"Коготь Хоруса" - глава 16

[Brother Jeffar]

XVI
СХОЖДЕНИЕ

Пока мы направлялись в отсек, который я отвел для Фалька и его одержимых собратьев, Абаддон увидел многое — и высказал свое мнение о большей части увиденного. Его заинтересовал облик зверомутантов с Сортиария, и это положило начало долгой дискуссии об их нравах и обычаях. От его внимания не ускользнул тот факт, что эти существа представляют собой идеальную команду — как и то, что он назвал «использованием для других нужд».

— Болтерное мясо, — пояснил он.

Я не улыбнулся в ответ на это определение — впрочем, он тоже. Он говорил об этом как о повседневных реалиях войны, а не как о страданиях, которые ему нравилось причинять.

Многие отряды использовали толпы людей и стаи мутантов как расходный материал, как жертвенную плоть, тратя их жизни, чтобы противник впустую расстреливал заряды, и чтобы вражеские мечи застревали в телах этого сброда. Стада-кланы зверомутантов с Сортиария ценились выше других — но я подтвердил: да, я знал некоторые отряды Тысячи Сынов, которые использовали даже этих ценных рабов подобным образом.

Но за его праздными разговорами неизменно таилась холодная и спокойная честность — от этого его вопросы больше походили на изучение или исследование, чем на простое любопытство. Его также заинтересовали бронзовые лики Анамнезис. Сотни их, расположенных через неравные интервалы, пристально глядели на нас со стен, когда мы проходили мимо. Он обратился к ним — но не получил ответа, и невозмутимо двинулся дальше.

Мы были уже совсем близко к палубе, ставшей местом обитания Фалька, когда Абаддон повернулся ко мне и произнес слова, заставившие меня стиснуть зубы.

— Нефертари, — он внимательно следил за мной, произнося ее имя. — Как давно она умерла?

В моей жизни было лишь несколько случаев, когда мой соратник — даже брат — был на пороге смерти только за то, что произнес несколько слов. И сейчас был именно такой момент. Внезапно мной овладело страстное желание сомкнуть пальцы у него на горле и увидеть, как жизнь уходит из его золотистых глаз.

— Она не умерла, — выдавил я ответ, который не был ни полной правдой, ни совершенной ложью.

— Не ври мне, Хайон.

— Она не умерла, — повторил я, на этот раз тверже.

— Я не осуждаю тебя, брат, — уж не жалость ли прозвучала в его голосе? Было ли это сочувствие, или просто искренность и желание избежать недомолвок? Я не был уверен. — Она не совсем мертва, но и живой ее трудно назвать. Сколько времени ты держишь ее в таком состоянии?

— Уже давно, — как странно было говорить о тайне, не известной никому, кроме меня и моей волчицы. Даже Ашур-Кай не знал правды. Даже сама Нефертари. — Кто тебе рассказал?

— Я сам заметил, — он коснулся своего виска, около меченных Светом глаз. — Жизнь течет сквозь нее, кровь еще бежит, сердце по-прежнему бьется… Но только потому, что ты им велишь. Ее тело для тебя — как музыкальный инструмент, который ты заставляешь длить мелодию, хотя последняя нота уже давно отзвучала. Она должна быть мертва, но ты не позволяешь ей упокоиться. Кто ее убил?

— Заракинель, — даже имя оставляло гнилостный привкус на языке, — Дочь Младшего Бога.

В его глазах короткой вспышкой мелькнуло узнавание — он тоже помнил это имя. Заракинель, Ангел Отчаяния, Несущая Страдания, — и тысяча других, исполненных насмешки и самодовольства имен. Демон возвышался над нами — вернее, демоница: зазубренные изогнутые когти оттенка морской волны, молочно-белая плоть, длинные хлесткие щупальца, и роскошная, цветущая женственность. Сражаясь, она пела — от этой песни содрогнулась вся галактика, когда родился Младший Бог и погибла раса эльдар. Мелодия убийства. Гармония уничтожения.

Это от ее когтя погибла Нефертари. Острие пронзило сердце эльдарки прежде, чем связанная кровью смогла как-то отреагировать.

Я держал Нефертари на руках, когда она погрузилась в смертный сон; я не позволил боли коснуться ее разума, пропустив сквозь ее умирающее тело мою психическую энергию, заставил кровь бежать через то место, где раньше билось сердце. Бесконечно малая часть жизни, оставшаяся в ней, уже рассыпалась на части — клетка за клеткой, атом за атомом, с того мига, как ее сердце остановилось. Я боролся с этим, заставляя ее тело верить, что оно еще живет.

Все эти годы спустя мой психический трюк продолжал работать, поддерживая в ней жизнь на самом пороге смерти. Это не был ни стазис, ни бессмертие — она продолжала стареть, непостижимо медленно, как и все представители ее расы. Это была жизнь — она была столь же живой, как и прочие живые существа, но эту жизнь поддерживала моя воля, а не природа.

Связанная со мной кровью. Сложнейшее творение моего Искусства.

— И поэтому ты не выносишь Саргона, — слова Абаддона не были вопросом.

— Ты и это заметил своими обожженными глазами?

Абаддон продолжал, словно я ничего не говорил.

— Ты не можешь читать его мысли. Ты ощущаешь барьеры, которые поставлены у него против любого психического вторжения. Добавь еще и то, как он утихомирил твою волчицу и отрезал ее от твоих чувств… Поэтому ты сделал то, что сделал, размахивая своим тиканским ножом у его горла. Ты чувствуешь угрозу в одном лишь его присутствии — пусть даже он не собирается причинять тебе никакого вреда, а лишь предлагает братство. Он олицетворяет собой возможность, о который ты не хочешь даже задумываться — возможность, что он каким-то образом сможет разъединить вас с Нефертари. Из-за этого она останется мертвой, не так ли? Отрезанная от твоей силы, от заклинаний, которые держат ее в живых.

Абаддон закончил говорить — и я остановился. Я пристально смотрел на него и ненавидел за то, что он видел всё с такой непостижимой, не ведающей преград легкостью. Удивление прошло, осталось только глубочайшее недоверие.

— Ты многое видишь, Эзекиль.

— Скажи, Хайон, что ты сделал с тем существом, которое убило твою связанную кровью?

Вспомнить это оказалось легко.

— Я развоплотил ее. Я раздирал Заракинель на части, пока от нее не осталось ничего кроме разрозненных нитей эмоций и переживаний, а потом — пустил эти нити по ветрам варпа.

Он был слишком хорошо осведомлен, чтобы не спрашивать, убил ли я ее, ибо никому не под силу уничтожить одного из Нерожденных — но ее изгнание не было совершено от злости или ради забавы. Возлюбленной блуднице Младшего Бога потребуются годы, чтобы воссоздать себя в форму, которая позволила бы ей обрести материальный облик даже здесь, в Оке. Я не просто изгнал ее, но поистине развоплотил.

— Мы были на борту падшего искусственного мира, захваченного созданиями Младшего Бога. В тот день Нефертари сразила дюжины этих тварей, если не сотни. Они выходили из пораженных варпом костяных стен, в их визге слышались голоса призраков, их тела вспучивались камнями душ поглощенных ими эльдар. Ни один из них не мог убить ее, и каждая капля ее крови, которую им удавалось пролить, лишь заставляла их завывать громче. Она погибла из-за меня. Она могла либо отразить коготь, нацеленный в меня, либо защититься от того, который убил ее.

— И она выбрала спасти тебя.

Прежде чем ответить, я посмотрел ему прямо в глаза.

— Честно? Я не особенно уверен. Тебе приходилось сражаться с эльдарами. Ты знаешь, как они двигаются, и как дерутся — быстрее, чем мы думаем. Нефертари быстрее большинства из них — насколько знаю, с нею могут сравниться лишь немногие из эльдар, рожденных в Комморраге. Ее инстинкты требовали отразить сразу оба когтя. Она заметила один из когтей твари, и сломала его прежде чем он воткнулся мне в грудь. Но второй прошил ее здесь, — я прикоснулся к груди, где сердце. — Как я уже сказал, одно движение вперед и назад, за одно мгновение. Когда всё было кончено, я заставил ее плоть восстановиться, регенерировать, насколько это было возможно. Стереть ее воспоминания было довольно легкой задачей по сравнению с этим.

— Но зачем отбирать воспоминания?

— Потому что все смертные тела функционируют не только механически, но и благодаря усилиям воли. Если она поймет, что ее поддерживают мои психические усилия, это может свести на нет всю мою работу.

Похоже, Абаддону понравилась эта мысль — на его лице мелькнула задумчивая улыбка.

— Значит, если она поймет, что на самом деле мертва, она умрет.

— В очень упрощенном и грубом изложении — именно так.

К счастью, расспросы Абаддона подходили к концу.

— Если не ошибаюсь, «Нефертари» — это тизканское имя.

— Да. Оно означает «прекрасная спутница»

Он насмешливо хмыкнул.

— А ты и впрямь сентиментален, Хайон.

— Страсть и верность — вот то, что делает нас воинами, а не оружием. — процитировал я древнюю истину. Но в глубине души мне было любопытно, была ли искренней его вера. И был ли я сентиментален? Нефертари сама выбрала это имя, а не я. И этот выбор был типичен для ее холодного, исполненного гордыни чувства юмора. Но как бы она ни хотела зваться — для меня это не имело значения.

— Как ее зовут по-настоящему? — задал новый вопрос Абаддон. Теперь пришел мой черед улыбнуться.

— А, значит тебе известно не всё? Думаю, что сохраню хотя бы один секрет, Эзекиль.

— Не возражаю. А теперь ответь на последний вопрос — если ты можешь вот так манипулировать биологией ксеноса, сможешь ли ты сделать то же с воином Легионов? Твое знакомство с их генетическими образцами облегчит задачу?

Я не отрывал от него взгляда, пока мы шагали вперед сквозь тьму. Он встретил мой взгляд — но его глаза ничего не выражали.

Я отказывался думать о предсказаниях насчет Фалька и его воинов. Поэтому я вступил в их владения в полном неведении, не желая отягощать себя никакими ожиданиями и предположениями. Когда Абаддон спросил меня, приходилось ли мне разговаривать с ними, я был вынужден признаться, что Фальк хранит молчание уже несколько месяцев.

— Ты выбрал весьма странное время, чтобы уважать чье-то право на личное пространство, — заметил Абаддон с некоторым раздражением. Он всегда был человеком, которому для душевного покоя требовалось не упускать ни единой крупицы информации о подчиненных.

В какой-то момент он спросил, не пытался ли я изгнать демонов, вселившихся в тела воинов.

— Я мог бы попробовать, — ответил я, — если бы кто-то из них попросил меня об этом.

Абаддон кивнул.

— Издалека я наблюдал, как умирает мой Легион. Многие из моих воинов продали свою плоть за обещание могущества. Легко говорить о противостоянии соблазнам, Хайон. Но куда сложнее противостоять им под дулами сотни болтеров, когда пакт с Нерожденным — единственная возможность остаться в живых.

Я не уловил и намека на отвращение в его голосе, когда он говорил об одержимости демонами. Он понимал, чем они пожертвовали — даже при том, что сам предпочел противостоять искушению. Должно быть, с точки зрения имперца довольно странно слышать, как я говорю об одержимости демонами как о достижении или успехе, когда человеческий разум противится самой мысли о подобном. Истина, как водится, где-то посередине. Тем, кто обладает достаточной силой, чтобы укротить зверя в своих сердцах, этот союз дарует всепобеждающую силу, сверхъестественную проницательность и восприятие, и даже почти бессмертие. Многие молятся об этом, или отправляются в собственные странствия, стараясь найти Нерожденного — достаточно разумного и готового рискнуть, решившись на такое слияние. Но лишь изредка это дается настолько просто — погрузиться в первозданный варп и вынырнуть с другой стороны уже другим, более сильным.

Именно это более всего интересовало меня в нынешнем состоянии Фалька — и именно поэтому я старался держаться подальше от него, пока он проходил через Изменение. Меня не оставляло ощущение, что оно было устроено нарочно, осознанно направлялось чьей-то рукой.Но я отказывался что-то предпринимать, пока не пойму, какие фигуры выставлены на доску. Кто играет роль пешек, и каким будет эндшпиль?

За этим стоял Саргон. Теперь я был полностью в этом уверен. Он помог воинам Фалька переместиться на их корабль — но лишь для того, чтобы покинуть их, когда они более всего нуждались в его помощи по пути через шторм. Они погрузились в изменяющие, очистительные потоки варпа — а он вернулся, невредимый и неизмененный, сюда, к Элевсинской Завесе.

Мы проследовали мимо четырех моих воинов Рубрики, охранявших один из основных путей к главному коридору — они узнали меня и пропустили, не опуская болтеров. Одного взгляда на оружие было достаточно, чтобы понять, что в последнее время из него не стреляли. Даже если Фальк и его одержимые собратья пытались сбежать, пока я находился на борту «Мстительного Духа», они двигались не этой дорогой.

Нам не потребовалось много времени, чтобы заметить их влияние — присутствие Дваждырожденных искажало реальность. Старые металлические стены были прорезаны темными венами, а бронзовые лица Анамнезис претворились в демонические личины — подобия женоподобных горгулий и гротески. В воздухе висели неразборчивые шепоты и влажные, чавкающие звуки ненасытного пиршества. Один вдох — и все мои чувства пронизала боль; я ощутил тяжелый запах и гнилостный привкус болотной воды. Но Дваждырожденные, которых заключили здесь, не разводили грязь и заразу. Это была всего лишь сила их мыслей и желаний, перекраивавшая мир вокруг.

За много лет до этого, в куда более невинные времена, такая мутация напомнила бы мне разложение — медленное исчезновение, сопровождаемое страшными, уродливыми изменениями. Но когда-то я был крайне наивным существом. Прикосновение варпа безжалостно — но вряд ли можно считать его безусловной пагубой; пусть это неизбежное зло, но тем, кто принимает его с любовью, варп дарует изменения в унисон их собственным душам. Именно поэтому многие из Девяти Легионов считают, что получают благословение Пантеона, когда мутации начинают искажать их физические оболочки. Чувства не остаются без ответа, фанатичная преданность получает награду, жестокость и страсть считаются священными.

Дары варпа его избранным сынам и дщерям никогда не бывают бесполезными — но это не значит, что все его благословения доступны пониманию смертного разума и желанны ему. То, что угодно злой воле Пантеона, — это не всегда то, на что рассчитывали измененные варпом души. Некоторые мутации даруют улучшения и усовершенствования. Другие — ощущаются скорее как нечто разрушительное.

Сейчас, вися здесь в цепях и повествуя о делах минувших дней, я ощущаю отвращение, с которым Инквизиция взирает на мои мутации. Варп перековал меня в соответствии с моей ненавистью, моими желаниями, моим гневом и моими грехами. Уже несколько тысяч лет я не слишком напоминаю человека.

Впрочем, меня мало заботит то, как я выгляжу в глазах человечества. Даже когда я походил на человека, я был лишь стерильным оружием из плоти и керамита, возвышающимся над человечностью — огромным и столь же пугающим на человеческий взгляд, как и любой другой воин из Легионес Астартес. Но если имперцы с воплями разбегутся от меня, сочтя чудовищем, тысячи обитателей Великого Ока будут сгорать от бешеной зависти и ревности к изменениям, которыми наградил меня варп. Долгие годы, которые я провел, будучи одним из военачальников Черного Легиона, вряд ли можно назвать суровыми и неблагосклонными ко мне.

Пока мы шли по причудливо преобразованным туннелям, Абаддон не проронил ни слова об изменениях, постигших корабль. Но и без его слов я знал, что палубы «Мстительного духа», которых я пока не видел, подверглись многочисленным изменениям, подобным тем, что окружали нас.

Мы двигались сквозь заброшенные гидропонные камеры, похожие на соты в улье — в них еще сохранился тяжелый запах растительности. Здесь, в помещении, которое служило отчасти дендрариумом, но больше — лабораторией, и было настоящим прибежищем для изобильной зеленой жизни, теперь стояли пустые лотки и кюветы. На «Тлалоке» насчитывалось тридцать таких питомников для обогащения пищевого рациона, который потребляла человеческая команда корабля. Большинство из них уже давно пришли в негодность — от того, что смертным служителям военного корабля не хватало необходимых навыков, или от действия Ока на растения, произраставшие в лабораториях.

— Тебя не беспокоит, что Фальк ни в грош не будет ставить твоего оракула?

Глаза Абаддона буквально мерцали в темноте от психического резонанса. Подобное явление я видел прежде лишь среди Нерожденных.

— С чего бы мне беспокоиться об этом, Хайон?

— Ты знаешь, с чего. Никто иной, как Саргон направил их к теперешнему положению.

— И ты так в этом уверен?

— Хорошо же, Абаддон. Если хочешь, продолжай делать вид, что ничего об этом не знаешь.

Первого из воинов Фалька мы обнаружили в одной из этих камер — он одиноко и неподвижно стоял там в полном вооружении. Его терминаторская броня выглядела почерневшей и закопченной, словно от огня, на шлеме свирепым оскалом торчали бивни. Руки в перчатках с энергетическими когтями в бездействии висели по швам, лезвия были отключены. Когда мы подошли ближе, я понял, почему. Это были не освященное железо стандартного дизайна, а длинные костяные когти, которыми заканчивались пальцы его боевых перчаток. Похоже, доспех полностью прирос к его телу — не такое уж необычное явление среди тех из нас, кто населяет Око. А вот капающий с когтей зловонный серебристый яд действительно выглядел необычно. Он походил на ртуть, а по запаху напоминал спинномозговую жидкость.

Я не ощущал в нем никакой борьбы. Не демон и смертный, сплетающиеся в неустанной схватке, а лишь… полный покой. От его шлема к плечу и от лодыжки к полу тянулись тонкие нити паутины. Он стоял здесь без движения уже как минимум несколько дней. Он ждал.

— Куреваль, — приветствовал воина Абаддон. Терминатор медленно, неуклюже повернул голову под низкий рев доспешных сочленений. По бивням медленно поползли струйки такого же серебристого яда.

Прежде чем воин подал голос, я ощутил, как его мысли обрели четкость и сосредоточенность. Если б я решил описать его чувства, ближе всего к реальности было то, что давно отгоревшая, безучастная боль, наполнявшая череп юстаэринца, при нашем приближении, в тот момент, когда его внимание сфокусировалось на Абаддоне, превратилась в логичные шаблоны, став человеческими мыслями. В присутствии Абаддона он становился человеком, словно его бывший Первый капитан был для него чем-то вроде психического якоря.

— Верховный Вождь? — голос Куреваля звучал низким скрежетом; похоже, он не верил своим глазам.

В ответ Абаддон мрачно ухмыльнулся, сверкнув зубами из-под свисающих прядей немытых волос.

— Верховный Вождь, — повторил Куреваль и одним движением преклонил колена. Терминатор казался воплощением мрачной злобы, и выглядел как воин, достаточно сильный, чтобы одним своим видом вдохновить на подвиги целый отряд. Странно было видеть его стоящим на коленях спустя всего три секунды после того, как он увидел своего бывшего командира. Я начал понимать, какое впечатление производило на воинов Абаддона одно лишь его присутствие.

Бывший командир Юстаэрина не насмехался над смиренным повиновением своего собрата. Положив руку на наплечник Куреваля, он прошептал приветствие на хтонийском — так тихо, что я не мог уловить слов даже моим усовершенствованным слухом. У каждого Легиона есть свои обряды и ритуалы, неведомые посторонним. Я чувствовал себя чужаком, без разрешения вторгнувшимся на некую тайную церемонию.

Терминатор медленно поднялся, соединения доспехов зарычали. Его броня была черной, как у остальных Юстаэринцев — элиты легиона, в отличие от доспехов цвета морской волны, которые носили обычные воины Сынов Хоруса.

— Пойдем с нами, Куреваль.

Терминатор, не возражая, неторопливо и послушно двинулся за нами. Он не обращал на меня ни малейшего внимания, полностью сосредоточившись на Абаддоне. Я не мог точно сказать, считал ли Куреваль своего бывшего командира призраком или живым существом.

— Я почти не ощущаю в тебе присутствия демона, — обратился я к воину, пока мы шли. — Тебе удалось изгнать его из твоего тела?

В ответ он издал низкое булькающее рычание. Любопытно — может быть, он так смеялся?

Мы шли всё дальше и дальше, и те же действия повторялись снова и снова. Воины Фалька были рассеяны по всему участку, каждый возвышался неподвижно, как статуя. Некоторые стояли, упираясь лбом в стену, другие — за отключенными генераторами, третьи — занимали места в одном и том же помещении, уставясь на неторопливое вращение планеты за армированным стеклом обзорного иллюминатора.

Все они пробуждались при приближении Абаддона, словно его присутствие возвращало в их тела живые души. Они следовали за нами длинной шеренгой, сопровождаемые хоровым звуком доспешной механики. Пока они шли, я слышал пощелкивание вокс-коммуникаторов, хотя они и не подключали меня к общему каналу.

Но ни в одном из них я не ощутил присутствия хищных потусторонних сущностей. У всех в той или иной степени присутствовали биомеханические мутации, керамит и кости сплавились воедино, образуя шипы, гребни и клинки, у большинства по ним тянулись струйки ядовитых выделений — таких же, как те, что стекали по когтям Куреваля — но их души оставались их душами. Демонические силы не гнездились в их сердцах и не бурлили под кожей, управляя ими, как марионетками.

Казалось невозможным, чтобы все они смогли изгнать демонов из своей плоти. Но мои ощущения не давали простого ответа: дело было не только в отсуствии чуждого разума Нерожденных — я не видел и наполненных пустотой ран, что остаются, когда душа разрывается, изгоняя прикосновение демона. Это выглядело так, словно демоны зарылись в самую глубину их натуры — как паразиты, что пытаются скрыться от света.

Вопросы воинам, шагавшим следом, тоже не добавляли ясности. Некоторые приветствовали меня, называя по имени — тепло и по-дружески, словно мы только что не нашли их, стоящими в темноте, с мертво спящим разумом. Медитативное оцепенение, в котором мы обнаруживали их, улетучилось без следа, изгнанное этим проявлением жизни.

К тому времени, как мы обнаружили Фалька, уже шестнадцать юстаэринцев шагали за нами, громыхая по металлической палубе. Несмотря на кажущуюся живость, это шествие больше всего напоминало похоронную процессию.

Фальк обосновался в другой сухой, заброшенной гидропонной лаборатории. Он был также неподвижен, как и все остальные — и точно так же повел себя, когда Абаддон подошел поближе.

— Фальк, — негромко произнес Абаддон.

Увенчанный рогами шлем поднялся и развернулся в нашу сторону; за алыми линзами визоров я ощутил, как мысли воина плавно выстроились в цепочку. Я бы назвал это пробуждением — но слово не совсем подходило. То, что я ощущал, было скорее возрождением разума из руин, а не пробуждением от дремоты.

— Хайон, — произнес он. Слова текли медленно, как кровь из мертвого тела. — Эзекиль. Я знал, что ты жив.

— Брат, — Абаддон не удовольствовался приветствием на расстоянии. Он обменялся пожатием запястий со своим бывшим лейтенантом; его аура замерцала цветами уверенности.

Признаюсь, я не обращал особенного внимания на их воссоединение. Пока они говорили обо всем, что произошло на Луперкалиосе, я оглянулся назад, на сгрудившися юстаэринцев. Я вытягивал мои чувства, превращая их в подобные пальцам зонды, ощупывающие, ищущие трещины в уголках их сознания.

Как же глуп я был. Как слеп. То, что я не замечал, «читая» каждого из них поодиночке, стало очевидно в этот момент, когда я рассматривал их, стоящих беспорядочной толпой. Еще на Венце Ниобии демоны внутри сидящих в клетках юстаэринцев поражали противоестественным сходством, были неотличимы друг от друга по силе и психическому резонансу. Или так я думал. Правда оказалась куда более поразительной, и я ругал себя, что до настоящего времени не обращал внимания на детали.

Они были связаны вместе одним Нерожденным. Не стая демонов, забыв о взаимной вражде, владела их душами, а одно существо, рассеявшееся между ними подобно тонким нитям тумана. Они вдыхали и выдыхали эту сущность. Подобно пряной приправе она растворилась в их крови, почти не оставив следов. Это была био-демоническая манипуляция неописуемой тонкости. Рассеявшись, растворившись в каждом из воинов Фалька, демон обеспечил себе бессмертие в материальном мире. Пока оставался в живых хотя бы один из юстаэринцев, демон не мог исчезнуть.

Но этот симбиоз предоставлял определенные выгоды и самим юстаэринцам. Демон дрейфовал в их разумах, не имея силы влиять на их чувства, но объединяя слабым взаимодействием, довольно близким к телепатии. Я сомневался, могут ли они общаться с использованием безмолвной речи, а они пребывали в странном, сверхъестественном единении, сродни тому, которое заставляет птиц в стае поворачивать в унисон — и их восприятие ощущалось сильнее, острее, когда они собирались вместе.

Чтобы установить, насколько далеко зашел этот симбиоз, я попытался проследить за демоном внутри них. Его присутствие, и так едва ощутимое, мгновенно рассеялось, стараясь ускользнуть от моего внимания. Большинство Нерожденных стали бы сопротивляться, агрессивно корежа тела своих носителей; этот — рассыпался в пыль внутри них. Всякий раз, как я ощущал психический след существа, оно растворялось всё сильнее, его присутствие становилось всё более слабым, едва ощутимым. Я ощущал лишь эхо в костях юстаэринцев и пузырьки, блуждающие в их крови. Я проклинал эту тварь за невероятную ловкость. Если б мне удалось узнать имя демона, я был бы просто обязан немедленно связать его — не имеет значения, чего бы это стоило воинам Фалька. Такого хитрого, единственного в своем роде демона стоило бы использовать сотню раз.

Я сосредоточился, ища хоть что-нибудь, и не находя ничего. Всякое ощущение присутствия Нерожденного исчезло, испарилось в ровном биении сердец воинов и коловращении их мыслей. Демон рассредоточился среди своих носителей — так, что почти исчез.

— …Хайон?

Я открыл глаза, и только тогда понял, что стоял, зажмурившись. Я настолько сосредоточился, выслеживая демона, что потребовалось несколько секунд, чтобы вернуться к окружающей реальности. Абаддон смотрел на меня.

— Почти выследил, — сообщил я.

— О чем ты? — не понял он.

Теперь и Фальк глядел на меня. А вместе с ним и все юстаэринцы. Красные линзы визоров, глубоко сидящие в украшенных бивнями и рогами шлемах неотрывно следили за мной; никто не произносил ни слова. Богато изукрашенные молоты и топоры на магнитных замках висели поверх кирас цвета темного, погасшего пепла.

Они поняли, что я делаю? Считали ли они, что демон покинул их, или чувствовали его постоянное присутствие на уровне подсознания? Привел ли Саргон юстаэринцев к их нынешней судьбе, выполняя приказ Абаддона, или всё, что случилось, было лишь ударом клинка слепой фортуны? Если демон растворился в их крови до почти полного исчезновения, можно ли было вообще считать их одержимыми?

Вопросы, вопросы, вопросы.

Такова жизнь в отряде Девяти Легионов. Видеть то, чего не может быть и искать ответы, которые, возможно, никогда не появятся. Сомневаться в душевном здоровье своих братьев — и знать, что они в ответ сомневаются в здравости твоего рассудка.

Верность — это всё, но доверие среди нас встречается куда реже.

— Ничего, — ответил я. — Просто задумался. Всё в порядке.

Я впервые солгал Эзекилю. Он знал, что я вру, но я не почувствовал ни гнева, ни мыслей о мести. В неторопливом биении его пульса чувствовалось скорее одобрение. Итак, испытание было пройдено. Доверие предложено, и предложение принято. По большому счету я даже не обманывал его. Мы оба обманывали юстаэринцев.

— Начнем прямо сейчас, — произнес Фальк, приложив руку к сердцу принятым на Хтонии жестом искренности.

Я упустил нить их беседы и понятия не имел, о чем речь. Но всё стало ясно, когда Абаддон ответил таким же жестом, стукнув пальцами по своей кирасе.

— Хайон поможет нам, — произнес он. — И «Мстительный Дух» снова вернется в строй. Братья мои, нас мало, а их много — но Город Гимнов падет.

скачать в формате .doc

@темы: пафос, Их нравы, изображение гранёного стакана, истории с другого берега