"Коготь Хоруса" - глава девятая

[Brother Jeffar]

IX
ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

Диктуя эти слова Тоту, я знаю о том, что среди моих тюремщиков растет беспокойство. Эти мужчины и женщины, именующие себя инквизиторами, требуют, чтобы я рассказывал истории о победах Черного Легиона — о Черных Крестовых походах, о возрождении Сынов Хоруса, о Предвестниках Последних Времен. Они выискивают в моих словах осколки слабости, молясь, чтобы моя честность выдала уязвимые места в самом сердце Легиона.

Пребывая в плену этих упований, они совершают ту же ошибку, что и Девять Легионов в начале возвышения Черного Легиона. Истина о нас не ограничивается смертоносной мощью или несгибаемой волей. То же можно сказать об Абаддоне. Воитель владеет клинком, способным надвое расколоть реальность, он носит коготь, которым были убиты двое примархов, но даже это оружие — лишь незначащие безделицы на пути его жизни. Хроники, подобные этой, требуют контекста. Важно знать, где оканчивается легенда и начинается история.

И потому мы дойдем до появления Морианы, служанки Императора и провидицы Опустошителя, известной в Империи Ока как Плакальщица. Дойдем до Башни Молчания и демонического клинка Драх’найен. Дойдем и до Крукал’Ри, построенного в океанах не-реальности и названного в Империуме Человечества «Убийцей Планет».

Первые из нас — Леор, Телемахон, Илай, Валикар, Фальк, Саргон, Вортигерн, Ашур-Кай и я сам, равно как и многие другие — говорили об этом множество раз. Так же, как история Абаддона — это история о сломленных душах, которых он превратил в братьев, история Черного Легиона — это собрание повестей о тех изгнанниках и отщепенцах, что со временем собрались под его рукой. Именно это делает нас единственными в своем роде. Именно поэтому мы покорили Империю Ока, и поэтому нам будет принадлежать Трон Терры.

Потребуются многие сотни страниц, чтобы описать хотя бы малую часть того, что произошло за десять тысяч ваших лет, и я не стану отметать в сторону события, предшествовавшие появлению Черного Легиона. Мое повествование будет лишено театральных преувеличений и утешительной лжи.

Но первым, о ком я расскажу, будет Эзекиль Абаддон. Мой Воитель, мой брат, на чьи плечи лег груз ответственности, дотоле неведомый ни одному воину. Человек, который смотрел на пылающую галактику — глазами, выжженными в золото сиянием ложного бога.

Путь к Элевсинской Завесе сквозь изменчивое безвременье Ока занял почти половину стандартного терранского года. Это было время тренировок и восстановления; мы пребывали в состоянии неустойчивой стабильности, столь желанном для большинства военных отрядов.

Присоединившись к нам, Фальк и его искаженные варпом собратья принесли множество новых проблем. Ашур-Кай и я отвели для них секцию оружейной палубы, где моя рота когда-то тренировалась и готовилась к сражениям. Спустя считанные дни это место превратилось в грязный искореженный хлев — даже его стены исказились от бешеной ярости, исходившей от выживших Сынов Хоруса. Некоторые из них могли управлять Нерожденными, вселившимися в их тела. Остальные практически полностью утратили личности, став одержимыми.

— Держи их под контролем, — предупредил я Фалька, принимая их на борт. Я не добавил к этому ничего, но и так было очевидно: я уничтожу любого из них, если сочту нужным.

Второе рождение — это состояние, которое невозможно охарактеризовать как нечто однозначно хорошее или плохое. Как и все, чего коснулся варп, это череда взаимосвязанных событий. Многие «носители» демонов погибают в первые несколько недель после перерождения — их физические тела чахнут, не выдерживая мучений, в то время как другие постепенно подчиняются пробуждающемуся сознанию демона. Но даже если «носитель» выживает после первых изменений, получившееся в их результате существо на редкость непредсказуемо. Дваждырожденный может быть симбиозом двух сознаний, сосуществующих в одном теле, или демон может проявлять свое присутствие лишь во время битвы или при сильных эмоциональных переживаниях.

Фальк принадлежал ко вторым. Его внутренняя сила не предполагала иного исхода. Не все его воины разделили эту судьбу, и даже те, с кем произошло то же, что с ним, на несколько месяцев стали источником множества неприятностей и непокоя на борту «Тлалока». Сыны Хоруса охотились в туннелях корабля, завывая от голода и уничтожая добычу, которую в эту ночь подсказывало их воображение, одурманенное присутствием сверхъестественных сил. Глаза женщины, которая никогда не ступала на твердую землю, кровь мужчины, убившего своего брата, кости кого-то, кто никогда не видел звезд… Эта жажда не имела ни малейшего смысла в глазах непосвященных, но желания демонов не подлежали обсуждению. Они питаются самыми странными вещами.

Мои воины Рубрики охраняли наиболее густонаселенные районы корабля, а Анамнезис призвала несколько когорт Синтагмы, чтобы патрулировать окрестности Ядра. Во всем прочем мы полагались на Фалька, предоставляя ему пережить Время Изменений, не нанеся слишком большого ущерба.

Некоторые из его бойцов умерли в течение нашего путешествия. Некоторые — не выдержали предсказуемого физического истощения. Бойцы Рубрики убили одного, когда охваченный безумием воин устроил резню в жилых отсеках, а Нефертари прикончила троих — они были настолько глупы, что сочли ее добычей. Их шлемы с торчащими бивнями она принесла мне как доказательство своей победы.

— Понимаю, почему губернаторша держала их под наркотой, — заметил Леор, когда мы говорили об этом. Наблюдение за Дваждырожденными было для него приятным развлечением — их сила впечатляла, а отсутствие самообладания не было в его глазах недостатком. Многие в Девяти Легионах почитали такие союзы в некотором роде священными, или полагали их признанием ценности в глазах Богов. Но и неверующие легионеры, которых было большинство, не могли не признать, что таинство единения с демоном дает преимущества. Пережить одержимость означало перенести мучительное единение, но в конце его обрести немыслимую силу.

— Единственное отличие между ними и нами — в том, что в них сидят демоны в прямом смысле, — произнес Леор. — Это не тоска по сожженным родным мирам или потеря разума от машин боли, которые вгрызаются в мозг.

Тут он помолчал, постукивая пальцами, закованными в грязную доспешную перчатку, по своим металлическим зубам.

— Но Фальк — по-прежнему Фальк, кто бы там еще ни сидел в его теле.

Прежде ему приходилось сражаться рядом с пережившими Второе рождение. Если им требовалось время, чтобы приспособиться к изменениям, мучительно корежившим их тела, и сохранить эти перемены — он готов был подождать.

— А людей всегда можно заменить, — добавил он, имея в виду погибших в бессмысленной резне членов команды.

Ашур-Кай рассматривал Второе рождение как опасную и заразную болезнь. Его неприязнь основывалась не на заблуждениях относительно изменений, которые претерпел Фальк, но происходила от того, что Белый Провидец не относился к числу тех, кого радует союз с непредсказуемым, ненадежным союзником. По той же причине он не выносил Леора.

— Токугра дурно отзывался о них, — сообщил альбинос во время одного из редких разговоров о Дваждырожденных. Я подумал о вороне-фамильяре Ашур-Кая — раздражающе-болтливой твари, которая не была способна ни на что, кроме как, взгромоздясь на насест в покоях моего брата, каркать бессмысленные вирши.

Меня не волновало, что Токугра говорил о Фальке. Собственно, меня никогда не волновало, что Токугра говорил о чем бы то ни было.

Когда одержимые получали относительную свободу и могли действовать в соответствии со своими хищническими инстинктами, они хотя бы становились предсказуемы. Довольно скоро Фальк перестал отвечать на вокс-вызовы. Дотянувшись до него моими чувствами, я не ощутил ничего, кроме вибрирующей злобы и гнева. Внутренняя война обессиливала его — но теперь он бился всерьез.

— Оставь их в покое, — посоветовал Ашур-Кай. — Хотя бы сейчас.

Я последовал его совету.

— Ты ощущаешь, насколько похожи демоны, которые сидят в их шкурах? Они кажутся зеркальными отражениями друг друга.

Ашур-Кай признался, что не чувствует ничего подобного, и эта вероятность не занимает его так, как меня. Его таланты в манипуляции демоническими сущностями всегда были в лучшем случае непредсказуемыми и непостоянными.

— Не знаю, какое это имеет значение, — заметил он. — Даже если и так, это не слишком интересно.

— Я любопытен от природы, — ответил я.

— Наш Легион всегда считал эту черту достоинством. И погляди, к чему это привело, — его тонкие губы посетила редкая улыбка, и больше мы не возвращались к этой теме.

В течение всего путешествия Нефертари следовала за мной, как тень. Ашур-Кай уже давно привык к ее присутствию рядом со мной, но Леорвин и его Пожиратели Миров вблизи от нее чувствовали себя в лучшем случае некомфортно, а в худшем — крайне раздражались. Она никогда не упускала возможности подколоть Леора, осыпая его шипящими оскорблениями — а тот в свою очередь не мог устоять перед соблазном ответить ей.

— Разве не было нашей задачей очистить галактику от несовершенства чужих рас? — спросил он меня как-то, стоя рядом на мостике. Как обычно, он произнес это вслух прямо в лицо Нефертари, проверяя на прочность ее самообладание.

— Нашей задачей было и служение Императору во вселенной, где демоны — это миф, а боги — это легенда. Времена меняются, Леор. Я вербую себе союзников где могу.

— И зачем она тебе? Эльдары слабы. Это причина, по которой мы переломили им хребет во время Великого Крестового Похода, а?

Ни один из нас не успел заметить ее движения. Даже для наших усовершенствованных органов чувств Нефертари была слишком быстрой. Хлыст обвил горло Леора, захлестнув его со свистящим щелчком, и резким рывком сбил с ног. Мгновение назад он стоял передо мной. Миг — и он на четвереньках перед моим троном.

— Ксено… Ведьма… — выдохнул он, с трудом поднимаясь на ноги.

Я взглянул на нее.

— В этом не было необходимости, Нефертари.

Она шагнула вперед; ее скульптурный доспех не гудел, как имперская силовая броня, а издавал мурлыканье, подчиняясь мягкому движению искусственных мускулов, созданных экзотической ксенотехнологией. Тем вечером ее голова была непокрыта, оставляя на виду фарфоровое лицо, расчерченное нездорово-темными венами и обрамленное беспорядочно спадающим каскадом волос, темных, как сама ночь. Она была прекрасной, словно великолепная статуя, и одновременно отталкивающей, как все ксеносы.

Ее ответ прозвучал на эльдарском диалекте, наполненном внезапными резкими ударениями. Звуки, сходившие с ее языка, резали и щелкали.

— Он мне не нравится. Я смотрела на него. Я терпела его. А сейчас я желаю попробовать на вкус его боль.

Я смотрел на Леора, стараясь уловить хотя бы какое-нибудь свидетельство того, что он понимает ее речь — но не видел в его глазах ни единого проблеска понимания. Он уже дрожал от боли, причиняемой его мозговыми имплантами, вбрасывавшими адреналин в кровеносную систему. Заглядывать в его разум было все равно, что пытаться смотреть сквозь поверхность океана. Его мысли скрывала искусственно взрощенная ярость.

— Держи себя в руках, — произнес я, обращаясь к нему.

— Ведьма, — выругался он. Но подчинился. В тот миг я испытал к нему еще большее уважение. Сопротивление своим убийственным порывам свидетельствовало о немыслимом уровне самоконтроля. Возможно, это было ничто иное, как инстинкт выживания, ибо он знал, что я убью его прежде, чем он прикоснется к эльдарке, но я предпочел считать по-другому.

Издав негромкий рык, Леор размотал хлыст, обвивший его шею, и швырнул его на палубу.

— Зачем ты держишь при себе эту тварь?

— Потому что она связана со мной кровью.

Это соответствовало действительности, хотя и не было всей правдой.

— Она — грязный ксенос, порождение умирающего рода. Дочь мертвой империи.

«Дочь мертвой империи». Весьма поэтично для легиона, к которому принадлежал Леор.

Нефертари вновь заговорила на своем языке, отвечая на слова Леора. Она назвала его слепым дураком, порабощенным исполненным ненависти богом, который жиреет, кормясь бездумным бешенством, поражающим невежественных глупцов. Она заявила, что он — гнилое наследие мечты запутавшегося в собственных фантазиях императора о создании идеального существа, результатом которой стал миллион недоразвитых детей, упакованных в доспехи и уподобленных мелким божкам. Она сообщила, что видела, как здравый смысл покинул его изуродованный мозг, и что однажды от него не останется ничего, кроме пускающей слюни оболочки, вопящей и залитой кровью в служении богу, которому на него плевать. Еще она назвала его куском дерьма, плавающим в сточных канавах Темного Города, куда мутанты и монстры опорожняют свои заполненные ядом кишки.

Это продолжалось примерно минуту. Когда Нефертари наконец замолчала, Леор оглянулся на меня.

— Что она сказала?

— Она сказала, что просит прощения за то, что напала на тебя.

Леор снова посмотрел на нас обоих с крайне смущенным выражением лица. Неожиданно он рассмеялся; смех прозвучал, отразившись от стен командной палубы, резко, как выстрел.

— Ну, хорошо. Пусть остается. Скажи мне только, что она забыла здесь? — он имел в виду Великое Око, а не «Тлалок». — Здесь, вблизи от Младшего Бога, она в бОльшей опасности, чем любой из ее расы.

Она ответила сама:

— Я здесь потому, что это единственное место, куда за мной не придет никто из моих родичей.

— То есть, ты что-то натворила, а? Какое-то ужасное прегрешение из прошлого?

— Этого ты никогда не узнаешь, — произнеся это, она неожиданно улыбнулась. Улыбка была мягкой, но выглядела неприятно.

Как ни странно, воином, находившим величайшее удовольствие в обществе Нефертари, был Угривиан, сержант Леора. Он и моя связанная кровью каждый вечер устраивали многочасовые поединки — цепной топор против боевых перчаток с выточенными из кристалла когтями, или любое другое оружие, которое попадалось им на глаза в этот день. Я часто наблюдал за ними, сидя на металлическом оружейном ящике с устроившейся рядом Вихрь, наслаждаясь беспощадностью их поединков.

Их схватки всегда длились до первой крови. Нефертари сдерживала себя — иначе Угривиан не вышел бы живым и из самой первой дуэли — но еще более интересным мне казалось то, что Пожиратель Миров, похоже, точно так же не давал себе воли. Он использовал ее не только для проверки своих навыков, но и для того, чтобы испытать свою способность противостоять укусам имплантов, пробуждавших в нем агрессию. Для него Гвозди Мясника не были недостатком, с которым следует бороться — они даровали ему наслаждение и силу, когда он шел в бой. Но он явно не собирался оставлять без внимания то действие, которое Гвозди оказывали на его разум. В отличие от большинства своих собратьев, Угривиан подходил к своим имплантам скорее с философской точки зрения, стараясь отыскать оптимальный баланс того влияния, которое они со временем окажут на его физиологию — и пониманием, что он в силах контролировать их действие. Он спрашивал меня, где проходит граница между усовершенствованиями, которые получает его нервная система — и постепенной утратой собственной личности, поглощаемой боевым безумием?

Я был заворожен тем фактом, что он вообще способен задавать вопросы. Такое наблюдение за собой не было чем-то необычным для ученых воинов Легионес Астартес, но его крайне редко можно было видеть у сынов Двенадцатого легиона.

Во время поединков Угривиана с Нефертари, в моменты сильнейшего накала эмоций и выброса адреналина воздух вокруг них мерцал от присутствия не имеющих формы призраков, слабейших из Нерожденных, которые питались их чувствами, но не находили достаточно силы, чтобы обрести материальное воплощение. Наблюдать эти сущности боковым зрением было обычным делом в Оке — но Нефертари и Пожиратель Миров привлекали их внимание куда больше, чем любой из нас.

Эти создания избегали меня. Скорее всего, из-за присутствия Вихрь. Нерожденные чуяли в ней хищника, стоявшего ступенью выше их самих, и никогда не воплощались слишком близко — как бы ярко ни горел огонь моей души. Синтагма были вполне способны очистить палубы от демонов, которые пытались заявить права на жизни моей команды, а наши долгие охотничьи рейды по коридорам «Тлалока» довершали дело.

Раньше Нефертари, Вихрь и я охотились вместе с Джедором и Мехари. Теперь, на время путешествия к Элевсинской Завесе, к нам присоединился Леор. Нерожденные, которых мы встречали, принадлежали к числу существ, обычных для Ока, и всегда превосходили силой те сущности, что появлялись от кратких всплесков эмоций. То были демоны, родившиеся от отблеска лезвия ножа, оборвавшего дюжины жизней, или от скорби, охватившей целый род мутантов, вымирающих от болезни. Там, где жизнь наполнена страданием, неизбежно появляются Нерожденные. Ни один корабль в Оке, каким бы быстрым он ни был, не бывает свободен от этих непрошенных визитов. Большинство отрядов совсем не против них. Это отличный путь к обретению могущественных союзников из Ока, или к тому, чтобы добавить записи о новых славных делах к списку побед отряда.

Во время одной из наших охот мы обнаружили особенно омерзительную тварь, гору болезненной, заплывшей жиром плоти, расположившуюся в стенах одной из камер для переработки отходов. Приклеившееся к полурасплавленным стенам смесью пота и липких полосок кожи, существо трепетало от восхищения, напитываясь болью расселившегося поблизости клана мутантов, уничтожаемого чумой. Жрецы-могильщики этого племени сбрасывали тела своих родичей, умерших от болезни, в огромные установки, которые размалывали трупы и фильтровали останки — благодаря их глупости, зараза распространялась все дальше по населенным районам. После того, как я казнил вождей клана за то, что те не сжигали своих мертвецов, как этого требует традиция, мы отправились на встречу с демоном, порожденным их невежеством.

Колыхающаяся масса плоти висела высоко на искаженной варпом, пронизанной кровеносными сосудами стене. Множество глаз непрерывно открывались и исчезали на бескостном теле, словно возникающие и пропадающие пятна на солнце. Рты, формирующиеся в складках плоти, щелкали неровными зубами в подобии речи. Тварь была размером примерно с Лэндрейдер.

— Держитесь от него подальше, — предупредил я остальных.

Существо узнало меня. По крайней мере, оно поняло, на что я способен — и приветствовало меня ленивым, словно заплывшим жиром, импульсом страха. Оно обожралось настолько, что не могло сбежать.

«Колдун, — передало оно. Его тихий голос казался болезненно-слабым и вкрадчивым. — Я буду служить тебе. Да, да. Я буду служить. Не делай мне больно, умоляю. Нет, нет. Свяжи меня. Я буду служить».

Я пытался решить, каковы способности этого похожего на амебу создания. Для чего оно может мне пригодиться? Как и все из его породы, оно могло изменять реальность — и, возможно, даже лучше, чем его родичи. Но я и сам умел это, а Нерожденные, с которыми я устанавливал связь, должны были соответствовать самым высоким стандартам. Я не коллекционировал их наугад, создавая армию безымянных бойцов. Я предпочитал необычные и таинственные экземпляры.

«Я буду служить», — настаивало существо.

«Мне нужен демон, достойный связи со мной, который действительно желает этой связи. Только слабейшие из вас готовы отдать свободу, чтобы избежать уничтожения».

«Но я буду служить! — демон приложил немалые старания, чтобы добавить жизни в свой вкрадчивый голос. — Я буду служить!»

— Хочешь, я пристрелю его? — спросил Леор, глядя на существо снизу вверх.

Он не слышал телепатических обещаний демона.

— Нет, спасибо, — мысленно я потянулся вперед, схватив края вспухающей пузырями студенистой туши невидимыми конечностями. Демон снова задрожал. На передней части его тела открылось несколько отверстий, выпустив струи густой черной жидкости — это был своего рода защитный механизм. Жижа размазалась по полу рядом с нами. Мы были не настолько глупы, чтобы стоять прямо под висящим существом.

«Нет! — зашлось оно в отчаянном поросячьем визге. — Хозяин! Умоляю!»

Я дернул. Тварь оторвалась от стены с отвратительным чмокающим звуком, оставляя за собой следы крови. В нижней части туши судорожно открывались и закрывались сфинктеры — существо старалось уцепиться, найти хоть какую-нибудь опору.

— Вот пакость, — заметил Леор. И был полностью прав.

— Нефертари, — произнес я. — Он твой.

Она послала Леору короткую улыбку — видно было, что происходящее развлекает ее — а потом подпрыгнула, удержав себя в воздухе одним ударом крыльев. Она видела, как существо выбросило ядовитую желчь, и понимала, что надо быть осторожной. Мне не было нужды предостерегать ее.

Связанная кровью была подобна черному копью, вылетевшему из моей руки, когда она взмыла в воздух, оглашая его пронзительным криком. Она двигалась с такой скоростью, что все, что я видел из ее оружия, была короткая красная вспышка на выточенных из кристалла когтях.

Она высоко подпрыгнула и нанесла удар. Все произошло очень быстро. С треском разрывающейся кожи раздутая тварь распалась надвое, ее последний псионический вопль эхом отозвался в моем разуме в то время, как рассеченный надвое демон расползался по палубе, превращаясь в лужу грязной, болезнетворной слизи.

Взмах крыльев Нефертари всколыхнул застоявшийся воздух, в котором она плыла, подобная валькирии над полем битвы. Жидкая грязь капала с кристальных когтей. Грива черных волос разметалась от дуновения, поднятого ее крыльями. В это мгновение она была божественно-прекрасна, невзирая на чуждую холодную отрешенность. Я всегда испытывал к ней наибольшую любовь, когда она убивала для меня.

А мы продолжили охоту. Не было двух одинаковых демонов — и не было таких, что приносили бы одинаковую пагубу. Один из них, приняв облик бродячего торговца, замотанного бинтами и одетого в длинную бесформенную хламиду, шлялся от племени к племени в недрах судна, забирая жизни смертельно раненых и неизлечимо больных. Он возникал перед членом команды в его последнюю минуту, предлагая вдохнуть последний, мучительный выдох жертвы и позволить его душе с миром упокоиться в варпе.

Вихрь уничтожила его — этот демон называл себя Собирателем Костей — после короткой схватки. Существо погибло с глоткой, перегрызенной ее клыками, размотавшиеся бинты явили иссохшее гуманоидное тело с лишенными рта лицами на каждой стороне головы.

Такой была жизнь на «Тлалоке».

А еще здесь был пленник.

***
Ашур-Кай захватил живыми некоторое количество Детей Императора — тех, что пытались взять нас на абордаж на границе шторма… и горстка их была еще жива — те, кого мы не скормили Нефертари, позволяя ей утолить голод их мучениями. Но пленник, имеющий значение, среди них был лишь один.

Мы держали его отдельно от других, его лодыжки и запястья сковывали серебряные цепи; прикованный к стене позади него, он был вынужден стоять на коленях. У противоположной стены дежурили четыре воина Рубрики, нацелив болтеры ему в голову. Я оставил их здесь с приказом открыть огонь, если пленник попытается освободиться или прожечь себе путь наружу своей кислотной слюной.

Первое, что я ощутил, глядя на Телемахона, была боль от судорог, сводивших мышцы его бедер. Обычный человек уже стенал бы и заливался слезами от боли — но он встретил меня ухмылкой. Второе, что я почувствовал — удивление и развлечение происходящим.

— Наконец-то, — произнес он ласкающим слух голосом. — Пришел поговорить со мной. И приволок… ее.

В темных раскосых глазах Нефертари блеснула холодная усмешка, которая не передалась ее губам.

— Приветствую тебя, — ответила она. — Дитя-раб Жаждущей Богини.

Телемахон сверкнул белыми зубами с оплавленных остатков лица. Его явно забавляло верование эльдар, считавших Младшего из Богов — Богиней. Его прекрасные глаза, не отрываясь, следили за девой-ксеносом.

— Ангел мой. Прелестный ангел, ты не знаешь, о чем говоришь. Ты потратила всю жизнь, стараясь убежать от Младшего из Богов. Но он любит тебя, моя радость. Он восхищается тобой и всеми остальными из твоего рода. Я слышу, как он воспевает каждое ваше дыхание. И вот однажды, когда ты покинешь свою плоть, ты будешь принадлежать ему. Возлюбленная духа и тени, наконец услышавшая зов истинной любви.

Если Нефертари и чувствовала смущение — она ничем не выдала этого. Сочленения ее безжалостно-гладкой брони мягко замурлыкали, когда она устроилась на полу перед пленником; ее неестественно белая кожа походила цветом — по крайней мере, в тени — на бесформенное месиво, оставшееся от его лица. Серо-черные крылья трепетали, тревожа воздух в этом скромном помещении.

— Когда-то мы были такими же, как ты, — сказала она.

— Сомневаюсь, прелестная.

— Но это так. Мы были рабами ощущений. Мы не ведали иного удовольствия, кроме бесконечного падения, которое обостряло наши чувства до предела — и за него, — она говорила негромко и нежно, хотя ее слабую ауру пронизывало снисходительное презрение.

Телемахон закрыл глаза, втянул ее дыхание, упиваясь каждым глотком. Пребывание рядом с ней было чистым восторгом.

— Позволь прикоснуться к тебе, — произнес он дрогнувшим голосом. — Позволь. Всего одно прикосновение.

— Ты ведь хочешь этого, не так ли? — она провела кончиками увенчанных когтями пальцев вдоль его лица, но не притронулась к коже. Прозрачный коготь замер в сантиметре от истерзанной плоти пленника. Он напрягся, натягивая цепи, стараясь наклониться так, чтобы Нефертари могла разодрать ему лицо.

— Я чувствую аромат твоей души, эльдарка, — он весь дрожал. — Младший из Богов вопиет к твоей душе, рыдая за завесой.

Она наклонилась ближе — настолько близко, что я едва расслышал ее шепот.

— Пусть воет дальше. Я не готова умереть.

— Ты живешь, не повинуясь его голоду, прелестный ангел… Позволь мне вкусить тебя. Позволь пустить твою кровь. Позволь убить тебя. Прошу. Прошу. Прошу.

Нефертари поднялась одним ровным, мягким движением, и отступила ко мне.

— Твой план сработает, — сообщила она, даже не оглянувшись на охваченного дрожью Телемахона.

Казалось, самообладание вернулось к пленнику — но воздух был наполнен его неутоленным желанием. Он не просто вожделел Нефертари — он жаждал ее всем сердцем. Сила этой неудовлетворенной тяги окружила его тошнотворным ореолом.

— Что за план? — не понял он.

Я склонился к нему — так же, как только что Нефертари, но мои движения сопровождались не легким шелестом пернатых крыльев, а ворчанием сервомоторов в сочленениях древнего доспеха.

— Ты был в Луперкалиосе? — спросил я.

Он ухмыльнулся тем, что осталось от губ.

— Там были тысячи и тысячи — у Монумента высадились воины из моего Легиона, из твоего, из всех Девяти. Даже отряды Сынов Хоруса сражались против своих родичей, когда пришло время для решающего удара.

— Ты был в Луперкалиосе? — повторил я вопрос.

— Был. И мы взяли богатую добычу, уж поверь мне.

— Вы забрали тело Хоруса. Расскажи, зачем.

— Я не имею к этому отношения. Это все лорд Фабий и последователи из его лабораторий, они носились со своими обещаниями насчет клонирования. Мои воины никогда не приближались к их владениям, мы никогда не разделяли их тяги ко всяким генетическим извращениям.

Пока все сказанное было правдой. Его мозг, добела выжженный чувственностью, лучился честностью. Я задал еще один вопрос. Тот единственный, который по-настоящему имел значение.

— Почему ты бросил мой отряд на Терре?

Его улыбка завершилась влажным, булькающим хихиканьем.

— Старая рана еще не затянулась, «брат»?

Затянулась ли? Я думал, что да. Я не горел жаждой мести и не позволял ей управлять мною, только хотел знать, почему так произошло. Только это, и ничего более. Неужели даже тогда Дети Императора были настолько порабощены тягой к чувственным удовольствиям? Неужели они пожертвовали битвой за Дворец Императора лишь для того, чтобы утолить свои болезненные страсти беззащитными мирными жителями?

— Твой отряд обещал поддержать мой, — произнес я. — Когда ты оставил нас без подкрепления, я потерял тридцать три воина, попав под обстрел Кровавых Ангелов в Зале Небесного Отражения.

Снова ухмылка.

— У нас были другие цели. На Терре было кое-что большее, чем Императорский Дворец, дорогой тизканец. Намного большее. Вся эта плоть, вся кровь. Все эти крики. Посмотри, сколько рабов Третий легион захватил с собой в штормы Ока. Наши трюмы были наполнены человеческой плотью, и наша предусмотрительность отлично послужила нам в последующие годы.

Я ничего не ответил.

— И почему для тебя так важны эти тридцать три смерти? — продолжал Телемахон. — Несколько лет спустя они бы все равно пали жертвой Проклятия Аримана. Они уже были мертвы, независимо от того, поддержали бы их мои силы или нет. По крайней мере, они погибли в бою, а не от предательской магии.

Я снова не ответил. Я смотрел не на него, а в его душу.

— Никто не цепляется за прошлое так, как тизканцы, — в этих словах прозвучал отзвук старинного арго.

— Ты не понял моих намерений, — наконец произнес я. — Я лишь хотел посмотреть тебе в глаза, когда говорил о моих братьях.

— Зачем?

— Чтобы увидеть правду в твоем сердце, Телемахон, и совершить суд. Если бы действия твоего Легиона действительно не вызывали у тебя угрызений совести, ты заслуживал бы казни. — Я коснулся топора, висевшего у меня за спиной. — Если бы ты смотрел мне в глаза без всякого стыда, я отсек бы твою изуродованную голову этим украденным оружием.

Его короткий смех напоминал злобное рычание.

— Так убей меня.

— Ты забыл, что я могу видеть ложь в твоих глазах, сын Фулгрима? Я не казню тебя. Только переделаю.

Его оплавленное лицо снова исказила улыбка.

— Я предпочту честно заработанные увечья исцеляющему прикосновению колдуна.

Я смотрел на него, используя Искусство, и видел не плоть и кости, а сложную картографию переплетения нервов и чувств в его разуме. В паутине нейронов, передававших ощущения и эмоции, мне открылось незримая печать, наложенная прикосновением Младшего из Богов. Я видел, что дарует ему удовольствие, а что уже нет. Видел, как каждое чувственное переживание вплетается в картину наслаждения, которое он открывал для себя. Как зрелище кого-то, беспомощно распростертого перед ним, заставляло его пальцы дрожать от восторга. Каким сладчайшим ароматом обладал для него последний вздох поверженного врага, а кровь, пролитая с последним ударом сердца противника, была для него лучше самого тонкого вина.

Я наблюдал, как синапсы вспыхивали и темнели, каждый из них был маяком, ведущим меня тайными путями, показывающими, как работает его разум.

Наконец я закрыл глаза. А когда открыл их снова, я смотрел на него, пользуясь первым, а не шестым чувством.

Мои пальцы в керамитовой перчатке с обманчивой мягкостью коснулись его изуродованного лица. Он коротко заворчал, ощутив первый приступ боли, которая как кнутом ожгла его мозг.

— Не надо лечить меня, Хайон.

— Я не говорил, что буду лечить тебя, Телемахон. Я говорил, что переделаю тебя.

Нефертари присела рядом со мной, ее пернатые крылья, плотно прижатые к телу, пахли как сама ночь. Она хотела быть рядом. Она хотела ощутить вкус того, что сейчас произойдет.

Я снова закрыл глаза, и, используя нервную систему пленника как холст, начал перерисовывать карту его жизни.

Надо отдать ему должное: он не закричал. Ни разу за всё время.

скачать в формате .doc

@темы: пафос, Их нравы, изображение гранёного стакана, истории с другого берега