агрессивным нежеланием участвовать в Войнах Легионов. Нейтралитет значил для них куда больше, чем топливо, боеприпасы и слава. Фальк был прав: его присутствие там — присутствие изгнанника, за которым идет охота — при их нежелании вступать в войну создаст немалые проблемы.
— Перевооружиться и заправиться, — Леор пожал плечами с жужжанием сервомоторов. — Но на что ты надеешься дальше? Даже если отремонтировать флот, твой легион мертв так же, как у Хайона, — он указал на Мехари и Джедора. — Не хотел никого обидеть.
— Даже и не думал об этом, — заверил я.
Леор снова повернулся к Фальку:
— Полагаю, ты пригласил нас сюда, чтобы вспомнить о старых союзах, так? Ценю твое гостеприимство, но я мог бы с тем же успехом послать свой отказ и оставить «Белого пса» где-нибудь еще. Ты прервал весьма удачный набег.
— И это вместо благодарности? Ты у меня в долгу, Леорвин.
Леор стоял лицом к лицу с Фальком, едва не сталкиваясь нагрудниками. Подобное нередко происходит между отрядами Легионов, даже среди тех, кто кажется союзниками. Умение принимать вызывающие позы здесь сродни искусству — так же, как и умение припомнить мельчайшие детали накопленных долгов. Мы относимся к этому со всей серьезностью.
— Я в долгу у тебя, брат. Не у твоего легиона. И я не собираюсь умирать вместе с ними. Ты хочешь бежать? Я сказал, что помогу тебе бежать. Хочешь спрятаться? Я даже помогу тебе превратиться в труса, если ты этого вдруг пожелаешь. Но я не намерен выступать против армады Третьего легиона только потому, что ты не можешь пережить, что Дети Императора украли труп вашего отца. Вы заслужили свою судьбу, когда из-за вашего бегства с Терры мы проиграли войну.
Старое обвинение. Обвинение, которое преследовало Сынов Хоруса в их изгнании, из-за которого они неизменно бежали перед орудиями кораблей Девяти Легионов после гибели своего примарха.
Этот Разговор начинал заходить в тупик. Я положил руки на плечи обоих воинов, заставив их разойтись на несколько шагов.
— Хватит. Мы проиграли войну, когда Воитель потерял контроль над легионами на Терре. Мы уже проиграли к тому времени, когда Хорус пал.
— Никогда не спорь с тизканцем, — пробормотал Леор. — Но это все равно отдает безумием, Фальк. Мы говорим о сверхъестественной археонауке, о генетическом шедевре Императора. На что может надеяться простой ремесленник плоти? Потребуется вечность, чтобы создать хоть что-то похожее на примарха. Сам Император смог сотворить только двадцать этих проклятых созданий, и это заняло у него десятилетия.
— Я не хочу рисковать, — холодно и жестко ответил Фальк. Невзирая на его холерический темперамент, его гнев обретал форму скорее льда, чем огня. Когда Фальк Кибре выходил из себя, он утрачивал всякое подобие теплоты. — Мы не можем скрываться в этом шторме вечно. «Тлалок» был последним из тех, кто должен был явиться. Все остальные, кто мог бы ответить на призыв, уже мертвы, пропали или слишком сильно опоздали, чтобы принимать их во нимание. Никаких больше задержек. Никакого бегства. Вы оба поклялись помочь мне, когда я попрошу.
Хотя наши шлемы и не позволяли встретиться взглядами, я чувствовал, что он смотрит мне в глаза.
— У тебя есть план?
— Посмотри сам.
Легионер Сынов Хоруса извлек переносной гололитический проектор и нажал на активирующий символ. Острые лучи зеленого света отразились от его брони, постепенно образуя мерцающее изображение.
Это был корабль. Даже глядя на зернистую голограмму из болезненно-зеленого света, можно было оценить его масштаб — и он был таков, что у меня перехватило дыхание. Огромный боевой корабль, запредельно величественный, с гребнем укреплений и бронированным носом, массивная смертоносность очертаний выдавала модификацию «Сцилла» древнего корпуса класса «Глориана».
Я знал этот корабль когда-то — так же, как и Леор. Всего горстка подобных кораблей была построена; сам Император даровал их легионам космодесанта в качестве флагманов. Всего один корабль класса «Глориана» во всем флоте Императора был создан на основе схемы конструкций «Сцилла».
Леор скрестил руки поверх нагрудника. Он носил на груди Империалис, демонстрируя крылатый череп верности Империуму без тени стыда. Он даже полировал его, так что символ сиял серебром на темно-красной броне. Думаю, он наслаждался иронией.
По воксу донеслось негромкое гудение сервомоторов на его шее, когда он покачал головой:
— Твой легион только что умер, брат. Сейчас не лучшее время, чтобы охотиться за призраками.
— Я абсолютно серьезен, — голос Фалька походил на грохот лавины. — Я найду «Мстительный дух». С ним я смогу уничтожить Город Гимнов.
— Сотни отрядов искали его на протяжении столетий, — заметил я со всей возможной осторожностью.
— Сотни отрядов даже не представляли, где искать.
— Полагаешь, что ты знаешь?
Он переключил настройку проектора. На несколько секунд изображение размылось, затем сложившись в грубую схему Великого Ока. Свободной рукой он указал на край Ока в направлении ядра галактики — эти истерзанные звезды, обращенные к Терре.
— Сияющие Миры.
Смех Леора раскатился по воксу выстрелом:
— И как же ты собираешься провести свои разбитые корабли сквозь Огненный Прибой?
Это был неверный вопрос. И потому верный задал я:
— Откуда ты знаешь, что «Мстительный дух» именно там?
Фальк отключил изображение.
— Мне стало известно, что флагман скрыт в пылевой туманности за Огненным Прибоем. Я собираюсь вести свой флот к Сияющим Мирам, и я хочу, чтобы вы оба отправились со мной.
За Огненным Прибоем. Так вот зачем ему нужен был я.
Ни я, ни Леор не сказали в ответ ни слова. Возможно, кому-то другому слова Фалька могли показаться простым отчаянием. Его желание разыскать бывший флагман своего легиона могло выглядеть как неспособность преодолеть прошлое, как трагическая тоска по былой славе — вместо попытки построить новое будущее. Но предполагать подобное — означало не понимать, насколько сильно пали Сыны Хоруса.
Будучи некогда первыми среди равных, теперь они стояли на грани полного уничтожения. Сколько из их миров пали с тех пор, как Девять Легионов впервые укрылись в Оке? Сколько кораблей они потеряли, как в битвах, так и разграбленных соперничающими армиями? Я — из всех, кого он мог бы призвать — никогда не посмел бы насмехаться над ним за попытку восстать против неизбежного заката. Какой бы тщетной эта попытка ни была.
Монумент был уничтожен и останки их отца похищены, что оскверняло само наследие легиона. План Фалька не был отчаянием. После разрушения Луперкалиоса Сыны Хоруса уже миновали эту точку, ибо отчаяние есть признак надежды. Это было даже не выживание. Это был последний вздох воина, который отказывается умирать, не исполнив свой долг. Последняя битва — ради того, чтобы имя его легиона ушло в историю с гордостью.
На мгновение я снова услышал вой. Почувствовал горький запах пепла от беззаконных костров.
— Я помогу тебе, — сказал я.
Леор посмотрел на меня так, словно я лишился разума:
— Ты поможешь ему?
— Да.
— Спасибо, — Фальк склонил голову. — Я знал, что ты меня поддержишь, Хайон.
Почему я вызвался тогда? По прошествии времени множество людей задавали мне этот вопрос. Даже Телемахон однажды спросил — в один из тех редких моментов, когда мы могли выносить присутствие друг друга достаточно долго, чтобы беседовать как истинные братья.
И, конечно, Абаддон тоже спрашивал об этом. Хотя он в своей мудрости уже знал ответ.
Леор был настроен несколько менее оптимистично.
— Мне нужны ответы, Фальк. Откуда ты знаешь, что он за Огненным Прибоем? Кто отправил тебя в этот дурацкий крестовый поход?
Фальк повернулся к своим людям и отдал приказ:
— Приведите его.
За целую жизнь до того, как Фальк и я встретились в сердце шторма, дабы говорить об уничтожении его Легиона, я видел, как погиб мой собственный род.
Многажды говорилось — в качестве основы для притчи — что Легион Тысячи Сынов погиб дважды; но это лишь поэтичное заблуждение. Рубрика, созданная самонадеянностью Аримана, не могла убить нас, ибо мы были уже мертвы. Его неудавшаяся попытка спасения была не больше, чем нашим погребальным костром.
Мы погибли, когда пришли Волки. Мы погибли, когда пылал мир, где мы родились. Просперо, обреченная сгореть дотла вместе со своей сияющей столицей: Тизкой, городом Света.
Вообразите очертания грандиозных стеклянных пирамид, созданных, дабы почтить красоту небес — сделанных так, чтобы отражать солнечный свет и служить маяком просвещения, видимым из космоса. Представьте себе эти пирамиды: просторные остроконечные ульи, где обитал образованный и просвещенный народ, посвятивший себя сохранению всех знаний галактики. На вершинах этих пирамид-библиотек и жилищ-зиккуратов располагались старомодные обсерватории и лаборатории, отведенные для созерцания небес, колдовства и вещих прорицаний. Мы знали эти занятия, как Искусство — имя, какое многие из нас употребляют и по сей день.
Такова была Тизка, истинная Тизка. Мирный приют учености — а не то уродливое подобие, что ныне существует на Сортиарии.
Впрочем, мы не были невинны. Никогда не были. Поныне Сортиарий служит домом для тех из нас, кто оплакивает свою судьбу, взывая к Башне Циклопа с жалобами на то, как их оклеветали и предали, как не дали никакой возможности знать о грядущем приговоре.
Но нам следовало бы знать. Дурацкие отговорки и жалобный скулеж никогда не изменят правды. Мы слишком глубоко всматривались в дьявольские течения варпа, в то время как Император самолично повелел нам оставаться слепыми. Тогда мы верили — как всё еще верят остатки моего прежнего Легиона, — что единственное благо есть знание, а единственное зло — невежество.
И вот, приговор пал на нас. Правосудие пришло в истинную Тизку в обличье наших диких родичей, Шестого Легиона — известных также как Эйнхерии, Влка Фенрика, Стая; и кроме того, под примитивно-буквальным именем на низком готике: Космические Волки.
Они обрушились на нас — по приказу не Императора, но Воителя Хоруса. В тот час мы ничего не знали об этом. Только позже нам предстояло узнать, что Император требовал от нас вернуться на Терру под позорным арестом. Именно Хорус, управлявший течениями той войны даже прежде, чем она была открыто объявлена, устроил из нашего порицания нашу казнь. Он желал, чтобы мы презирали Империум. Он желал, чтобы мы — те, кто выживет — встали вместе с ним против Императора, когда нам будет больше не к кому обратиться.
И Волки оказали ему услугу. В неведении, столь же трагичном, как наше, они обрушились на нас. Даже теперь во мне нет ненависти к Волкам. Их грех лишь в том, что их предали те, кому они доверяли. У них не было никакой причины — в те, более чистые времена — подвергать сомнению слова Первого Воителя.
У Черного Легиона есть собственное имя для Волков. Мы зовем их — Тулгарах, «Обманутые». Некоторые из нас глумятся над этим титулом, иные же произносят его без насмешки. Само слово подчеркивает скорее хитроумие обманщика, чем глупость обманутого. Уничтожение Просперо было триумфом Хоруса, не Волков.
Что же до Тысячи Сынов, я больше не знаю, как называют Волков они. Я веду мало дел с моим прежним Легионом и его погруженными в меланхолию предводителями. С тех самых пор, как я вынудил отца моего Магнуса склониться перед братом моим Абаддоном.
Но я говорил о Просперо — и о том, каков был мрачный ее финал. Я был на поверхности планеты в день гибели легиона — в тот час, когда огненные слёзы пролились с неба. Первый вой, который мы услышали, был завыванием стремительно опускающихся дроп-подов, метеоритными росчерками отмечавших свой путь к земле. Подобно большинству моих братьев, я смотрел, не веря своим глазам, как ясные голубые небеса над белоснежными пирамидами становились черными от десантных транспортников. Огромные «Штормовые птицы» затмевали солнце размахом широких крыльев. Меньшие корабли кружили вокруг своих более медленных сородичей, до отвращения напоминая мух над трупами.
Мы не были готовы. Случись иначе — Империум потерял бы два легиона, ибо мы уничтожили бы друг друга в день жесточайшей битвы, какая только выпадала на долю и нам, и Волкам. Но нас целиком и полностью застигли врасплох. Вражеский клинок был прижат к нашему горлу прежде, чем мы поняли, что на нас напали. Наш генетический повелитель, Магнус, Алый Король, знал, что грядет приговор за наши грехи против Императорского эдикта. Знал, но пожелал принять кару, как мученик — а не оказать сопротивление, как мужчина.
Наш флот мог был достойно противостоять армаде Эйнхериев, но он отправился к дальним рубежам системы перед прибытием Волков, оставив наше небо без защиты. Враги — наши собственные родичи — обошли наши бессильно замолчавшие орбитальные станции. Они обрушились на планету, непотревоженные огнем бездействующих лазерных батарей города.
Одно сообщение неслось сквозь вокс, равно как от разума к разуму по мысленной связи. Вновь и вновь, одни и те же слова: «Нас предали! Волки пришли!»
Я не буду углубляться в философские рассуждения о том, заслуживали ли Тысяча Сынов казни или нет. Но я знал, каково это: жить, когда война осиротила тебя, лишив и братства, и принадлежности к роду.
И, быть может, я согласился помочь Фальку, дабы поддержать того, кем я восхищался — помочь ему на том же безрадостном пути, который претерпел сам. Быть может, мне попросту было одиноко на моем корабле призраке — в окружении праха мертвецов, чей опустошенный разум не способен был вспомнить наше общее прошлое — и я увидел последнюю возможность сражаться рядом с родичами, которые заслуживали мое доверие. Возможно, воскрешение Хоруса было деянием столь отвратительным, что я не мог ни стерпеть его, ни допустить.
Быть может, я просто желал заполучить флагман Девяти Легионов для себя одного.
— Приведите его.
Из бокового коридора появились еще несколько воинов Фалька; они шли тренированной походкой тех, кто привык двигаться в среде, лишенной гравитации, несмотря на их неуклюжую терминаторскую броню. Юстаэринцы. Некогда — элитный клан воинов среди Сынов Хоруса.
Их было пятеро, и они сопровождали воина в магнитных кандалах, чьи руки были скованы за спиной. Золотые письмена покрывали его красную броню рядами четких миниатюрных символов — каждая строка была молитвой или благословением на забытом Империумом языке, известном нам как колхидский.
Леор хмыкнул, увидев представшего перед нами пленника:
— Признаюсь, такого я не ожидал.
Равно как и я. Воин, облаченный в черное и ярко-алое — цвета воинов-священников Несущих Слов — был вынужден встать перед нами на колени. Его шлем представлял собой древнюю конструкцию из потемневшей бронзы. Одна из зрительных линз была изумрудного оттенка, другая — темно-синяя, словно сапфиры Терры. Я не мог не задуматься о значении такой расцветки.
— Это что, подарок? — поинтересовался Леор. — Или игрушка для Хайоновой связанной кровью?
— Подожди, — ответил Фальк, — и увидишь.
Я чувствовал, как Леор насмешливо смотрит на пленника. Что до меня, то я коснулся своими чувствами разума Несущего Слово, ощутив отталкивающую силу абсолютной, беспощадной замкнутости. Дисциплинированный разум, несомненно, и обладающий собственным психическим потенциалом. Но без обучения. Неупорядоченный. Сырой. Он не был рожден с шестым чувством. Он развил его по мере того, как его душа созревала и разгоралась ярче в плодородных волнах Великого Ока.
— Мы ждем, — напомнил Леор.
В этот момент все мы ощутили, как что-то изменилось. Леор резко вздернул голову, его рука потянулась к топору за спиной. Из шлема Фалька донеслись щелчки — приглушенный обмен репликами по воксу между ним и его воинами; каждый из них поднял болтер к наплечнику, готовясь встретить нечто еще невидимое. Я чувствовал это, как шепот в неподвижном воздухе, некое присутствие, перемещающееся с места на места — так можно почувствовать, что кто-то пересекает комнату, даже если закрыть глаза.
Мехари и Джедор подняли болтеры лишь на мгновение позже, чем люди Фалька. Моя волчица зарычала, глядя на тени.
«Что-то приближается, — предупредила она. — Или кто-то.»
Никто не появился из шторма психической энергии, не материализовался со вспышкой и грохотом телепортации. Пока мы, все трое, не сводили глаз с пленника, и пока наши воины нацеливали дюжины болтеров по всей палубе, за нашими спинами сгорбленный труп на капитанском троне поднялся на ноги. Крепления удерживающих его поясов поддались с легкостью давно проржавевшего металла.
Леор и я мгновенно развернулись — с несовершенным единством братьев, рожденных в разных легионах. Мехари и Джедор навели болтеры на стоящий труп. Мой топор заискрился энергетическим полем, и зубья цепного топора Леора вгрызлись в безвоздушное молчание.
Мертвый офицер Сынов Хоруса не сделал ни одного враждебного движения, поднявшись с трона. Он был безоружен, в уродливой броне модели «Mark-V», собранной из разрозненных компонентов. Отличительный знак Ереси, результат торопливых ремонтов между битвами. Он просто стоял, глядя на нас, в то время как мы целились в его голову. Раскрытый глаз на его наплечнике — символ Сынов Хоруса — был затянут инеем.
Я не в силах представить жизнь без шестого чувства, ибо мои способности развились еще в ранней юности. Мне кажется это прискорбной утратой — смотреть на других людей, говорить с другими воинами и не чувствовать биение их эмоций, сопровождающее слова. На троне восседал труп, создание, лишенное всяких мыслей и синаптических реакций. Именно поэтому я не ощутил в нем никакой жизни, когда мы вошли. Там не было ни разума, ни жизни, ничего, что можно было бы ощутить.
Но теперь — нечто было там. Едва заметные колебания некой сущности дразнили меня — я чувствовал, что нечто близко, но не мог различить детали.
Как бы невозможно это ни было, послышался треск — новый сигнал вклинился в наш общий канал вокса.
— Братья, — голос звучал протяжным шипением утекающего воздуха. — Мои братья.
скачать в формате .doc
-
-
23.06.2015 в 11:40с перфоратором.Умение принимать вызывающие позы здесь сродни искусству - вспомнилось монтипайтоновское Министерство Глупых Походок.
-
-
29.02.2024 в 11:56Посетите также мою страничку
b-sovety.ru/user/TeresaO03026043/ открытие счета в зарубежном банке физическим лицом
33490-+