[Моргаер]

Третья картинка из минисерии "Что было бы, если бы во время инцидента в лаборатории Император успел переловить почти всех своих сыновей".
Принцы охотится изволят, ога ))) И сами понимаете, кому за это отвечать.
Слева направо, - Лев, Пертурабо, внезапно застыдившийся Сангвиний, Хан, и защищающий добычу Русс ))



Первые две картинки из этой серии: здесь и здесь

@темы: юмор, изображение гранёного стакана, божественная теория

---

Me and mini-me

[Моргаер]

Что было бы, если бы примархи могли встретиться сами с собой, но в другом возрасте )))

@темы: Их нравы, изображение гранёного стакана, божественная теория, Очевидное-невероятное

---

Арты

[Что за Покемон?!!]

+6

@темы: изображение гранёного стакана

---

"Возвышение Хоруса" - иллюстрация.

[Моргаер]

Мой любимый момент из книги "Возвышение Хоруса", когда Хорус рассказывает, как папа-Император подарил ему детскую книжку по астрономии. И тут из шелковых занавесей выходит Сангвиний, - весь из себя такой красивый и с фруктиками )))



Перевод:

- ...ты только что был в гостях у Фулгрима, не так ли?
- А как ты догадался?

@темы: Их нравы, юмор, изображение гранёного стакана, божественная теория

---

I'm so sorry, I was so hungry ...

[Моргаер]

Должно быть для приемных семей примархов становилось большим сюрпризом когда усыновленный ими малыш начинал расти с бешеной скоростью.... Как и то, сколько он начинал при этом есть. Даже обычный космодесантник ест за десятерых, - что уж тут говорить о примархах, которые не только выше десантуры, но и находятся в процессе активного роста.
Собственно момент, когда маленькому Лоргару окончательно перестало хватать стандартного монастырского рациона, но папе Кору он об этом сказать постеснялся. (Вспоминая скорость их физического развития, - ему тут примерно 4-5 лет)

@темы: изображение гранёного стакана, божественная теория, рапторский гон

---

Немного самопиара

[LynxCancer]

Если кто из вас следит за ФБ, вот здесь можно задать вопросы команде Вархаммера. Само интервью будет выложено 30 мая.
Мы с удовольствием ответим на ваши вопросы.

UPD: интервью выложено

запись создана: 27.05.2013 в 21:35

---

[Моргаер]

Момент, когда примарх Вулкан узнает, что он кузнецу не родной сын. Обожаю этот кусок в книге, и он почему-то очень напоминает мне аналогичный момент из Кунг фу Панды 2 ))) (Вообще Вулкан с папой его почему-то По и гуся напоминают)))



Перевод:
- Сынок, ты уже взрослый, и пришло тебе время узнать.. Не знаю как сказать.. Ну.. в общем... ты приемный.
- Папочка, да не волнуйся ты так, я уже давно догадался, что мы не кровные родственники.
- Что?! Да как это ты догадался?!
- Эмм...

@темы: Их нравы, изображение гранёного стакана, божественная теория

---

Ferrus and Fulgrim - blacksmithing competition.

[Моргаер]

Некоторое время назад я наткнулась на эту картинку с фаха-чибиками. Она заставила меня более внимательно приглядеться к тому, ЧТО держит в руках Феррус на официальной иллюстрации к книге ))
... Походу Фулгрим вообще в кузнице впервые в жизни оказался, но признаться гордость не позволила XD



Перевод:
- Эм... Возможно мне стоило спросить это до начала соревнования.. Но ты настоящий боевой молот в руках-то хоть держал когда-нибудь?
- Нет, а а что?

@темы: юмор, изображение гранёного стакана, божественная теория

---

Гибкое историческое сознание :)

[Jenious]

Гимн Чёрного Легиона.

Исполняется на мотив этого и примерно теми же голосами:


Был Император - человечества отец.
Объединить решил миры он наконец.
Чтобы к Согласью принудить -
Людей желательно бомбить -
Наш Император был известнейший мудрец!

Но боги варпа нас маненечко того,
Тогда узнали мы всю правду про него:
Он честолюбец и тиран,
И набивал себе карман,
И собирался превратиться в божество!

Воитель Хорус нас повёл тогда на бой.
Красавец, умница, свой парень и герой!
Он летописцев истребил,
На Истваане всё спалил,
До Терры было нам уже подать рукой!

На Терре Хоруса маненечко того,
Тогда узнали мы всю правду про него:
Он рабски Хаосу служил,
Своих он уйму положил,
При этом вовсе не добившись ничего!

Лорд Абаддон у нас, конечно, голова!
Хотя по службе и не терпит баловства.
Изгнал он демонов из нас
И поменял брони окрас -
По всей Галактике о нём идёт молва!

А мы все движемся в очередной Поход,
И если Абаддон когда-нибудь помрет,
На то она, история,
Та самая, которая
Ни столько, ни полстолька не соврет!

@темы: Их нравы, юмор, пародии

---

Последняя глава.

[Brother Jeffar]

Расколотое отражение. Глава XIV

Улыбаясь от удовольствия, словно актер, играющий любимую роль, Фулгрим ступил на подмостки Ла Фенис – он был один, подобно последнему персонажу трагедии, произносящему заключительный монолог перед тем, как упадет занавес. Люций наблюдал за ним искушенным взглядом ценителя, видя плавную легкость его отточенных движений и удивляясь, почему он так долго не замечал правды. Фениксиец, снова облаченный в пурпурно-розовый боевой доспех, поражал воображение – это было воинственное божество, воплощение совершенства и света.

Пытки и издевательства, перенесенные в апотекарионе, не оставили никаких видимых следов, и Люций восхищался немыслимой силой, которую заключало в себе тело примарха – силой, которая позволила вынести весь этот ужас без всякого вреда. Поистине, Фулгрим был божеством, достойным того, чтобы ему поклоняться.

Первый капитан Юлий Каэсорон стоял плечо к плечу с Люцием, но Марий Вайросеан держался в стороне – стыд заставлял его бежать от их общей вины. Впрочем, вину ощущал он один – Люций ничуть не сожалел о том, что они сделали. Они действовали, желая спасти своего примарха и – если совсем честно – чтобы удовлетворить свое желание получить опыт нового, доселе неизведанного рода. Здесь нечего было стыдиться – особенно если понять настоящую ценность тех чудес, которые были явлены им со времен Истваана III.

К ним присоединились Калим и Абранкс, пораженные тем, что открылось в апотекарионе - откровением, к которому из всей галактики были причастны лишь они. Крисандр с трудом держался на ногах, раненого капитана поддерживал Руэн, чье плечо было уже закрыто синтетической плотью, скрывавшей место присоединения аугметической кости.

Люций наблюдал, как Фулгрим остановился перед тусклым, невыразительным портретом, висевшим на стене напротив Гнезда Феникса, и губы примарха тронула легкая улыбка – тонкий изгиб, выразивший весь смысл его жизни.

- Вы были правы, когда подозревали, что я – больше не я, - произнес Фулгрим, наконец повернувшись к ним. – Убийство Горгона разорвало последнюю нить, которая связывала меня с другой жизнью, с прошлым, которое теперь ничего не значит. И ни одно из подобных деяний не остается без последствий.

Он опустился на корточки на сцене, словно вновь переживая смерть Ферруса Мануса. Его кулаки сжались, взгляд остановился, словно он смотрел на что-то за спиной собравшихся, и Люций видел, как в его глазах оживают кровавые видения Истваана V.

- Тогда я был слаб и уязвим, - продолжал Фулгрим, поднимаясь и продолжая шагать по сцене. – Слуга Темного Князя захватил мое тело ради собственного развлечения. Это была древняя сущность, жаждущая и капризная, она наслаждалась украденной наградой, и на какое-то время я позволил ей захватить власть над моим телом – это время понадобилось мне, чтобы понять его и силу, которой оно обладает. Думаю, оно было уверено, что я сражен смертью моего брата…

Фулгрим мрачно ухмыльнулся, глядя на свои руки, словно он до сих пор были обагрены кровью примарха Железных Рук.

- Что ж, ему было виднее. Но, так или иначе, это создание вывело меня на дорогу снисходительности к собственным слабостям и жизни, свободной от запретов и вины. Одним предательством больше или меньше – какая для меня теперь разница? Манус уже превратился в неясное воспоминание, в призрак, с каждым мгновением отступающий все дальше и дальше, а все, чему меня научило это создание, лишь сделало меня сильнее. И, со временем, мне не составило труда забрать обратно мое тело, а его – заключить в ту тюрьму, которую оно приготовило для меня.

Люций оторвал взгляд от великолепного примарха и поднял голову, вглядываясь в портрет. Его линии не стали более четкими, цвета по-прежнему казались блеклыми, выцветшими, но теперь, зная его историю, Люций ощущал неизбывную боль бессмертного существа, видевшего начало вселенной – навеки заключенного в ловушку бесконечного, неизменяющегося застоя. Вряд ли можно было представить большее мучение для существа, наделенного безграничными возможностями – и его восхищение способностями примарха взлетело на недосягаемую высоту.

- Итак, теперь вы узнали правду, мои сыны, - произнес Фулгрим, спустившись со сцены и приблизившись к ним. Он протянул руки и коснулся каждого, проходя мимо него. – Нелегко служить господину, который требует от вас столь многого и столь много отдает взамен. Мы должны идти дальше в наших желаниях – дальше, чем это позволено другим, должны испытать все, даже то, что находим отвратительным. Никакая жертва и отречение, никакой упадок и деградация, никакой восторг и радость не останутся не испытанными нами. Я хочу показать вам то, что видел сам, дети мои. Тайны и могущество, которые невозможно вообразить и охватить разумом, истины, похороненные на заре времен, и путь к божественности, которая позволит мне сиять ярче тысячи солнц!

Фулгрим развернулся, услышав приветственный клич воинов, одобрявших его слова. Он упивался их обожанием, принимая их поклонение, он сиял, подобно звезде, которая дала ему жизнь. Наконец, он опустил руки и устремил на них пристальный взгляд – одновременно отечески-благосклонный, суровый и решительный.

- Мне многое нужно сделать, прежде чем я присоединюсь к Хорусу Луперкалю в грязных трясинах Терры. – произнес Фулгрим. – Мое первое задание – объединиться с нашим братом с Олимпии и принудить его строителей с их сторожевыми башнями послужить моим целям.

- Каким целям? – отважился спросить Юлий Каэсорон, понимая, что этот вопрос может вызвать гнев примарха.

Фулгрим провел рукой по своим белоснежным волосам и улыбнулся, хотя Люций видел, что это лишь минутная снисходительность. Примарх не потерпит новых вопросов. Во всяком случае, не сейчас, не в момент его триумфа.

- Мы должны возвести город. – ответил он. – Великолепный зеркальный город; город миражей – постоянный и постоянно меняющийся, построенный одновременно из воздуха и камня.

Люций ощутил, как его пульс забился чаще, когда он представил себе этот город, столицу, где каждое здание, башня или дворец показывали бы ему его изображение, тысячекратно преумножив его. Он понял, зачем был предпринят налет на Призматику – сбор материала, чтобы возвести поражающие воображение дворцы отражений.

- Город зеркал… - прошептал он. – Это будет великолепно.

Фулгрим сделал шаг к нему и нежно, словно любовник, заключил в ладони лицо мечника.

- Это будет более, чем великолепно, - заверил Фулгрим, склонившись и запечатлевая поцелуй на одной покрытой шрамами щеке Люция, потом на другой. - Когда в самом сердце миллионов отражений я встречу взгляд Ангела Экстерминатуса, и сама галактика будет рыдать, созерцая свою жестокую, устрашающую красоту!

@темы: пафос, перевод, Их нравы, божественная теория

---

Предпоследняя глава. ;-)

[Brother Jeffar]

Расколотое отражение. Глава XIII

Фабий начал с самой древней техники допроса – демонстрации своих многочисленных орудий пытки и подробного объяснения того, с какими целями и каким образом они будут использоваться. Они варьировались от незамысловатых артефактов, которые мог бы использовать любой ремесленник, работающий с металлом или деревом – молотов, плоскогубцев с заостренными, как иглы, губками, гвоздей, паяльных ламп, шильев, рубанков и дрелей с низкими оборотами – до куда более экзотических орудий для причинения страданий. Нейро-прессы, разжижители органов, воспламенители чакр, сверла для костного мозга и этерификаторы головного мозга.

- А вот это последнее приспособление – одно из тех, чье использование доставляет мне особенное удовольствие, - сообщил Фабий, прикрепляя к позвоночнику Фулгрима множество металлических зубцов. Каталка, на которой лежал Фулгрим, вращалась вокруг своей продольной оси – так что, теперь они могли видеть иссеченные рубцами плечи, и спину, которая походила на гористый пейзаж – настолько она была покрыта шрамами и заживающими хирургическими швами. Люций видел в теле примарха восхитительное самоотречение, беззаветное стремление к невыносимо-сладостным мучениям, которых может добиться лишь подлинный адепт боли.

- Что это за штука и что она делает? – спросил Каэсорон.

Фабий улыбнулся, радуясь возможности поведать о своем пыточном инструменте.

- Это нейропаразит, я сконструировал его, используя мозговую жидкость ксеноса, в чьих генах были срощены разные цепочки ДНК, и нанотехнологии, отвоеванные у гибрид-капитанов Диаспорекса.

- Это не ответ на вопрос, - бросил Марий.

Фабий кивнул и, указывая, прикоснулся к затылку Фулгрима пальцем с длинным острым ногтем. Люций нахмурился, видя этот жест, который слишком красноречиво указывал на его намерения. Для Фабия Фулгрим был просто очередным куском мяса, на котором он мог колдовать в ходе своих биологических экспериментов. Исход этого предательства решал будущую судьбу всего Легиона – а для него это был лишь повод для научных причуд и проверки нового оборудования. Чувства Люция к Фабию постепенно превращались из недовольства в ненависть.

Фабий поднял артефакт, который выглядел как задняя часть боевого шлема, и повертел его в руках. С одной стороны приспособления торчали тонкие шипы, каждый соединялся с крохотным насосом-иньектором, заполненным серебристо-блестящей жидкостью, которая подрагивала, как ртуть.

- При размещении приспособления на теле субъекта, нано-флюид проникает внутрь и собирается в стволе головного мозга и, по нейронным связям распространяется по всему мозгу. Различные разновидности ксеносов, которых я использовал при приготовлении этой сыворотки, обладали повышенным психическим потенциалом, а вмешательство в химические реакции головного мозга позволяет манипуляторам получать доступ к любой из долей мозга и стимулировать их так, как это требуется нам.

- С какой целью? – не понял Люций, хотя идея казалась ему удачной.

- Все смертные существа сконструированы довольно просто, - ответил Фабий. – Животные, машины, собранные из плоти и крови, управляемые по преимуществу простыми механистическими командами. То, что мы ошибочно именуем индивидуальностью и характером, по сути, простые последовательности стимулов и реакций на них. Если разработать достаточно сложные алгоритмы, возможно сконструировать функциональную модель, которая будет практически неотличима от живого существа. Обладая этим знанием, мы можем стимулировать различные области мозга, усиливая одни сигналы, и, соответственно, блокируя другие. Я могу вышибить грудному младенцу мозги на глазах у его матери, но это приспособление может заставить ее испытывать безумную скорбь, или бешеный восторг – по моему выбору. Или, предположим, я касаюсь груди человека – а он чувствует себя так, словно я вырываю ему сердце голыми руками.

- Тогда зачем нужны все остальные штуки? – не понял Каэсорон.

- Этот предмет может заставить человека поверить, что он горит заживо, едва он увидит искру, мелькнувшую поблизости от него - но можно получить некоторое удовлетворение от… менее сложного подхода к боли. – сообщил Фабий.

- Ну, с этим мы все согласны. – произнес Первый капитан.

- Так чего мы ждем? – требовательно вопросил Вайросеан. – Давайте начнем, чтобы быстрее покончить с этим.

Фабий медленно кивнул и снова развернул каталку. Лицо Фулгрима слегка покраснело, и Люций видел, как он смакует их надежды и предвкушает их усилия в попытках спасти душу того, чье тело он захватил.

- Я помню эту вещицу, - заметил Фулгрим. – Ты что – серьезно веришь, что она подействует на сущность вроде меня? Мой разум – система, куда более сложная и запутанная, чем это можно сказать о твоем. Он работает в сферах, которые не в состоянии постичь ни один из вас, он беспределен, и не ограничивается тем, что заключено в костяной оболочке, он существует там, куда лишь богам дано проникнуть.

- Вот и проверим, - коротко ответил Фабий, уязвленный тем, что его гениальность попытались поставить под сомнение.

- Начинай с этой штуки, - приказал Каэсорон. – Если все получится, то Фулгрим вернется в отличное, неповрежденное тело.

- Сыны мои, в ваших поступках вы – словно овцы, которых ведут на бойню. – продолжал Фулгрим. – Люций подбросил идею, которая зажгла искру интереса в ваших унылых жизнях, а вы ухватились за нее, как за путеводную нить – потому что с ее помощью вы действительно можете что-то чувствовать. Неужели со времени нашего вознесения вы так ничему и не научились? Непокорность в душе и делах – вот подлинная жизнь. Братство делает из вас стадо баранов, и лишь ересь – божественна!

- Хватит болтать, - произнес Люций, и, схватив зазубренные плоскогубцы, поймал ими средний палец правой руки Фулгрима. Одно быстрое, ровное нажатие – и он раздробил средний сустав пальца, кровь брызнула из раны струей, потом замедлилась, падая каплями.

Фулгрим застонал – но Люций не мог сказать, был ли это стон боли или удовольствия.

Фабий отобрал у Люция плоскогубцы, одарив его угрюмым рассерженным взглядом.

- Пытка – сложное искусство, она не терпит суеты, она возводит пирамиду боли, ведя по всем ее ступеням. – произнес он. – Без толку изрезать и покалечить – это дело для дилетантов. Я не собираюсь принимать участие в этой живодерне.

- Ну так прекрати болтать и переходи к делу, - парировал Люций. – А то у меня впечатление, что ты пытаешься увильнуть.

- Мечник прав, - заметил Каэсорон, угрожающе нависая над апотекарием. Фабий казался карликом рядом с облаченным в терминаторскую броню Юлием, так что апотекарию не оставалось ничего, кроме как кивнуть, выражая согласие.

- Как прикажете, Первый капитан, - произнес Фабий, поворачиваясь к своим инструментам. – Начнем с боли, которую дарует огонь.

Люций почувствовал, как участился его пульс, когда он увидел, как Фабий взял со скамьи сварочный резак и трижды щелкнул механизмом, прежде чем ему удалось включить прибор. Фабий активировал подачу газа – пламя, достаточно мощное, чтобы разрезать стальной лист, приняло форму небольшого конусообразного иссиня-белого язычка.

Юлий Каэсорон склонился к Фулгриму и произнес:

- Даем тебе последний шанс, выродок. Убирайся из тела моего примарха – и тебе не придется страдать.

- Я жажду страданий, - сквозь стиснутые зубы процедил Фулгрим.

Каэсорон кивнул, и Фабий поднес пламя к подошве ноги Фулгрима.

Плоть сморщилась, потекла, как расплавленная резина, испепеляемая невыносимым жаром. Спина Фулгрима выгнулась, как лук, его рот широко распахнулся в беззвучном крике, и все вены и сухожилия на его шее выступили под кожей, словно горные хребты.

Люций следил, как из-под обгорающей, скручивающейся кожи показалась кость, секунду она белела и сверкала, потом – становилась черной. Костный мозг, выгорая, наполнил воздух громким, жирным шипением, а аромат опаленной жаром плоти оставлял на нёбе богатый, словно у чуть тронутой душком дичи, привкус. Люцию и раньше приходилось обонять и пробовать на вкус человеческое мясо, но те убогие угощения не шли ни в какое сравнение с этим эпикурейским пиршеством.

Он видел, что этот запах оказывает точно такое же действие на всех остальных.

Изуродованные ожогами черты Каэсорона слегка смягчились, а Вайросеан держался на ногах только благодаря усилию воли. Только Фабий выглядел не поддавшимся этим чарам, но Люций догадывался, что он уже насладился видом и ароматом тела примарха, исследуя его божественное устройство. Фабий играл, оглаживая пламенем ногу Фулгрима, пока все, что оставалось ниже лодыжки, не превратилось в почерневшую массу сплавленной кости и кипящего костного мозга, который длинными каплями стекал на плиточный пол апотекариона.

Юлий Каэсорон взялся рукой за обугленную кость.

- Это страдание может закончиться. – произнес он; самообладание вернулось к нему с поразительной скоростью.

Люций облизал губы, все еще наслаждаясь восхитительно-богатым ароматом и вкусом обожженной плоти Фулгрима.

Фулгрим взглянул на Каэсорона с натянутой улыбкой и отвечал:

- Страдание? Да что ты знаешь о страдании? Ты – воин, который воевал там, где я ему приказывал, орудие для удовлетворения моих желаний, и не более того. Ты никогда не страдал, и не тебе говорить о страдании с тем, кто его испытал.

- Я предпочитаю не страдать, - сообщил Каэсорон. – Человек может быть достаточно силен, чтобы повелевать своими чувствами настолько, что невозможно заставить его страдать. Если кто-то страдает от боли или унижения – это лишь означает, что он утратил контроль. Это признание человеческой слабости. А я – достаточно силен, чтобы отказаться от страданий.

- Так ты еще больший глупец, чем я думал, Юлий. – произнес Фулгрим. – Как по-твоему, откуда берется сила, как не из страданий? Трудности и потери – вот источник любой силы. Тот, кто никогда не ведал страданий, обладает не большей силой, чем все прочие. Но человек должен быть слабым, чтобы страдать – и страдание дарует ему силу.

- Тогда ты станешь поистине могуч, когда мы с тобой закончим, - пообещал Вайросеан.

Фулгрим усмехнулся.

- Боль – это истина, - произнес он. – Страдание – это хлещущий конец кнута, отсутствие страдания – рукоять того же, кнута, которую повелитель держит в руке. Каждый акт страдания – испытание для любви, и я докажу это вам, выдержав любую боль, которую вы мне причините, потому что люблю всех вас.

- Это не слова Фулгрима, - резко произнес Каэсорон. – Это сладкая ложь, чтобы ослабить нашу решимость.

- Неправда, - ответил Фулгрим. – Все, что я узнал с тех пор, как забрал жизнь моего брата, бесспорно доказывает это. Все, что существует в этой огромной вселенной, связано между собой незримыми нитями – даже те вещи, которые выглядят противоположностью друг другу.

- И как же это открылось тебе? – поинтересовался Люций. – Лорд Фулгрим любил все прекрасное и удивительное, но вряд ли был философом.

- Чтобы испытывать истинную любовь к красоте и чудесам, нужно быть философом в душе, - произнес Фулгрим, разочарованно покачав головой. – Я заглянул в потаенные глубины варпа, и узнал, что все сущее – это вечная борьба противоположностей: свет и тьма, жар и холод, и – конечно – наслаждение и боль. Но подумайте об экстатическом удовольствии и не поддающейся описанию боли. Они связаны, но они – совсем не одно и то же. Боль может существовать без всякого страдания, как возможно и страдать, не испытывая боли.

- Согласен, - произнес Каэсорон. – но к чему ты клонишь?

- Что ты, будучи человеком, можешь понять, испытав боль – так это только что огонь жжет и что он опасен; но то, что я узнал в страдании, сделало меня одним из странников на дороге безумств и показало мне путь в чертоги мудрости. Боль без страданий подобна победе без борьбы, друг без друга они бессмысленны. Но, в конечном счете, страдание измеряется даже не болью, а тем, что оно отнимает у нас.

- Тогда все мы ужасно страдаем, - уверил Вайросеан. – Мы потеряли нашего возлюбленного повелителя.

Люций отвернулся – ему были отвратительны слезливые сантименты Вайросеана – и нахмурился, взглянув на то, что осталось от ступни Фулгрима. Плоть была полностью сожжена – но сейчас он видел, как нечто, напоминающее тонкую прозрачную пленку, покрывает кость, которая постепенно пропадала из вида за этой стекловидной массой. Словно змея, которая только что сбросила кожу, новая плоть ноги Фулгрима влажно, маслянисто блестела, на глазах принимая завершенную форму.

- Смотрите, - произнес Люций. – Он исцеляется. Нам нельзя останавливаться.

Фабий перевел взгляд с лица Фулгрима на его новую ступню, изучая ее с академическим интересом, а Каэсорон и Вайросеан взяли новые орудия пытки. Капитаны встали по бокам от Фулгрима и испытали выбранные приспособления на связанном примархе. Каэсорон дробил суставы изогнутыми плоскогубцами, а Вайросеан орудовал предметом, напоминающим рубанок, каждым движением снимая с груди Фулгрима длинные полосы кожи.

- А-а… - усмехнулся Фулгрим. – Поистине, лишь бальзам страданий может избавить от бремени счастья…

Люций чувствовал запах крови Фулгрима и уже собирался взять шило или молот, но взгляд в глаза примарха остановил его руку. Мучения, которые причиняли ему Каэсорон и Вайросеан, давно погрузили бы простого смертного в пучину безумия, но, похоже Фулгрим получал удовольствие от этого нового опыта.

Их взгляды встретились, и Фулгрим произнес:

- Продолжай, Люций. Возьми одну из этих вещиц. Заставь мою плоть кричать!

Люций покачал головой и скрестил руки на груди, опасаясь исполнить желание Фулгрима.

- Уверен? – улыбка снова тронула губы Фулгрима. – Ты ведь лучше, чем эти тупицы, понимаешь, что будешь жалеть, если не уступишь этому искушению.

- Что ж, ты прав, но я думаю, что существо, могущества которого хватило, чтобы взять под контроль тело Фулгрима, найдет в себе достаточно сил, чтоб без труда выдержать любую боль и страдание.

- Как ты проницателен, сын мой, - похвалил его Фулгрим. – Должен признать, это… довольно увлекательно, но боль для меня - не более, чем раздражитель. Во всяком случае та боль, которую можете причинить вы.

Каэсорон прервал свои труды и поднял взгляд на Фабия.

- Эта тварь говорит правду?

Фабий обошел каталку, измеряя показатели биоритмов Фулгрима со все бОльшим недоумением. Люций не был апотекарием, но даже он мог видеть, что эти показатели подтверждали – их действия производили на примарха эффект не больший, чем чтение стихов.

Вайросеан отшвырнул свой рубанок, и стеклянный цилиндр, установленный в темном алькове, с грохотом разбился. Отвратительная жидкость заструилась по полу Апотекариона, над ней, словно над кислотой, поднимался легкий дымок; в жидкости пульсировала бесформенная масса органов, принадлежавших существу, смутно напоминающему гуманоида. Но, кем бы оно ни было, его предсмертные конвульсии продлились лишь мгновение, после которого его несчастное подобие жизни подошло к концу.

Фабий опустился на колени около влажно блестящих останков и одарил Вайросеана ядовитым взглядом.

Марий не обратил внимание на обозленного апотекария и, взяв в руки голову Фулгрима, склонился над ним, словно собирался поцеловать. Вместо этого он треснул примарха головой о каталку и испустил жуткий вопль, наполненный горем и гневом, от которого Люций и Каэсорон шарахнулись в стороны.

Звук раскатился по помещению, отражаясь от стен, словно рев низко летящей Громовой Птицы, разрушая каждый кусок стекла, находившийся здесь. Тысячи звенящих осколков усеяли плиточный пол.

- Ты, порождение зла! – голосил Вайросеан. – Прочь, или я оторву ему голову. Лучше я увижу Фулгрима мертвым, чем позволю тебе владеть им еще хотя бы секунду!

Люций старался взять себя в руки, борясь с головокружением и звоном в ушах от акустической атаки, а Фабий метнулся к Вайросеану и оттащил его от Фулгрима.

- Идиот! – рявкнул Фабий. – Твоя дурная злость чуть не похоронила месяцы моих экспериментов.

Не обращая внимания на гнев апотекария, Вайросеан сжал кулак, готовый сделать из Фабия отбивную.

- Марий! – выкрикнул Фулгрим. – Остановись!

Десятилетия беспрекословного подчинения заставили Мария Вайросеана замереть на месте, а Люций вспомнил о железной хватке непререкаемой власти, которой от рождения обладали примархи. Даже он, не слишком склонный почитать власть предержащих, почувствовал, как слова примарха парализовали его волю.

- Ты зовешь меня злом, но как ты можешь решать, что добро, а что – зло? Разве это не просто слова, которые человек придумал, чтобы оправдывать свои поступки? – продолжал Фулгрим. – Подумай, что является мерой добра и зла, и ты увидишь, что то, что я есть, то, во что я превращаюсь – это воплощение безупречной красоты. Воплощение добродетели и совершенства.

Люций подошел к стальному столу и сверху вниз посмотрел на примарха, чувствуя, что его слова касаются чего-то глубокого и важного – того, чего он не мог полностью понять, но от чего, возможно, зависело его будущее. Он взял шило с длинным изогнутым острием и вонзил его в грудь Фулгрима сквозь еще не затянувшийся рубец. Лицо Фулгрима исказилось, когда металл погрузился в его плоть, но Люций не мог определить, что выражала эта гримаса.

- И во что же ты превращаешься? – поинтересовался он.

- Ты задаешь неправильный вопрос. – ответил Фулгрим, пока Люций дюйм за дюймом продолжал погружать шило в его грудь.

- А какой правильный?

Марий и Юлий наклонились ближе, а Фабий остался в стороне, сыпля ругательствами из-за месяцев загубленной работы, которая грязными струями стекала по полу и пузырилась вокруг его ног.

- Правильный вопрос – что двигает вселенную? А ответ на него можно получить, только поняв, откуда мы все появились.

Марий решил последовать примеру Люция и выбрал себе инструмент из богатой коллекции, разложенной Фабием. Он повертел в руках грушевидное приспособление, покрутил металлическую ручку внизу – от этого верхняя часть груши раскрылась, разделившись на несколько частей, по форме похожих на листья. Удовлетворенный, он вернул предмет к первоначальной форме и подошел к каталке, чтобы поместить его между ног примарха.

- Мы появились с Терры, - произнес Марий. – Речь об этом?

Фулгрим снисходительно улыбнулся и отвечал:

- Нет, Марий. О том, что было гораздо раньше. Настолько раньше, насколько можно представить.

Марий только пожал плечами и с трудом втиснул свой инструмент туда, где ему полагалось быть, а Юлий взял набор серебристых стержней – одни длиннее, другие короче, но все заканчивались длинными, как иглы, остриями. Один за другим, Каэсорон воткнул в тело Фулгрима семь этих игл, выстраивая их в линию от темени к паху. При взгляде на его работу, кропотливую, как у старательного ремесленника, становилось ясно, что Каэсорон отлично знаком с этими приспособлениями. Люций подумал, не был ли его выбор слишком убогим по сравнению с этими орудиями пыток – но решил, что его вполне устраивает простота шила, и нажал на рукоятку, проникая глубже в тело Фулгрима, стремясь к его неизвестным органам его нечеловеческой анатомии.

Фулгрим наблюдал за манипуляциями Каэсорона с вниманием учителя, который гордится своим учеником, впервые работающим без его инструкций. Примарх покачал головой, когда Каэсорон выпрямился, и произнес:

- Ты не совсем верно расположил иглу, предназначенную для чакры Свадхистана, Юлий. Возможно, это из-за того, что там творит Марий. Чуть повыше – и будет в самый раз.
Каэсорон снова склонился, проверил положение иглы, и переместил ее так, как, по словам Фулгрима, было правильно. Не произнося ни слова, он подсоединил к каждой игле медные провода, которые шли от негромко мурлыкающих генераторных блоков. Щелкнул выключатель – и помещение заполнила глубокая басовая нота энергии, которая окутала провода сверкающими дугами высоковольтных разрядов.

Фулгрим стиснул зубы, в черных провалах его глаз отразились крохотные молнии. Его кожа потемнела, и Люций почувствовал резкий острый запах пронзаемого электрическими зарядами тела, которое горело изнутри.

Выдерживая боль, которой было бы достаточно, чтобы унести жизни бесчисленного количества простых смертных, Фулгрим вновь заговорил.

- Начало этой вселенной было простым, она началась с такого внезапного и быстрого увеличения, что его вряд ли можно описать словами. В первые краткие мгновения ее существования вселенная была вместилищем такой поразительной простоты, что ее невозможно представить. Но со временем эти простые элементы стали соединяться друг с другом, образуя при этом слиянии все более сложные формы. Частицы превращались в атомы, атомы становились молекулами – и так, пока они не выросли в структуры, достаточно сложные, чтобы сформировать первые звезды. Эти новорожденные звезды жили и умирали в течение миллионов лет, и их пылающая смерть вызывала к жизни новые звезды и планеты. Ты, я – мы все сущности, изливающие свет, из которого мы созданы, свет из самого сердца звезд.

- Поэтично, но какое отношение все это имеет к добру и злу? – спросил Каэсорон, управляя током, идущим сквозь серебряные иглы, заинтригованный, казалось, против собственной воли. Люций был удивлен – ему всегда казалось, что Первого капитана мало интересует что-то кроме удовлетворения его собственных желаний и причинения врагу как можно более сильной боли.

- Об этом я еще расскажу, - пообещал Фулгрим, а Люций вынужден был напомнить себе, что они собрались здесь, чтобы подвергать пыткам захваченное существо, а не для того, чтобы слушать лекции о сущности вселенной. Он хотел сказать об этом, но слова Фулгрима захватили все его внимание.

- Ни одна из этих частей не случайна, - объяснял Фулгрим. – Все они составляют природу вселенной, ее стремление к все большей сложности. Ах-х-х, да, Марий, просто восхитительно, поверни винт еще! И теперь, как я уже говорил, все сущее, от простейших организмов до высочайше организованных предметов – части этого бесконечного цикла строительства и соединения. При благоприятном стечении обстоятельств все стремится к тому, чтобы стать чем-то более прекрасным, более совершенным и более сложным. Таков был путь вселенной с самого начала ее жизни, и его природа такова, что с него невозможно свернуть.

Люций кивнул и повернул шило в теле Фулгрима, стараясь описать рукоятью широкий круг.

- И куда же ведет эта дорога? Что там, в конце пути от простоты к сложности?

Фулгрим пожал плечами – невозможно было сказать, было ли это осознанным движением, или судорогой, которую вызвал ток, поджаривавший его кости.

- Кто знает? Некоторые называют это просветлением, кто-то – Нирваной. За неимением другого слова я предпочитаю звать это «совершенной сложностью». Это – окончательная цель всего сущего, и не имеет значения, задумываются ли эти существа о своей роли во вселенной, или нет. Так что, вопрос о добре и зле неразрывно связан с этим продолжающимся путем к совершенной сложности. И ответ на него очень прост.

Голос Фулгрима затих, его спина выгнулась дугой, а из угла рта побежала струйка крови. Люций хотел бы верить, что причиной этой боли было его шило, которое дошло до позвоночника Фулгрима – но сразу три воина испытывали на нем свое мучительное искусство, поэтому трудно было утверждать что-то определенное.

Фабий обошел каталку, считывая жизненные показатели Фулгрима с растущей тревогой.

- Вы убиваете его, - быстро произнес он. – Один из вас должен остановиться.

- Нет, – заявил Марий. – Боль изгонит демоническую сущность. Она покинет тело Фулгрима прежде, чем он позволит себе умереть.

- Дубина! – припечатал Фабий. – Ты думаешь, такие твари, как демоны, боятся разрушения смертных тел, в которые они вселяются? Эта сущность просто растворится в варпе, как только вы умертвите ее вместилище.

- Тогда зачем мы вообще все это делаем? – с нажимом вопросил Люций, выпустив рукоять шила и схватив Фабия за горло – он снова почувствовал какой-то подвох в заботе апотекария о Фулгриме. Люций смыкал пальцы, сжимая трахею, и глаза апотекария выкатились от удушья.

- Вы не можете нанести вред демону, - просипел Фабий. - …но, если боль будет достаточно сильной, возможно, нам удастся заставить его ослабить свою хватку…

- Возможно? – произнес Каэсорон. – Я что-то не слышу особенной уверенности в твоих словах.

Люций почувствовал, как что-то вцепилось ему в пах, и, опустив голову, увидел спиралевидную конструкцию из покрытого пятнами ржавчины металла и жесткой, жилистой плоти, которая вытянулась из-под кожаного плаща Фабия. Подкожный иньектор, наполненный мутно-розовой жидкостью прижался к его бедренному суставу, игла почти на дюйм впилась в мясо.

Фабий улыбнулся своей змеиной ухмылкой и произнес:

- Только тронь меня еще – и этот иньектор вкатит тебе дозу Вита Ноктус, которой хватит, чтоб уложить целую роту.

Люций неохотно отпустил апотекария, чувствуя, как холодный металл иглы покидает его тело. Как ни хотелось ему броситься и свернуть Фабию шею, он не мог сдержать усмешку, понимая, насколько был близок к смерти.

Фабий увидел его усмешку и заметил:

- Это всегда кажется забавным, пока мой эликсир не начнет действовать. Достаточно шести ударов сердца, чтобы он распространился по всему организму. После этого ты будешь мертв, и мир ощущений, который тебе открылся, умрет вместе с тобой. Вспомни об этом в следующий раз, когда надумаешь сорвать злость на мне.

Каэсорон отодвинул его в сторону и произнес:

- Довольно. У нас есть невыполненная задача. Апотекарий, мы сможем изгнать этого демона болью? Мне нужен однозначный ответ.

Фабий ответил, не отрывая взгляда от Люция, а тот встретил его враждебность со спокойной беззаботностью, которая – он чувствовал, - еще больше злила апотекария.

- У меня нет ответа, - произнес Фабий. – Тело любого смертного будет мертво задолго до того, как мы достигнем точки, в которой демон его покинет. Но тело примарха должно оставаться живым гораздо дольше – так что, у нас будет возможность достичь этого момента, когда боль изгонит демона.

- Тогда, наверное, самое время использовать твоего нейропаразита, - заметил Марий. – Ну, это штуку, которую ты сделал из гибрид-капитанов Диаспорекса.

Фабий согласно кивнул; Люций видел, что апотекарий только и ждал возможности сделать это. Низко наклонившись, он расположил «полушлем» на голове Фулгрима приладив к серебристому металлу длинные трубки из прозрачного пластика. Трубки тянулись по полу к жужжащей машине, которую, казалось, создали существа, которые не имели ни малейшего отношения к людям. Она пульсировала мигающими огнями и издавала звуки, находившимися вне слухового диапазона простых смертных; Люций наблюдал, как жидкость, подобная переливающейся ртути, неторопливо подрагивая, устремилась по трубкам в организм примарха.

- Лучше бы это сработало, - произнес Каэсорон, толкнув Фабия в грудь, - Если ты соврал, я убью тебя – и ни один из твоих поганых эликсиров меня не остановит.

Сверкающая жидкость проникла в тело Фулгрима, и с его губ сорвался глубокий вздох – вздох приверженца чувственных удовольствий, испытавшего новое, доселе неведомое переживание. Глаза Фулгрима широко распахнулись, он озирался вокруг, словно его вдруг пробудили от золотых снов – воспоминаний о полузабытых друзьях и ушедших возлюбленных.

- О, мои сыны… - произнес он, словно боль от пыток, которым его подвергали, была лишь чуть сильнее, чем нежнейшее касание крыльев мотылька. – Где я был?

Кровь покрывала его тело, словно багряное одеяние, острый запах жареного мяса исходил, казалось, из каждой пОры на коже. Раскаленные серебряные иглы, торчавшие из его тела, исходили жаром, а кости его таза разошлись и согнулись под неестественным углом – там поработало жуткое устройство Мария.

- Вы тут говорили о добре и зле, - произнес Люций, снова взявшись за рукоять шила и погружая его еще глубже.

- Да ты мастерски владеешь этой иглой, - заметил Фулгрим. – Похоже, ты так же искушен во владении малым оружием, как и большим.

- Постоянно упражняюсь, - ответил Люций.

- Я знаю, - парировал Фулгрим.

- Ну? Работает? – спросил Каэсорон у Фабия, который колдовал над голографическими дисками и колбами с осязательной жидкостью ксеносов.

- Да, – подтвердил апотекарий. – Я могу менять биохимические процессы в его мозгу, чтобы он видел то, что я хочу, чтобы он видел, чтобы чувствовал то, что я прикажу ему чувствовать. Его разум скоро окажется в нашей власти, и мы сможем им командовать.

Фулгрим рассмеялся, потом - зарыдал, его тело изогнулось в смертной мУке, потом – содрогнулось словно от величайшего наслаждения. Он вскрикивал, созерцая ужасные вещи, которые кроме него не видел никто, а через мгновение – облизывал губы, словно пригубив изысканного вина, или словно его обоняния коснулся роскошнейший аромат.

- Что с ним? – не понял Марий.

- Я устанавливаю контроль, - ответил Фабий, смакуя представившуюся возможность манипулировать таким великолепным экземпляром, воплощением безупречно-сконструированного совершенства. – Его разум сложнее, чем можно себе представить, это миллионы лабиринтов, переплетенных один с другим и заключенных друг в друга. Не так-то просто понять их внутренние связи.

- Ну, так давай быстрее, - скомандовал Каэсорон.

Не обращая внимания на угрозу, звучавшую в голосе Каэсорона, Фабий продолжил творить многочисленные изменения в составе жидкости и режиме работы машины. Эти манипуляции казались слишком сложными, чтобы уследить за ними, и Люций понятия не имел, что изменил апотекарий, и как это может подействовать на примарха. Каждая жилка на теле Фулгрима выступила под кожей – было ясно, что примарх не отдаст Фабию власть над своим телом без борьбы.

Тысячи эмоций и чувств отразились на лице Фулгрима, и Люций испытал неподдельную зависть – ему хотелось бы, чтоб именно его коснулась машина Фабия. Что может сравниться с тем, чтобы позволить чужой руке вести твой разум сквозь вселенную чувств? Но столь же быстро, как ему пришла мысль о таком захватывающем путешествии, пришла другая – о том, что он слишком эгоцентричен, чтобы передать кому-то власть над собой.

Наконец тело Фулгрима полностью расслабилось, он вытянулся на каталке с долгим вздохом облегчения. Его руки и ноги раскинулись по холодному металлу, и Фабий торжествующе ухмыльнулся, показав желтоватые зубы и по-змеиному мелькнувший между ними острый язык.

- Есть. Он мой, - произнес он. – Что прикажете делать дальше, Первый капитан?

- Можешь заставить эту тварь говорить правду?

- Конечно. Пара пустяков. – обнадежил Фабий.

Люций, нахмурясь, глядел на то, как быстро к Фабию вернулась его обычная самоуверенность, ему удивительно было, как апотекарию с такой легкостью удалось взять в свои руки управление процессом, который, по его словам, был неописуемо-сложен. Он вытащил шило из тела Фулгрима, и, обойдя вокруг каталки, встал рядом с Фабием. Вита Ноктус, или что-то еще – но он убьет Фабия, если только выяснится, что он солгал им.

Лица на длинном плаще апотекария колыхались и вытягивались, словно раскачиваясь вверх-вниз на холодных волнах, растянутые в беззвучном вопле, словно умоляя Люция прекратить их страдания. Мечник не обращал на них внимания – он старался найти как можно более удачное место для удара шилом, если возникнет необходимость убить Фабия.

Апотекарий, казалось, не замечал присутствия Люция, его пальцы порхали по панели управления машины ксеносов, словно у вдохновенного музыканта, играющего на органе в величественном святилище. Тело Фулгрима дергалось на каталке, его лицо исказила безумная улыбка, когда он почувствовал, что с ним делают.

- О, дети мои… - выдохнул примарх. – Вы желаете правды? Как неразумно с вашей стороны. Или вы не знаете, что правда – самая опасная вещь из всех, какие есть на свете?

- Твое время здесь подходит к концу, демон, - раздраженно бросил Марий. – Тебе нет места в Легионе. Ты – зло.

Фулгрим улыбнулся и отвечал:

- Ах, Марий, ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы называть меня воплощением зла, но это слово не имеет ни малейшего смысла, пока ты не поймешь, что представляют из себя добро и зло. Итак, вы хотите правды? Я дам ее вам. Если вы согласны, что вселенная движется к своей цели – состоянию совершенной сложности, и что в этом ее неизбежное предназначение – все, что мешает такому движению, следует считать злом. Следуя той же логике, то, что помогает этому путешествию – несомненно, добро. Я иду по пути, который ведет меня к моей совершенной сложности, а вы, препятствуя моему возвышению, действуете во имя зла. Так что, в этом помещении я – единственное воплощение добра!

- Ты пытаешься запутать нас абсурдной болтовней о природе вселенной, добре и зле, - прошипел Марий. – Но я знаю, что такое зло – и я вижу его перед собой.

- Ты смотришь сам на себя, Марий Вайросеан, - произнес Фулгрим. – Неужели ты до сих пор не видишь правды?

- Какой правды?

- Правды обо мне!

Люций отступил подальше от каталки, когда бицепс Фулгрима вдруг напрягся от внезапного прилива силы, и его правая рука разорвала путы, которыми он был привязан а каталке. Секунда – и его левая рука освободилась, еще одна – и примарх уже сидел, выдергивая иглы, вонзенные в его кожу и срывая приспособления для отслеживания биологических показателей, которые Фабий нацепил на него перед началом пытки.

Фулгрим пинком отшвырнул Мария и выдернул приспособление, которым работа Третий капитан – во вздохе, который он издал при этом, слышалось сожаление. Оно с влажным шлепком упало на пол апотекариона и покатилось, словно железный цветок, покрытый липкой кровью.

- Досадно. – заметил Фулгрим. – Я уже начал получать от этого удовольствие.

Примарх сбросил ноги с каталки, разорвав путы, привязывавшие его лодыжки – казалось, это стоило ему не большего усилия, чем ребенку откинуть одеяло, вставая утром с постели. Юлий Каэсорон прыгнул вперед, пытаясь остановить Фулгрима, но случайное движение примарха отбросило его в сторону. Фабий отскочил назад, но Люций остался неподвижно стоять на месте, понимая, что бежать нет никакого смысла.

Он понял, как слепы они были, как наивны. Как они могли поверить, что в силах захватить примарха и подчинить его своей воле? Они смогли выполнить задуманное лишь потому, что Фулгрим сам пожелал этого, решил привести их сюда. Фениксиец видел сомнение в душах своих воинов, и собрал их здесь, в это время и в этом месте, чтобы явить им свою истинную природу.

Фулгрим повернулся, оказавшись с ним лицом к лицу, и улыбнулся. Люций увидел правду – всю правду о том, что Фулгрим сказал и сделал со времен Истваана. В глазах Фулгрима он увидел, что тот узнает его, и упал на колени.

- Что это, Люций, ты просишь пощады? – произнес Фулгрим. – Я был более высокого мнения о тебе.

- Я не прошу пощады, мой господин. – отвечал Люций, склоняя голову. – Я приветствую вас.

Юлий Каэсорон поднялся на ноги, его силовой кулак включился, рассыпав сверкающие полукружья фиолетовых молний. Марий Вайросеан размашистым движением поднял свою звуковую пушку, его рот широко раскрылся – он готовился выпустить на волю волну звука и энергии, которые убили бы все живое в этом зале.

- Теперь ты знаешь? – спросил Фулгрим.

- Знаю, - подтвердил Люций. – И мне нужно было знать это с самого начала, Вы никогда никому не позволите подчинить Вашу волю. Если со мной такого не произошло – почему это должно было произойти с Вами?

- Ты о чем, мечник? – Каэсорон требовал немедленного ответа. - Ты предал нас ради этой демонической твари?

Люций покачал головой и негромко рассмеялся тому, насколько Каэсорон остался слеп – он отказывался видеть правду, которая сейчас была очевидна.

- Нет. – произнес он. – Нет, я не сделал этого, потому что ошибался.

- Насчет чего? – поинтересовался Каэсорон, занося кулак для удара.

- Насчет меня, - ответил ему Фулгрим.

- Это лорд Фулгрим. – произнес Люций. – Наш лорд Фулгрим.

@темы: пафос, перевод, Их нравы, порно для бога порно, божественная теория

---

Таки упал космодесантник)

[Artenica]

@темы: Их нравы, восторженные звери в исподнем

---

И еще одна. ;-)

[Brother Jeffar]

Расколотое отражение. Глава XII

Это было самое ужасное из того, что ему когда-либо приходилось видеть.

Это было самое восхитительное из того, что ему когда-либо приходилось видеть.

Фулгрим, Фениксиец, повелитель Детей Императора, командир III Легиона, связанный крепчайшими путами, оглушенный препаратами, парализующими волю, обнаженный, лежал на металлической каталке, словно труп, приготовленный для анатомирования. Руки Фулгрима были вытянуты над головой, а ноги – раскинуты, как у древнего изображения Витрувианского человека.

Взгляд Люция скользил по бледному телу Фулгрима, созерцая алебастровую твердость мускулов, перекрещенную сетью хирургических рубцов и шрамов; узловатые борозды на коже, свидетельствующие о непостижимых процедурах и отвратительных экспериментах, которым подвергалась плоть, скрытая под ней.

Этот волнующе-преступный миг стоило навеки сохранить в памяти – изумительное ощущение ужаснейшего предательства. Но, разве то, что казалось предательством, не было на самом деле актом преданности, направленным на то, чтобы вышвырнуть вон тварь, которая овладела душой их повелителя?

Фабий неторопливо двигался вокруг лежащего на спине примарха, втыкая в руки и грудь Фулгрима иглы – каждая из них была толщиной примерно с мизинец Люция. Медицинские насосы вкачивали мощные снотворные и миорелаксанты – их концентрация способна была свалить даже самого громадного орка. Мерцающие серебристые провода тянулись к жужжащим генераторам от висков примарха, его паха и других точек его тела, где боль ощущалась острее всего.

Свет в помещении был приглушен, как и приличествовало совершающемуся здесь преступлению, а единственными звуками были доносившееся из каждого темного угла бормотание жалких созданий с закрытыми капюшонами лицами – служителей, обученных блокировать силу псайкеров – и хрипящем дыхании машин, которые Фабий расставил вокруг того, кто был его…

Люций хотел бы сказать «пациентом» - но в голову приходило совсем другое слово: «жертвой».

Юлий Каэсорон неподвижно стоял в изножье стола, в то время, как Марий Вайросеан шагал туда-сюда, словно хищник в клетке. Люций улыбнулся, видя, насколько им неуютно. Вайросеан всегда был подхалимом и рабом, слепо повинующимся каждому приказу. Пойманный в ловушку обязанностью повиноваться чему-то, что, вероятно, не было Фулгримом, и возможным предательством своего господина, разум Вайросеана, должно быть, терзали противоречивые мысли и страхи.

Люций почти завидовал ему.

Рабы-служители Фабия унесли стонущих Хелитона и Руэна вглубь лабиринта; чаны плоти и разработанные по ксенотехнологиям приспособления для сшивания ран были готовы к тому, чтобы приступить к их лечению. Даимону уже не требовалась помощь, его череп был расколот на куски кулаком примарха, но оставшаяся часть их компании выживет. Промелькнувшая мысль, вспышка тревоги, не оставляла Люция, и он повернулся к Каэсорону.

- Ты думал, что мы сможем сделать это? – спросил он.

- Что сделать?

- Вот это, - Люций указал на лежащего примарха. – Захватить Фулгрима. Я не был уверен, что у нас получится.

- А ты этого и не делал, – отрезал Каэсорон.

- О чем ты?

- Посмотри на себя, - прошипел Каэсорон. – Ты вышел из этой истории чистеньким, мечник. Оставил всю работу братству, а сам отошел в сторону и подождал, пока мы будем сражаться вместо тебя.

Люций ухмыльнулся, воодушевленный злобой Каэсорона.

- То, что произошло, было обычной дракой. В бою я ценю безукоризненную грацию, полное погружение в битву и вечно изменчивое совершенство. А этот бой не соответствовал ни одному из этих требований.

- Мне бы больше понравилось, если б ты сказал, что понял – тебе его не победить.

- И это тоже, - парировал Люций. – Но в этом не стыдно признаться.

- Это хотя бы правда, - произнес Каэсорон, его непредсказуемый гнев исчез так же быстро, как и появился.

Марий Вайросеан шагал вдоль края каталки, невозможно было понять, какое выражение было на его растянутом во все стороны лице. Капитан Третьей Роты повесил свое звуковое оружие на плечо, но резкие, пульсирующие звуковые волны изредка срывались с наполненных энергией катушек.

- Даимон мертв, - сообщил Вайросеан. – А Хелитон умер, пока его несли вниз.

- Вряд ли без них Легион будет особенно хуже, если кого-то интересует мое мнение, - заметил Люций.

- Руке Руэна конец, она не подлежит восстановлению, - продолжал Вайросеан, словно не слыша Люция. – Крисандр и Калим будут жить, но не смогут участвовать в… этом.

- Не самая большая цена за то, чтобы захватить примарха, - заметил Каэсорон, увидев, что к ним приближается Фабий.

Свои белые волосы апотекарий собирал в длинный хвост, который начинался над лбом и лежал посередине головы – эта прическа подчеркивала черты его изможденного лица, похожего на обтянутый кожей череп. Его глаза были непроницаемо-черными, и Люций не мог вспомнить, были ли они такими всегда, или он изменил их, чтобы они походили на глаза примарха. Он носил длинный, до полу, плащ из человеческой кожи, содранной с тел убитых на Истваане V. Тут и там на плаще можно было различить лица – рот, растянутый словно в бесконечном крике смертной муки, или глаза, широко распахнутые, словно при виде ножа, который снимет кожу с этого лица. Некоторые из них казались знакомыми, но Люций понимал, что без черепов, формирующих их черты, все лица похожи одно на другое.

Сегодня Фабий отказался от своей обычной хирургической машины, отдав предпочтение поясу из переплетенных сухожилий, через которые были пропущены металлические кольца – на них висели орудия пыток. Крючки, ножи, шипы, клещи, зубья сверкали в полумраке, но Люций спрашивал себя, смогут ли столь незамысловатые инструменты исторгнуть крик из груди такой могущественной сущности, как Фулгрим.

- Мы готовы, можно начинать, - сообщил Фабий, сняв с пояса пощелкивающую пару серебристо-сверкающих стальных перчаток.

- Тогда давайте побыстрее покончим с этим, - произнес Каэсорон. – Если Люций прав, и нечто прячется под личиной лорда Фулгрима, то чем быстрее мы закончим, тем лучше.

Они встали вокруг Фулгрима, и в каждом ужас перед тем, что они собираются совершить, боролся с предвкушением удивительного зрелища и новых впечатлений. То, что они смогли захватить примарха, получив над ним полную власть, уже было настоящим чудом, но изгнать порождение варпа…

Возможно ли совершить такое?

Люций переводил взгляд с одного лица на другое, понимая, что ни один из собравшихся вокруг тела Фулгрима, не мог ответить на этот вопрос. Дети Императора никогда не были Легионом, располагавшим достаточным числом библиариев. Генетическая особенность, позволявшая псайкерам получить власть над варпом, была результатом мутации, несовершенства. А ничего из того, что считалось несовершенством, изъяном, не было допустимо среди воинов Легиона Фулгрима.

- Так что мы будем делать? – спросил Каэсорон.

- Для начала приведем его в чувство, - ответил Фаблий, поглаживая грудь Фулгрима пальцами перчатки, которые заканчивались длинными острыми иглами.

- А если он вырвется на волю и поубивает нас всех, что тогда? – спросил Люций.

- Мы вышвырнем эту тварь вон. – заверил его Фабий. – Доводами разума, угрозами, или болью.

- Болью? – просипел Вайросеан. – Ты можешь причинить боль, которую ощутил бы примарх?

Фабий улыбнулся своей улыбкой пресмыкающегося, словно обещая широчайшие познания в области боли, которыми он владел, и которые будет счастлив продемонстрировать.

- Я знаю его тело как никто другой, - произнес Фабий, пробегая своими хирургически-оснащенными перстами по коже Фулгрима с фамильярностью любовника. – Я знаю все о том, как оно устроено, о тайной силе, которая вплавлена в его плоть и кости, знаю единственные в своем роде органы, сотворенные, чтобы создать это божественное существо. То, что сделал Император, я разъял на части и собрал вновь, превратив его в нечто большее, чем то, чем он был раньше.

Самонадеянность Фабия поражала, но Люций почувствовал симпатию к нему. Открыть тело примарха, созерцать чудеса, скрытые внутри него, было честью, которой удостаивались немногие, если не один – так что, возможно, эта самонадеянность была основана на полученном им знании.

- Тогда приступай. – потребовал Каэсорон.

Фабий кивнул, хотя в этом жесте чувствовалось, что он скорее забавляется происходящим, чем действительно выражает согласие. Люций подумал, сколько времени прошло, пока высокомерие и самонадеянность Фабия заставили его полностью освободиться от оков подчинения воле командиров? Некогда твердые и непреклонные, Дети Императора придерживались древней структуры подчинения, не стараясь создать вместо нее что-то новое – но даже она пошла прахом, когда воины начали ставить свои личные желания и прихоти выше интересов Легиона.

И сколько времени пройдет прежде, чем мы превратимся лишь в несколько враждующих банд, которые сражаются исключительно ради собственного удовольствия?

У Люция не было ответа на этот вопрос – но это не слишком беспокоило его. Будут ли существовать какие-то обломки старого Легиона после его возрождения – этот вопрос был ему абсолютно безразличен.

Фабий присоединил капельницу к руке Фулгрима, и сверкающая алая капля жидкости сбежала по трубке. Едва она попала в тело примарха, черные глаза Фулгрима открылись, он заморгал, словно человек, которого внезапно разбудили посреди яркого и запоминающегося сна.

- А, мои сыны… - произнес Фулгрим. – Что это за новое развлечение вы приготовили для меня?

Фабий склонился к уху Фулгрима и произнес:

- Ты ведь не Фулгрим, правда?

Фулгрим метнул взгляд на апотекария, и Люций уловил в этом взоре заговорщический блеск. Он наклонился и поднял руку Фабия с груди Фулгрима.

- Люций, - ароматное дыхание Фулгрима обдало его. – Какая жалость, что мы с тобой отказались от восхитительных ласк стали, тебе не кажется?

- Я думаю, что некоторое время ты пытался соблазнить меня, чтобы вынудить драться с тобой, - ответил Люций.

Фулгрим улыбнулся.

- Мои намерения были столь очевидны? Но это даровало бы тебе бесценный опыт, Люций. Как можно понять, что действительно живешь, не отведав смерти? Восстать из пепла одной жизни, чтобы возродиться в другой. Познать забвение и вернуться из него, о, теперь от этого опыта тебе нелегко будет отказаться.

- Я думаю, что смерть, обретенная так быстро, утратит все очарование. – произнес Люций. – И думаю, для начала я предамся удовольствиям, которые может дать жизнь.

Лицо Фулгрима исказила гримаса разочарования.

- Как это недальновидно с твоей стороны, сын мой. Но это ничего, со временем, думаю, ты все поймешь. А теперь – пусть послушают меня все остальные. Вы серьезно верите, что я – не тот, за кого выдаю себя, когда говорю, что я – ваш повелитель?

- Мы знаем, что ты не Фулгрим. – ответил Каэсорон.

- Тогда, по-вашему, кто я?

- Тварь из Имматериума. – произнес Вайросеан. – Демоническое отродье.

- Демон? – усмехнулся Фулгрим. – А каким еще словом вы бы описали примарха? Ваша наивность настолько велика, что вы считаете злом все, что можно назвать словом «демон»? Демон, или примарх – оба они существа, созданные из энергии Имматериума, соединение плоти и духа, перенесенного в этот мир противоестественным путем. Да если бы вы хоть что-то знали о том, как я был создан, вы не бросались бы такими словами.

- Значит, ты признаешь, что ты – демон? – прошипел Каэсорон.

- Юлий, возлюбленный мой сын, - произнес Фулгрим. – Неужели ты стал находить такое удовольствие в конфликтах, что ради этого сознательно не позволяешь себе видеть реальность? Я ведь уже сказал, что, если пользоваться тупым определением Мария – да, я действительно демон! Демон, сотворенный волей существа, которое желает получить бессмертие, штурмуя владения богов, в которые карабкается по вашим трупам.

- Эта тварь говорит, стараясь сделать ложь похожей на правду, - предупредил Фабий. – Как конь в древней Труве, она преподнесет свои обманы, спрятав их за тем, что вам приятно будет слушать.

- Тогда нам пора отрезать ей язык. – заметил Люций, и был вознагражден встревоженным взглядом темных глаз Фулгрима. В этом взгляде он увидел гнев, изумление, разочарование – но не мог сказать, которое из этих чувств было настоящим.

- Марий, - позвал Фулгрим. – Из всех моих сынов я менее всего ожидал увидеть здесь тебя.

Слова падали медленно и мучительно – но Марий не дрогнул, слыша их. С тех пор, как Марий не оправдал доверия Фулгрима на Лаэране, он стал преданнейшим из слуг примарха, всегда стремящимся угодить и без единого вопроса выполнявшим любые приказы. Но, если Фулгрим решил воззвать к этой части характера Мария, он несомненно должен был испытать тяжкое разочарование.

- Любовь, которую я испытываю к моему примарху, не знает границ, - отвечал Марий, нагнувшись вперед, словно хотел плюнуть в лицо связанному примарху. – Но ты – не он, и я сделаю все, что будет нужно, чтоб изгнать тебя из его тела. Нет такой боли, которую я не смогу причинить, никакое страдание не будет слишком тяжелым, если оно поможет мне совершить это. Понял, отродье демона?

Лицо Фулгрима расплылось в широкой злобной ухмылке.

- Тогда хватит этих разговоров, щенки. – произнес он. – Давайте вместе начнем наше путешествие в безумие!

@темы: пафос, перевод, Их нравы, божественная теория

---

Следующая глава

[Brother Jeffar]

(до конца осталось еще три)

Расколотое отражение. Глава XI

Люций наблюдал, как Фулгрим и Юлий Каэсорон направляются к выходу из галереи. Его дыхание вырывалось из груди короткими толчками, он прилагал все усилия, чтобы не позволить своему волнению взять верх над осторожностью. Каким бы предательски-волнующим ни было все происходящее, он хотел остаться в живых и увидеть завтрашний день. Нападение на примарха было, возможно, не самым разумным способом достичь этой цели, но его модифицированные органы чувств шли вразнос, затопляя его волнами ощущений.

Камень под его ничем не закрытой ладонью, стал настоящим пиром для осязания – грубый, гладкий, зазубренный; его обработку бросили, не доведя до конца. Полированный, лунно-розоватый гранит, его поверхность была идеально отполирована ювелирно-точными штрихами, а потом кто-то, с безудержной энергией орудуя резцом, отколол этот кусок. Он не мог сказать, изображение которого из героев Легиона служило ему укрытием – и это отсутствие узнавания было раздражающим, словно нехватка зуба.

Люций усилием воли отогнал это новое навязчивое ощущение и, судорожно вздохнув, заставил себя вернуться к задаче, которую им предстояло решить. Было восхитительно доводить каждое ощущение до предела, делая его почти невыносимым – но в этом таилась отвратительная привычка, отвлекавшая воина от его истинных целей. Один боец, ставший жертвой этой привычки, уже был достаточной проблемой – но будь проклят тот день, когда эта зараза станет навязчивой идеей для всего Легиона.

Он заставил себя снова перевести взгляд на Галерею Мечей, и продолжить наблюдать за тем, как Каэсорон ведет Фулгрима в расставленную ими западню. Воины Вайросеана затаились в тени возвышающихся статуй, связанные вероломными клятвами и хранящие молчание благодаря имплантированным устройствам, которые передают пронзительный диссонирующий вой прямо на кору головного мозга. По команде эти устройства будут отключены, лишая подвергнутых имплантации воинов дарящего блаженство завывания, и вынуждая их заменять его внешними стимулами. Во время путешествия с Призматики Вайросеан существенно усовершенствовал эти импланты, и, хотя Люций не считал, что этот унылый зануда способен на что-то по-настоящему стОящее, он был вынужден признать, что звуковые импланты превращали Какофони на поле брани в безумных, фанатичных убийц, не останавливавшихся ни перед чем.

Как раз то, что нужно против мощи примарха.

Казалось невероятным, что Фулгрим не подозревает об их присутствии, но и Люций, и весь Легион были всецело поглощены собственными навязчивыми идеями – и, по-видимому, то же происходило с примархом. Одержимость окутывала Люция плотным, почти непроницаемым облаком – и он мог только предполагать, каких высот самолюбования могло достигнуть такое выдающееся существо, как Фулгрим.

Люций взглянул направо – там он увидел полутемный проем, вход в покинутое логово апотекария Фабия. Он помнил спуск в мрачный, наполненный смутными тенями лабиринт после поражения, которое он потерпел от рук тех глупцов на Истваане III, тогда каждый его нерв трепетал в ужасном предчувствии. Его нога ступала на пол Апотекариона всего несколько раз – его навыки и так были настолько отточены, что едва ли требовали медицинского вмешательства. Он помнил его как место, наполненное стерильной чистотой и больничной, антисептической прохладой – но тогда его глазам предстала галерея, наполненная жуткими, гротескными предметами; на стенах, покрытых ржавыми потеками, висели биологические трофеи образцы представляющих интерес мутаций и булькающие емкости с ядовитыми жидкостями.

Царившая там вонь была неописуемой – но, после того, как Фабий открыл ему новые возможности и перекроил его по образу и подобию примарха, это место стало для него вместилищем чудес. Но, хотя искусство Фабия открыло ему великолепные новые миры, Люций не мог заставить себя испытывать к нему теплые чувства. Впрочем, он считал, что подобные вещи сейчас не имеют никакого значения.

Он услышал, как Фулгрим задал вопрос, но смысл слов ускользнул от него; он вполголоса выругался, поняв, что рассеянность снова взяла над ним верх. Взяв себя в руки, Люций сконцентрировался, превратив свое внимание в тонкий клинок, сфокусировав его на поставленной задаче. Фулгрим был уже почти рядом с ним, и, поскольку Люций был автором этого плана, именно он должен был сделать первый ход.

Люций выступил из тени и едва заметная грань, разделявшая жизнь и смерть, стала еще тоньше. Его органы чувств, как волной, захлестнуло ослепляющей яркостью этого мгновения, его пронзила дрожь от ощущения того, что он делает, от чистого безумия и необратимости его поступка.

- Люций? – произнес Фулгрим с удивленной улыбкой. – Что ты здесь делаешь?

- Мне нужно поговорить с тобой.

- А как же «мой повелитель», Люций? Или ты забыл, с кем разговариваешь?

- Я понятия не имею, с кем говорю, - произнес Люций, не отрывая взгляда от непроницаемо-темных провалов глаз Фулгрима. В них не было ни следа сострадания, ни проблеска человечности – ничего, что напоминало бы о его господине и повелителе, которого он любил всем сердцем и которому беззаветно служил. Но он тут же усомнился, было ли это правдой, или он вспомнил прошлое, которого в действительности не было, ложную историю, сочиненную на ходу, чтобы объяснить и оправдать происходящее.

- Я – Фулгрим, повелитель Детей Императора, - ответил Фулгрим, оглядываясь по сторонам, словно стараясь дотянуться своими органами чувств как можно дальше – и, кажется, постепенно понимая, что на его шее затягивается петля. – И ты должен повиноваться мне.

Люций покачал головой и положил ладонь на эфес меча. Что ж, он ожидал, что для выполнения этой задачи ему придется приложить некоторые усилия.

- Я не знаю, кто ты, но ты не Фулгрим, - произнес Люций, но примарх лишь рассмеялся в ответ.

Это был хороший смех, заразительный, полный неподдельного веселья. Это был смех человека, который знает, что он сможет оценить услышанную шутку куда лучше, чем любой из окружающих.

Фулгрим широко улыбнулся, его темные глаза сияли от извращенного удовольствия, которое он находил в происходящем.

- Решил, что сможешь застать меня врасплох, мечник? Так ведь? – поинтересовался Фулгрим. – Я же вижу, как ты смотришь на меня, как изучаешь меня, забыв про все на свете, вижу твои старания стать лучше всех. Ты думаешь, я не замечаю, как ты желаешь скрестить со мной клинки?

Люций постарался не показать удивления. Он решил, что Фулгрим слишком поглощен собой, чтобы заметить, как пристально за ним следят – но мог бы сообразить, что подлинное самолюбование питается вниманием других. Фулгрим упивался его слежкой – и кто знает, что еще он успел заметить? Неужели каждое его движение было спектаклем, разыгрываемым, чтобы усыпить бдительность Люция сознанием мнимого превосходства – или это был лишь рассчитанный блеф?

- Я следил за тобой с Истваана V, и ты – не тот, кто вел меня в битву на Лаэране. Тот Фулгрим, за которым я шел в том, эльдарском мире, уже не был тем, кто смотрел на меня и позволял вести себя с ним, как с равным. Ты – вор, похитивший облик моего господина, и я не собираюсь подчиняться самозванцу.

Фулгрим снова расхохотался, присев на полусогнутых, словно Люций сказал что-то до смерти смешное. Люций раздраженно нахмурился. Что такого забавного было в его словах? Он взглянул на Каэсорона, но по лицу Первого капитана невозможно было ничего понять.

- Люций, ты просто бесценное сокровище, - воскликнул Фулгрим. – Неужели ты сам не видишь? Мы все подчиняемся самозванцу. Хорус Луперкаль пока не заслужил титул Императора. И до тех пор – кто он, как не самозванец?

- Это не одно и то же, - произнес Люций, чувствуя, как его моральное превосходство в этом противостоянии постепенно разрушается и сходит на нет. – Хорус Луперкаль – это Воитель, а ты не Фулгрим. Я вижу его лицо, но за ним скрывается что-то другое, нечто, порожденное той же силой, что даровала нам возможность полностью познать все чудеса этой галактики.

Фулгрим выпрямился в полный рост и отвечал:

- Если дело в этом, мечник, не пора ли тебе пасть ниц передо мной и умолять, чтобы я явил тебе новые чудеса? Если я – воплощение Темного Князя варпа, облаченное в тело твоего возлюбленного примарха, я смогу показать тебе, как утолить твой голод и желания – и у меня это получится куда лучше, чем у него.

Смутные очертания фигур мелькнули в тенях между нишами, в которых стояли статуи, и Люций увидел Хелитона и Абранкса, которые появились с противоположных сторон от изображения Лорда командира Пеллеона. Со стороны галереи показался неторопливо шагающий Марий Вайросеан, длинноствольная звуковая пушка покачивалась в перевязи у него на боку, ее диссонантные спирали издавали мурлыкающее бренчание, полностью заряженные и готовые к бою. Какофони вышли из укрытий, в их широко раскрытых глазах было безумие и жажда вновь нырнуть в блаженный экстаз звука.

Апотекарий Фабий одним широким шагом выступил из арочного входа, ведущего в его подземное царство, по бокам от него встали Калим, Даимон, Руэн и Крисандр.

Фулгрим медленно развернулся, оценивая число воинов, окруживших его.

Люций насчитал примерно пятьдесят бойцов – и ему хотелось бы, чтоб их было еще столько же. И еще сотня сверх того.

Капитаны Легиона окружили Фулгрима, все – с обнаженным оружием и жаждой убийства в сердце. Люций достал меч и пошевелил плечами, расслабляя мышцы. Они собрались не для того, чтобы убить Фулгрима – если такое вообще возможно для смертных – но эта стихийно разворачивающаяся драма являла все больше признаков ситуации, стремительно выходящей из-под контроля.

- Увы, меня предали те, кто был мне всех дороже, - произнес Фулгрим, прижимая руки к груди, словно его сердце было разбито. – И вы все верите этой лжи? Вы действительно считаете, что я не ваш генный родитель, не тот, кто уберег вас от исчезновения, на самом краю которого вы оказались, не тот, кто вел вас к правде, которую скрыл от нас некогда бывший нашим отцом?

Лицо Фулгрима дрогнуло, и Люций ощутил настоящее смятение, увидев одинокую слезу, скатившуюся по мраморной безупречности лика примарха.

Примарх повернулся к Юлию Каэсорону, его глаза были полны боли, которую причинило совершающееся предательство.

- И ты, Юлий? – произнес Фениксиец. – Что ж, ты повержен, Фулгрим!

- Взять его! – заорал Юлий Каэсорон, и капитаны отступили в стороны от Фулгрима, когда пушка Мария Вайросеана выпустила на волю шквал пронзительных раскатистых звуков. Под ударом звукового оружия статуи покрылись трещинами, а Люций ощутил, как все его тело пронзила восхитительная дрожь, когда акустическая волна швырнула его на плиты, которыми был вымощен пол галереи.

Фулгрим пошатнулся от удара, безумная сила звуковой волны сорвала одеяние с его тела. Он упал на одно колено, его венец из золотых лавровых листьев разлетелся на тысячу осколков. Теперь Фулгрим был почти полностью обнажен – на нем осталась лишь алая набедренная повязка – и Люций замер от восхищения гибкой, почти змеиной грацией его тела. Даимон подскочил к поверженному примарху, занося свою жуткую булаву, словно топор палача.

Фулгрим качнулся, уклоняясь от удара, и усаженное шипами навершие врезалось в каменные плиты пола. В разные стороны полетели осколки, и, прежде, чем Даимон успел выдернуть булаву, Фулгрим пришел в движение, поднялся и впечатал основание ладони в лицо капитана. Даимон не успел даже вскрикнуть – а его лицо уже было вмято внутрь страшным ударом. Его тело еще падало, а Фулгрим уже перехватил булаву левой рукой и нанес подсекающий удар по Руэну, который рванулся вперед и по рукоять вогнал свой отравленный кинжал в бок Фулгрима.

Рукоять булавы врезалась в локоть Руэна, круша кости плеча и предплечья. Вопль боли, который издал капитан, музыкой прозвучал в ушах Люция, а Фулгрим выдернул казавшийся смехотворно-маленьким клинок из своего тела. Ударом ноги Фулгрим отшвырнул Руэна, так что тот кубарем пролетел через всю галерею и, врезавшись в одну из статуй, остался лежать в разбитой вдребезги броне и с переломанными костями.

Люций кружил вокруг Фулгрима, пока еще не решаясь вступить в бой. Его клинок едва заметно трепетал в руке, изнемогая от жажды столь изысканной и редкостной крови и желая вовлечь хозяина в смертельную боевую пляску.

- Подожди, моя красавица, - прошептал он. – Пока есть другие, они примут на себя бОльшую часть гнева и силы примарха.

Люций не мог сказать, подействовал ли на Фулгрима яд, которым был покрыт клинок Руэна, но, похоже, капитан Двадцать Первой был излишне самоуверен, считая, что его отрава способна принести гибель любому живому противнику.

Оружие Какофони взорвало воздух рычащей серией убийственных нот, наполняя Галерею Мечей отражающимся от стен, сталкивающимся в пространстве эхом и оглушительными гармониями, от которых у каждого слышащего их из ушей шла кровь. Фулгрим издал пронзительный вопль наслаждения, когда звуки заставили его плоть и кости дрожать с бешеной силой, которая должна была бы трижды убить его.
Хелитон сделал шаг вперед и нанес удар своим шипастым, закованным в цестус кулаком, в основание спины Фулгрима – такой удар мог переломить позвоночник кому угодно, даже Адептус Астартес в боевой броне. Но примарх, почувствовав атаку, лишь развернулся к нему. Сокрушительный удар локтем опрокинул Хелитона на спину, его нижняя челюсть, практически оторванная от черепа, висела на влажно блестящих сухожилиях, показывая окровавленный обломок кости. Абранкс, увидев, что его милый друг выведен из игры, закричал и нанес стремительный удар обоими мечами, целясь в шею Фулгрима. Примарх отбил один меч навершием даимоновой булавы – но Абранкс ловко приблизился на расстояние, достаточное, чтобы второй меч достал до горла Фулгрима.

Кровь хлынула фонтаном, и глаза Фулгрима широко распахнулись в неподдельном удивлении. На краткий миг Люций ощутил горькое разочарование и ядовитую ревность – Абранкс, куда менее искусный мастер меча, чем он, смог нанести такой удар. Но кровь остановилась столь же быстро, как и показалась, а Фулгрим схватил Абранкса за шею и отшвырнул прочь.

- Хороший ход, Абранкс, - произнес Фулгрим скрежещущим голосом, в котором звучало удовольствие. – Я его запомню.

Калим щелкнул хлыстом, усеянный зубами ремень обвился вокруг левой руки Фулгрима. Клыки карнодона впились в плоть, из ран брызнула кровь. Калим дернул хлыст на себя, а Юлий Каэсорон выступил вперед и нанес удар кулаком – сокрушительный левый хук. Усиленный аугметикой удар Каэсорона был достаточно силен, чтобы разнести на части танк, и Фулгрим рухнул на колени, но, прежде чем Каэсорон успел ударить снова, Калим резко рванул хлыст, а Крисандр вонзил свой кинжал между лопаток примарха.

Пальцы Фулгрима сомкнулись на хлысте, вгрызающемся в его тело, он потянул за ремень – со стороны это движение казалось легким и почти нежным. Но от этого рывка Калим рухнул на пол, кубарем покатившись мимо примарха, врезался в Крисандра, и оба с грохотом улетели в противоположный конец галереи. Каэсорон снова перешел в наступление, но Фулгрим уже был готов к этому – он блокировал удар булавой Даимона и врезал кулаком ему в лицо. Каэсорон, захрипев, рухнул на пол – но Фулгрим не сделал ни единого движения, чтобы прикончить его.

- Бей, Люций! – крикнул Фабий, и мечник коротко выругался, проклиная апотекария, когда Фулгрим обернулся в его сторону. Примарх отбросил булаву и вынул из ножен сверкающий клинок, который Хорус Луперкаль подарил ему на борту «Духа Мщения».

- Ну что ж, мечник, давай приступим, – мрачно ухмыльнулся Фулгрим, чуть покачиваясь на ногах.

Люций увидел, что аристократическая бледность примарха приобрела болезненный землистый оттенок и сплюнул на палубу.

- Дело того не стОит, - произнес он. – Яд Руэна и твои раны делают поединок бессмысленным.

Фулгрим раскинул руки и оценивающе оглядел капли крови, падающие с его тела.

- Ты об этом? – спросил он. – Это пустяки. Сразись со мной клинком, который я подарил тебе, и мы разрешим все вопросы раз и навсегда, да?

Люций вызывающе вскинул голову, повернувшись к примарху, встретил его наполненный бешеной яростью взгляд, и в этом взгляде увидел правду – столь же однозначную, сколь неотвратимо было то, что должно произойти.

Даже израненный, Фулгрим сможет убить его.

А Люций не настолько был готов к смерти.

Но прежде, чем он продолжил разговор, Юлий Каэсорон поднялся с пола за спиной Фулгрима и обрушил свой энергетический кулак на череп примарха. Этот удар должен был превратить голову его противника в кровавую кашу – но Фулгрим просто рухнул на пол. Фениксиец тряс головой, а его широко раскрытый окровавленный рот напомнил Люцию вырезанные на камне сцены смерти, которые он видел в руинах Истваана V.

Фулгрим пытался подняться – но Марий Вайросеан прижал раструб своей звуковой пушки к шее примарха, и оружие разразилось шквалом пронзительных гармоний, наполнивших галерею оглушительным шумом. Люций вскрикнул от боли, а глаза Фулгрима закатились под лоб, и в стоне, сорвавшемся с его губ, звучало что-то, более всего похожее на безумное наслаждение.

Меч выпал из руки примарха, и он с глухим шумом распластался на расколотых плитах пола. Люций поднял взгляд, часто моргая, чтобы избавиться от плясавших перед глазами цветных точек, в ушах звенело, словно от одновременно бьющего в набат миллиона колоколов. Он стоял в нескольких метрах от Вайросеана – так что даже представить себе не мог, как выстрел звуковой пушки подействовал на Фулгрима.

Оставшиеся в живых капитаны поднимались с пола и через некоторое время вокруг поверженного бога собрался круг потрясенных воинов. Такого сражения у них не было никогда, бойцы Легиона обратили оружие против собственного примарха – и все они отдавали себе отчет в том, какое чудовищное злодеяние совершили.

Люций не понимал, что он должен чувствовать. Ему обманом удалось уклониться от поединка с Фулгримом – поединка, который, как подсказывала ему интуиция, он бы проиграл. Но некий тайный инстинкт говорил, что у него еще будет шанс скрестить свое оружие с созданным ксеносами клинком примарха – и остаться в живых, чтобы рассказать об этом.

Люций пристально взглянул на своих братьев-капитанов. Никто не заметил этого взгляда – все их внимание было поглощено поверженным примархом. Из многочисленных трещин на броне Калима шла кровь. На нагрудной пластине кирасы Крисандра красовалась вмятина – такая глубокая, что кости под ней несомненно были переломаны. Абранкс на коленях стоял рядом с Хелитоном, придерживая руками висящие обломки нижней челюсти своего брата. Растянутый рот Вайросеана распахнулся еще шире, из него вырывалось удовлетворенное шипение, а Юлий Каэсорон глядел на свой кулак, словно никак не мог поверить, что в гневе поднял его на Фулгрима.

Никто не произносил ни слова. Никто не знал, что сказать.

Они подняли оружие против своего примарха, и теперь должны были наслаждаться плодами своей победы.

Апотекарий Фабий первым нарушил молчание.

- Придурки! – прошипел апотекарий своим безжизненным голосом. – Вы так и будете стоять тут, разинув рты, как рыбы на берегу, пока он не придет в себя?!

Фабий развернулся и направился к арке, которая обрамляла вход в его некрополь, наполненный результатами извращенных хирургических эксперимантов. Там, на границе света и тени, он остановился и обернулся к капитанам Легиона.

- Несите его вниз. – произнес Фабий. – Нам еще многое предстоит сделать.

- Что именно ты собираешься делать, апотекарий? – с нажимом вопросил Каэсорон.

- Я намерен изгнать тварь, укравшую тело нашего примарха.

- Но как? – не понял Люций.

- Любым способом, который будет необходим. – ответил Фабий с отвратительной ухмылкой.

@темы: пафос, перевод, Их нравы, божественная теория

---

Продолжаю. ;-)

[Brother Jeffar]

Расколотое отражение. Глава X

Галерея Мечей была местом, где любители выставлять напоказ свои достижения из числа Детей Императора с удовольствием являли последние выполненные из плоти шедевры. Последователи апотекария Фабия, они надеялись привлечь его внимание, обвивая прекрасными тканями жемчужины своего жуткого, сохраняющего видимость жизни искусства, демонстрируя их у подножия быкоголовых статуй, стоявших шеренгами по обе стороны Пути Андроника.

Огромные высеченные из гранита изображения героев Легиона, воинов, благодаря которым первые подвиги Детей Императора изменили галактику, своим обликом больше не походили на людей. Их черты, запечатленные с любовной тщательностью, были стесаны, сглажены и высечены снова – и теперь их вид соответствовал новой, небывалой доселе эстетике Легиона. Гротескные маски со злобой и плотоядным вожделением следили за теми, кто проходил у подножия статуй – и каждого, кто бросал на них взгляд, охватывал восхитительный ужас от этих соблазнительно-искаженных личин.

Логово апотекария Фабия располагалось под Галереей Мечей, стихийно разросшийся медицинский комплекс из места исцеления, исследований и непревзойденного мастерства ученых превратился в сумрачный лабиринт мучений, криков боли и кошмарных, бесчеловечных экспериментов.

В Галерею Мечей, сопровождаемый идущим рядом Юлием Каэсороном, стремительно вошел Фулгрим – царственно-величавый в длинном одеянии кремового цвета, украшенном тончайшей серебряной вышивкой, струившейся по подолу, низу рукавов и воротнику. Пояс с ножнами для меча, отделанный зеркально-отполированными металлическими дисками, стягивал его талию; Фулгрим старался, чтобы золотой эфес Анатэма всегда был рядом с его рукой.

Белые волосы примарха были убраны назад, в длинный пучок, лежащий от лба вдоль головы – он был перевит перламутровыми нитями, его удерживал на месте обруч из золотых лавровых листьев. Его грудь, совершенная, как у статуи, была обнажена, бледную кожу во всех направлениях пересекали многочисленные рубцы от недавних хирургических операций и усовершенствований, сделанных Фабием.

Несмотря на то, что Каэсорон был облачен в терминаторскую броню, усаженную шипами, задрапированную поверх плащом из человеческой кожи – он едва доходил Фулгриму до плеча. Одетый в великолепный наряд вместо боевого доспеха, Фулгрим оставался воином и внушал благоговейный страх.

Примарх остановился у статуи, которая более других пострадала от рук искусных мастеров Легиона. Он улыбнулся, взглянув на покрытую чешуей, как у рептилии, быкоподобную голову, в которую превратилось лицо статуи. Доспехи воина были покрыты вырезанными священными символами, а на петлях из колючей проволоки, окружая статую, болтались три выпотрошенных тела: два из них были подвешены за безобразно вытянутые руки, одно за левую, второе – за правую, а еще одно – за шею.

- А, Иллиос, теперь ты бы себя не узнал, - задумчиво произнес Фулгрим, в его голосе звучала ностальгия. – Я помню день, когда ты впервые обнажил меч, сражаясь бок о бок со мной- это было, когда мы создали союз восемнадцати племен. Тогда мы были молоды и воевали, ничего не зная об этом огромном мире.

- Вы желали бы, чтобы он сейчас был с нами? – спросил Каэсорон.

Фулгрим усмехнулся и покачал головой.

- Нет. Боюсь, мне пришлось бы самому убить его. Он не любил перемен, Юлий. У него были собственные понятия о чести, от которых он не отступал ни на шаг, и с которыми носился, сколько я его помню – так что, не думаю, что ему пришелся бы по душе новый опыт, дарованный нам.

Примарх окинул задумчивым взглядом статую того, кто некогда был его братом по оружию, и на его алебастрово-белом лице появилось странное выражение. Хотя теперь Каэсорон не мог воспринимать окружающий мир во всех его красках, как он умел это раньше – даже от него не укрылась тень мрачных воспоминаний во взоре примарха.

- Как наивны мы были, друг мой… - в раздумье произнес Фулгрим. – Как слепы…

- Мой господин?

- Нет. Ничего, Юлий. – ответил Фулгрим, устремляясь вперед, к противоположному концу галереи.

- Как погиб командор Иллиос? – спросил Каэсорон.

- Ты сам знаешь ответ, Юлий. Твое стремление к совершенству требует от тебя помнить все о победах, одержанных нами в прошлом.

- Я знаю это, но слышать эти истории из Ваших уст – всегда несравненный и бесценный опыт.

- Что ж, хорошо. – улыбнулся Фулгрим. – Апотекарий Фабий, думаю, не будет возражать, если мы слегка опоздаем.

Каэсорон кивнул.
- Я уверен, что не будет.

- Отлично. Иллиос, твой нрав привел тебя к гибели. – произнес Фулгрим, его голос потеплел от воспоминаний. – В тебе жила ликующая ярость и великая скорбь. Не самое лучшее сочетание для воина, но ты был столь велик, что почти смог преодолеть свои слабости. Он был могуч, Юлий, высок и горд, его облекала Броня Хемоса, а в деснице его был Фальшион Палача, меч с тройным клинком. И не было ему преграды. Лишь один мог превзойти этого воина, но он не испытывал ревности к моему великолепию.

- Он ведь упал с вершины города-левиафана Бархеттанского Воеводы, так?

- Если ты так хорошо знаешь эту историю, что же просишь меня рассказывать ее? – раздраженно бросил Фулгрим, в его глазах зажегся недобрый огонь.

- Прошу прощения, господин, – ответил Каэсорон, смиренно склонив голову. – Это была волнующая история, я забылся, слушая Вас.

- Тебе не мешало бы держать рот на замке, Юлий. – заметил Фулгрим. – Не перебивай меня, когда я говорю. Или тебя ничему не научило то, что случилось с Эйдолоном?

- Это было… поучительно. – уверил его Каэсорон.

- Когда я говорю, я – солнце, вокруг которого вращаетесь все вы, - произнес Фулгрим, склоняясь к Каэсорону и вперив в него разгневанный взгляд. Его черные глаза казались озерами нефти, готовой вспыхнуть от бешеной ярости. Каэсорон понял, что, заговорив, совершил ужасную ошибку, и что сейчас его жизнь висит на волоске.

- Мой господин, кто, кроме Вас, способен говорить с такой страстью, что она заставляет меня быть невоздержанных в речах?

- Ты прав, никто, - согласился Фулгрим. – Естественно, что мои слова заворожили тебя.

Гнев Фулгрима испарился, как не бывало; могучей рукой он хлопнул по наплечнику Каэсорона, заставляя Первого капитана пошатнуться.

- Мы так похожи, Юлий, не правда ли? – задумчиво произнес примарх. - Вспоминаем о былой славе, хотя есть новые враги, с которыми мы будем сражаться, и новые чувства, изменяющие нас с каждым вздохом.

- Тогда давайте поспешим к Фабию, - произнес Каэсорон, указав в сторону полутемной аркады на выходе из Галереи Мечей.

- Ты прав, надо поспешить. – согласился Фулгрим, его голос дрогнул от нетерпения. – Я сгораю от желания узнать, какие чудеса он приготовил для меня на сей раз.

- Он обещал, что это будет нечто особенное. – заверил Юлий Каэсорон.

@темы: пафос, перевод, Их нравы, божественная теория

---

"Скандалы, интриги, расследования" (с) ;-)

[Brother Jeffar]

Расколотое отражение. Глава IX

Они собрались в самой высокой точке «Гордости Императора», на наблюдательной палубе, с которой взорам смертных, нашедших в себе достаточно смелости, чтобы бороздить немыслимо-бескрайние просторы Вселенной, открывались великолепные галактические пейзажи. Братство Феникса не проводило собраний со времен Истваана, его члены были слишком заняты собственными наслаждениями, чтобы докучать себе делами других.

Нельзя сказать, что сейчас палуба для обозрений стояла без дела. Те, кто пристрастился к ядовитым галлюциногенным коктейлям – делу рук апотекария Фабия – достигали нирваны среди видов бесконечного космоса, и многие потворствовали недавно пробудившемуся в них чувственному голоду, устраивая искупительные сражения – настоящие пиры плоти и клинков. Палуба была усеяна лежащими телами и колючими грудами битых стекол; изредка тишину нарушал стон, неожиданно доносившийся из груды беспорядочно сваленного барахла и кожаных ремней.

Некогда это было место молчаливого созерцания, где воин, медитируя, мог размышлять о путях, которыми он может приблизиться к совершенству – сейчас оно превратилось в арену порока, безграничного ужаса и потворства любым желаниям, не ведающего никаких рамок морали. Никто больше не приходил сюда, чтобы стать лучше, а великие идеалы и споры о них, что не умолкая звучали здесь, теперь превратились в забытое эхо, о которых никто не вспоминал, и которые все старательно презирали. Если где-то на борту «Гордости Императора» было место, воплощавшее собой полную опустошенность и безысходность, царившие среди Детей Императора – оно было здесь.
Они приходили по одному или по двое, заинтригованные просьбой Люция собраться здесь, рассчитывая принять участие в действе, которое будет достаточно интересным, чтобы развлечь их на некоторое время. То, что он – никогда не проявлявший ни малейшего интереса к делам братства – попросил их собраться, уже само по себе было достаточной причиной, чтобы появиться здесь; и к тому времени, когда Люций решил начать разговор, перед ним стояло двенадцать воинов.

Это было даже больше, чем он рассчитывал.

Первый капитан Каэсорон пришел сюда, то же сделал и Марий Вайросеан, и – что было гораздо важнее в случае, если подозрения Люция подтвердятся – апотекарий Фабий. Калим, Даимон и Крисандр тоже были здесь, с ними Руэн из Двадцать первой. Кроме них были Хелитон и Абранкс, и еще несколько других, чьи имена Люций не давал себе труда запомнить. Все они смотрели на него с легкой усмешкой, их компания всегда относилась к нему с некоторым презрением. Люций всеми силами старался держать себя в руках.

- Зачем ты вызвал нас сюда? – требовательно вопросил Калим; его унылая физиономия была украшена вдетыми в кожу колечками и зазубренными крючками. – Теперь это братство мало что значит для нас.

- Мне нужно, чтоб вы кое-что услышали. – произнес Люций, пристально глядя на Первого капитана Каэсорона.

- Услышали что? – заорал Вайросеан, не различавший, насколько громко он говорит.

- Фулгрим – не тот, за кого себя выдает. – произнес Люций, понимая, что для начала нужно заинтересовать их. – Он самозванец.

Крисандр рассмеялся – так, что кожа у него на лице треснула от усилий. Остальные присоединились к нему, но гнев Люция ослаб, когда он обнаружил, что Каэсорон и Фабий одинаково прищурили глаза – им явно стало любопытно.

- Мне бы стоило убить тебя за такие слова. – проворчал Даимон, снимая с перевязи, висевшей у него через плечо, тяжелую булаву с навершием, утыканным шипами. Это было ужасное оружие, один его удар сокрушил бы любого противника, которому выпало несчастье оказаться на линии этого удара.

Руэн одним движением оказался позади Люция, и тот услышал шипящий свист, с которым покинул ножны его кинжал. Он ощутил острый горьковатый запах яда, покрывавшего клинок, и облизнул губы.

- Знаю, это звучит абсурдно, - продолжал Люций. Сейчас его жизнь висела на волоске. Одно дело – разобраться с несколькими Гвардейцами Феникса, и совсем другое – отправить на тот свет двенадцать капитанов Легиона. Он ухмыльнулся от мысли о таком поединке, даже понимая, что у него не будет шансов выйти из него живым.

- Дайте ему сказать, - свистящим шепотом произнес Фабий. – Я бы послушал, что расскажет мечник. Мне любопытно, с чего ему пришла такая мысль.

- И то, пусть щенок выскажется, - заметил Каэсорон, становясь рядом с Даимоном.
Марий Вайросеан взял его на прицел своей звуковой пушки; когда он ударил своими покрытыми шрамами пальцами по кнопкам, задающим основную гармонию, скрытая в оружии разрушительная сила наполнила палубу звуком – костоломной басовой нотой.

Остальные члены братства растянулись в шеренгу, окружая его – и, хотя Люций полностью отдавал себе отчет о том, в какой смертельной опасности он находится, он ощутил себя восхитительно-живым. Крисандр высунул длинный, загнутый крючком язык, его глаза, стали непроницаемо-черными, как у примарха, когда он плавно вытянул длинный кинжал с красноватым лезвием из ножен, прорезанных в плоти его обнаженного бедра.

- Я заберу твою кожу, Люций, - произнес воин, слизывая с клинка запекшуюся кровь.

Калим размотал свернутый хлыст, который висел на отделанном бахромой поясе, стягивавшем его талию; по всей длине хлыст щетинился сверкающими клыками карнодона и заканчивался хитроумным усилителем боли. Абранкс вытянул из ножен за плечами два меча, а его побратим Хелитон ловким плавным движением натянул на руки перчатки-цестусы с острыми крючьями.

Они окружали его неуклонно-сужающимся кольцом, в подробностях рассказывая, что сделают с ним за то, что он заставил их впустую потратить драгоценное время. Каждый из капитанов старался превзойти других в описании этих ужасов, и Люций прилагал немыслимые усилия, чтобы пропускать эти замечания мимо ушей.

- Ну говори, Люций. – произнес Каэсорон. – Объясни, как ему удалось всех нас обмануть.

Люций пристально посмотрел в глаза Каэсорона, выдержав его мертвый взгляд, и в нем затеплилась надежда, что в лице Первого капитана он может обрести союзника.

- Я не смогу, - признал Люций. – Ведь так?

- Ты полный идиот, если считаешь, что я не убью тебя, мечник, - ответил Каэсорон.

- Я знаю, что Вы можете убить меня, Первый капитан, но речь не об этом.

- Тогда о чем? – рявкнул Калим, щелкнув хлыстом и оставив на плитах, покрывавших палубу, кроваво-красную борозду.

Люций вглядывался в лица вокруг себя. Некоторые выглядели так же, как до Истваана – совершенными и аристократическими, но многие прятались за гротескными масками из плоти или бесполыми фарфоровыми шутовскими личинами. Еще большее число было изуродовано глубокими ранами, многочисленными ожогами, шрамами от воздействия химических веществ или всеми видами пирсинга.

- Ведь вы и без меня это знаете, не так ли, Первый капитан? – произнес Люций.

Каэсорон усмехнулся – нелегкое дело для человека, от собственного лица которого так мало осталось. Безумное ликование, которое Люций видел в его взоре, подтвердило подозрения, зародившиеся на Призматике.

Каэсорон действительно знал, что Фулгрим – не тот, за кого выдает себя, но один союзник среди этих воинов не поможет, если Люцию не удастся убедить всех остальных.

- Вы ведь тоже должны замечать это, братья, - настаивал Люций, а Даимон начал неторопливо раскручивать свою булаву, описывая ею неширокие дуги. – Фениксиец говорит – но это не его голос. Он рассказывает о славных битвах, но так, словно его там не было. Когда он вспоминает Лаэр и победы, которые одержал, - это звучит, словно он прочел о них в книге.

- Старые войны, - насмешливо фыркнул Руэн, пробуя на вкус отраву на своем клинке. – Войны, выигранные для другого. Что мне за дело, как он о них вспоминает?

- То, кем я был, уже забыто, - подхватил Хелитон. – Важно лишь то, кто я есть теперь.

- Дурной сон, от которого я пробудился, - добавил Абранкс. – И, если примарх тоже забыл все это – тем лучше.

Люций вытащил меч, видя, как кольцо воинов постепенно сжимается вокруг него. Хелитон выбросил вперед ошипованный кулак, целясь в его плечо. Действие, почти не причинившее боли и едва ли достаточное, чтобы заставить его ответить. Люций сдержал свой природный инстинкт, требовавший вырезать ублюдку сердце. Хлыст Калима снова щелкнул, и Люций скривился когда на его плече появилась багровая линия, а в доспехе остался торчать застрявший клык.

Кинжал Руэна лизнул рану, оставленную хлыстом Калима, и плечо Люция охватил спазм, он чувствовал, как яд омыл огнем его нервы. Он пошатнулся, перед его глазами заплясали мучительно-яркие цветные искры.

- Я видел портрет в Ла Фенис, - процедил он сквозь стиснутые зубы. – Это он. Это он до резни.

Он почувствовал краткую паузу в убийственном внимании, которое оказывали ему капитаны, и позволил словам литься не переставая, захлестывая противников потоком фанатичной уверенности, убеждая их в своей правоте.

- Вы все видели его, во всей его славе, - заговорил он. – Это был Фулгрим, каким ему суждено было стать, сияющее воплощение совершенства. Хвала его неземной красоте. Этот портрет показывал все, к чему мы стремились, он был видением, перед которым мы не могли не преклоняться. В нем было все, что мы вкладывали в понятие красота, истинное наслаждение и радость. Я видел все это, но теперь этот образ исчез. Они словно поменялись местами, как близнецы, одного из которых заменила другим какая-то злая сила.

- Но, если мы подчиняемся не Фениксийцу – кто командует нами со времен битвы в черных песках? – вопросил Калим.

- Точно не знаю, - ответил Люций. – Я не понимаю всего, но та сила, что мы видели во время Маравильи… Я видел, как она овладевала плотью смертной певицы и изменила ее, переплавила, словно воск у огня. Вы все тоже видели это. Могущество, которое являет Фулгрим, превращает плоть в мягкую глину, и кто знает, где предел этого могущества? На Истваане к нам присоединилось нечто чуждое – и у него достаточно силы, чтобы подчинить разум примарха.

- Лорд Фулгрим называл таких сущностей демонами, - подал голос Марий Вайросеан. – Старинное слово, но подходящее. Они кричат в ночи, когда мы путешествуем среди звезд, они скребутся в борта корабля, принося кошмары и темные обещания. Они исполняют великолепную музыку в моей голове.

Люций кивнул.

- Да. – просто сказал он. – Это и есть демон. В Ла Фенис мы все видели, на что они способны. Силу, которой они владеют. Теперь такая сила есть и у Лорда Фулгрима. Я видел, как на Призматике он навел порчу на боевую машину Механикума. Ее щиты отключились, и, без единого прикосновения, он заставил все живое, что было внутри, расти и мутировать, превращаясь в настоящую бурю плоти, которая разнесла машину изнутри. Лорд Фулгрим был могущественен, но даже он не обладал силой, чтобы сделать такое. Такая сила была разве что у Красного Короля.

- Лорд Фулгрим не колдун! – истерически выкрикнул Абранкс и сделал выпад, направляя на Люция свои мечи. Люций отразил неуклюжую атаку, а ответный удар наградил Абранкса за труды аккуратным шрамом на щеке.

- Я не говорю, что он был колдуном, - произнес Люций, наклоняясь и принимая оборонительную стойку. – Слушайте, мы все знаем, что Воитель имел дело с этими существами, но это переходит все границы.

Каэсорон отодвинул в сторону остальных капитанов и схватил Люция за края кирасы.

- Ты считаешь, Хорус Луперкаль подчинился им? – бросил он.

- Не знаю. Может быть. – ответил Люций. – Или, возможно, Фулгрим зашел дальше, чем мог подумать любой из нас.

Каэсорон взглянул на Фабия, невозмутимо наблюдавшего за разыгравшейся драмой. Первый капитан вынул изогнутый нож, отлично подходивший, чтобы выпускать кишки противникам, и приставил острие к артерии, которая пульсировала на шее Люция. Почуяв кровопролитие Даимон переместил руки по рукояти булавы, перехватив ее для сокрушающего удара.

- Что скажешь, Фабий? – с нажимом спросил Каэсорон – Слова мечника заслуживают доверия, или мне убить его прямо сейчас?

Фабий провел рукой по своим тонким белым волосам; тонкие, острые черты его лица производили обманчивое впечатление, отвлекая внимание от силы, скрытой в его теле. Шипящая, щелкающая хирургическая машина, припавшая к его спине, словно огромный паразит, потянулась над его плечом и нежно огладила щеку Люция узким острым лезвием. Люций почувствовал легкое, как перышко, прикосновение; клинок был таким острым, что он понял, что лезвие порезало его, лишь почувствовав кровь на губах.

В темных глазах апотекария зажегся огонек – он явно забавлялся тем, что видел; потом он задумчиво кивнул, словно прикидывая исход поединка между одинаково сильными противниками.

- Я тоже видел кое-что, давшее мне основание задуматься, во что превратился наш любимый примарх, - произнес Фабий, его голос, словно высушенный ветрами пустыни, сейчас походил на шуршание, которое издает кожа змеи, ползущей по песку.

- Что именно? – поинтересовался Каэсорон.

- Изменение состава его крови и плоти. – ответил Фабий – Словно в молекулярной структуре начали пропадать связи, которые соединяют воедино ее составные части.

- В чем может быть причина таких изменений?

Фабий пожал плечами.

- В этом мире – ничего. – произнес он с жутковатой хищной улыбкой. – Понимаете, это совершенно из ряда вон выходящее явление. Все выглядит так, словно его тело готовится к какому-то большому усовершенствованию, это удивительное разрушение излишне-жесткой структуры – кажется, его плоть изменяется, превращаясь во что-то необычное и удивительное.

- А у тебя никогда не было желания рассказать об этом? – поинтересовался Люций, отчетливо ощущая приставленное к горлу лезвие. Когда он заговорил, тонкое мономолекулярное острие проткнуло его кожу.

- Слишком рано говорить, - бросил Фабий. – Я не могу останавливать мои наблюдения – так же, как ты не можешь остановиться на середине поединка.

- То есть, ты ему веришь? – спросил Марий Вайросеан; даже растянутое лицо не помогало скрыть отвращения, охватившего его при мысли о том, что тело его повелителя похищено и занято кем-то другим. Марий всегда был верным псом примарха, без единого вопроса выполнявшим его приказы и никогда не позволявшим себе сомнений относительно выбранного им пути.

- Именно так, Вайросеан. – промолвил Фабий. – Мои исследования еще не завершены, но я верю, что некая сущность поселилась в теле Фениксийца и готовится превратить его в нечто совершенно новое.

Люций ощутил мрачное удовлетворение от доказательства его правоты, когда Первый капитан убрал нож от его горла. Стоящие кругом капитаны прервали свой пугающий танец, потрясенные и подавленные тем, что безумные россказни мечника нашли подтверждение в исследованиях такой важной персоны, как Фабий.

Каэсорон поставил его на палубу и освободил от своей железной хватки.

Люций угрюмо забавлялся тем, что их глубокая преданность Фулгриму, похоже, превратила их в предателей и подтолкнула к этому бунту. Слепое, нерассуждающее преклонение перед высшим, выдающимся существом, призвало на их головы проклятия всего Империума. делало их предателями в глазах Империума. И все они осознавали иронию такого положения вещей.

- Сколько времени остается до этой трансформации? – спросил Каэсорон.

Фабий покачал головой.

- Невозможно сказать точно, но я полагаю, что эта стадия развития, когда новая сущность находится в состоянии куколки, будет очень короткой. Более того, физические изменения, возможно, уже начались. Возможно уже слишком поздно пытаться прекратить их.

- Но может быть и нет? – заметил Люций.

- Не могу сказать ничего определенного. – признался Фабий.

- Значит, мы должны попытаться, – твердо произнес Первый капитан. – Если Фулгрим больше не хозяин собственного тела, мы должны вернуть его обратно. Мы – его сыны, и, что бы ни захватило его тело, оно должно быть поймано и выброшено вон. Лорд Фулгрим – наш генетический отец, и я не буду выполнять приказы, полученные от кого-то, кроме него.

Лихорадочное возбуждение охватило собравшихся капитанов, и у Люция вырвался судорожный вздох облегчения. Он убедил всех в своей правоте, заставил разделить его подозрения – и смог сохранить кровь в жилах и голову на плечах.

- У меня вопрос по делу… - произнес Люций. – Как мы собираемся захватить примарха?

@темы: пафос, перевод, Их нравы, божественная теория

---

Короткая глава.

[Brother Jeffar]

Но для повествования важная.

Расколотое отражение. Глава VIII

Он позволил затхлому, неподвижному воздуху проникнуть в свои легкие; тьма обняла его, словно полночная возлюбленная. На языке он ощущал вкус металла и мяса, пыли и времени. Когда-то Ла Фенис был местом волшебства, но, лишенный дыхания жизни, которое поддерживало эту магию, театр походил на пустую раковину, без малейшего проблеска былой радости. Люций изо всех сил старался вызвать в памяти восхитительную анархию, которая когда-то наполняла это место, непревзойденное насилие, безумное чувственное единение, захлестывавшие паркет и зрительские ложи торжеством неприкрашенных животных инстинктов.

Но его воспоминания о тех событиях казались серыми и тусклыми, словно слабое эхо, вместо великолепного мига пробуждения, который он хотел вспомнить. Сцена была разбита и запятнана кровью, стены – изгвазданы липкими пятнами дурнопахнущей жидкости и увешаны гниющими гроздьями органов, которым нечего было делать вне человеческого тела. Певчие птицы, чьи трели неслись из позолоченных клеток, исчезли, золотые огни рамп угасли, и разъятые на части, разлагающиеся трупы, которые он ожидал найти, не были видны.

Кто забрал их и зачем?

Многочисленные варианты ответа пришли сами собой – ради удовольствия, для анатомических опытов, в качестве трофеев – но, похоже, тут было что-то другое. Люций не заметил никаких следов, говоривших о том, что тела вытаскивали наружу, он видел только пятна, очерчивавшие места, где раньше лежали трупы – казалось, их иссушило в пыль что-то в этом помещении, что-то, что черпало силу в присутствии такого количества мертвецов.

Люций направился дальше, сквозь отзывающуюся эхом необъятность заброшенного театра, его шаги с безошибочной точностью несли его к центру зала. Прямо над ним располагалось Гнездо Феникса, и он бросил настороженный взгляд вверх, чувствуя, как кожа у него на затылке натягивается от ощущения опасности. Он чувствовал направленный на него злобный взгляд, хотя все органы чувств свидетельствовали о том, что он здесь один, и вокруг никого нет.

Его взгляд устремился к единственному пятну света в Ла Фенис, и Люций ничуть не удивился, обнаружив, что портрет лорда Фулгрима не имел ничего общего с великолепным произведением искусства, перед которым проходило великое перерождение Легиона. Так, как это было в его сне, портрет казался безвкусной, вялой пустышкой. Простые смертные с их прозаическими, скучными чувствами, возможно, сочли бы его шедевром, но для воина Детей Императора это был лишь безжизненный холст.

По крайней мере, Люций так считал… пока не посмотрел в глаза портрета.

Он словно заглянул в бездну, которая в ответ поглядела на него; Люций видел ужасное страдание, бездонный колодец смертной муки и терзаний, от которых у него перехватило дыхание. Его рот открылся в бессловесном вздохе наслаждения, которое он испытал, ощутив столь изысканную боль. Что же за существо могло испытывать такое отчаяние? Ни один смертный, ни один из Адептус Астартес не могли погрузиться в такие немыслимые глубины бедствий.

Лишь это создание смогло познать такой ужас.

Люций посмотрел в эти глаза и в одно биение сердца осознал природу существа, заключенного внутри золотой тюрьмы

- Фулгрим, - выдохнул он. – Мой повелитель….

Глаза умоляли его, и все его тело пронизала лихорадочная дрожь от исступленного восторга знания, которым он теперь обладал. Его сердце бешено колотилось в груди, его словно уносило головокружительным вихрем, пока он старался справиться с пониманием того, какая огромная ложь завладела Детьми Императора.

Охваченный слабостью от возбуждения, Люций ринулся к выходу, им владело одно желание – бежать отсюда, он едва различал предметы вокруг себя. То, что он узнал, было чудовищно, огромно, это знание заполняло его, словно вспышка сверхновой, его убийственный свет, от которого не было спасения, заставлял дрожать все его конечности, по венам словно бежал электрический ток.

Шатаясь, как пьяный, он остановился в дверях театра и упал на колени, стараясь снова взять под контроль собственное тело. Люций моргал, стараясь избавиться от пляшущих перед глазами отблесков света и цветных пятен, пока мир вокруг него не стал более реальным, более четким – и в этой четкости он во всем цвете увидел представившуюся ему возможность.

Один, во всей галактике, он знал то, что кроме него не было ведомо никому.

Но даже сейчас Люций понимал, что он ничего не сможет сделать в одиночку.

Как ни досадно это признать, он нуждался в помощи.

- Наш тайный орден, - прошептал он. – Я должен предупредить Братство Феникса.

@темы: пафос, перевод, Их нравы, божественная теория

---

Следующая глава

[Brother Jeffar]

Расколотое отражение. Глава VII

Сон по-прежнему цеплялся за рваные края его сознания, заключенные в нем тягучий ужас и раздражающие подозрения не отпускали, изводя его, вися на шее словно альбатрос из древней поэмы. В коридорах «Гордости Императора» никогда не воцарялась тишина, эхо криков, раздававшихся с одного конца корабля до другого, наполняло их неумолкающим хором - хвалой распутному потворству своим желаниям. Большинство этих звуков были криками боли, но во многих звенело наслаждение.

Впрочем, все труднее было отличать их друг от друга в серой череде уныло тянущихся дней.

Но эта часть корабля была заброшена и забыта – словно отвратительная тайна, обладатель которой надеется, что она исчезнет, если на нее достаточно долго не обращать внимания. Ни свет, ни музыка, ни крики не наполняли этот просторный покой, ни безутешная павана скорби, ни трепещущая плотью дань мастерству пыток. Казалось, словно это место никогда не существовало, или было вело свою странную жизнь отдельно от всего остального корабля.

Люций завернул за угол и обнаружил, что стоит перед огромной дверью в арочном проеме – дверю в Ла Фенис; и тут же иллюзия заброшенности рассеялась без следа. Шестеро воинов стояли перед дверью, облаченные в матовые, покрытые насечкой доспехи синего, розового и пурпурного цвета. Изорванные золотые плащи асимметричными водопадами стекали с шипов, украшавших их наплечники, а багряные когтистые лапы вырастали из рубиновых языков пламени, украшавших их нагрудную броню.

Все шестеро были вооружены алебардами с золотыми лезвиями, клинки окружало потрескивающее слабое сияние убийственных электрических разрядов. Воин, лицо которого покрывала маска из человеческой плоти, сделал шаг вперед, преграждая ему путь, разворачивая лезвие алебарды в его сторону. Люций следил за движениями воина, спокойными, уверенными и плавными. Тот явно не боялся Люция – и это было явным признаком особенной глупости.

- Гвардия Феникса, - проронил Люций с улыбкой мрачного удовольствия.
- Вступление в Ла Фенис карается смертью, - произнес воин, его голос приглушенно доносился из-под кожаной маски.
- Да, я слышал, - дружески отвечал Люций, - А как ты думаешь, почему?

Гвардеец Феникса оставил его вопрос без ответа и продолжал:
- Брось, мечник. Уходи – и останешься в живых.
Люций ухмыльнулся – его забавляла прямота и уверенность, с которой прозвучала эта угроза.

- Правда? – произнес он, кладя ладони на эфесы мечей. – Думаешь, ты и твои приятели помешаете мне войти?

Остальные Гвардейцы Феникса растянулись в шеренгу, окружая его полукругом убийственной стали.

- Уходи сейчас же, и останешься в живых, - повторил стоящий перед ним воин.

- Да, ты уже это говорил, но дело вот в чем. – отвечал Люций. – Я желаю войти, вам лучше не пытаться остановить меня. Поверь, мне доставит величайшее наслаждение сразиться со всеми вами сразу, но, я думаю, этот опыт в конце-концов будет полезен только мне.

Но в глазах Гвардейца Феникса Люций видел готовность перейти в наступление.

Потрескивающая энергетическими разрядами черная сталь распорола воздух, но Люций уже начал движение.

Люций нырнул под летящую алебарду, и терранский клинок скользнул в его руку. Его острие вонзилось в пах воина в маске. Люций развернулся с бешеной энергией и клинок, прорубившись через таз и бедро противника, отделило ногу от тела. Кровь широкой струей хлынула из раны и воин рухнул на пол с криком, в котором звучали одновременно боль и изумление. Люций отпрянул в сторону, и лаэранский меч поразил в бок бойца справа от него. Доспех не защитил от сработанного ксеносами металла, и петли кишок воина полезли наружу, словно только и ждали момента покинуть его плоть.

Его измененные органы чувств усиливали каждое ощущение, и Люций рассмеялся, радуясь тому, как расцветилась окружающая обстановка. Темнота заиграла множеством оттенков, словно грани драгоценного камня, запах крови превратился в опьяняющий коктейль из синтетических химикатов и биологических элементов, тусклые сполохи света от искрящего оружия походили на пробирающие дрожью раскаты фанфар, знаменующих окончание Великого Триумфа. Его дыхание казалась оглушительно-громким, биение крови звучало как раскаты грома, а противники приближались к нему словно специально замедляя каждое движение.

Алебарда огладила его плечо и Люций покатился по полу от удара. Он вскочил на ноги, блокировал возвратное рубящее движение и, резко передвинув запястья вдоль древка алебарды, вонзил оба клинка в шлем Гвардейца Феникса. Тот рухнул, не издав ни звука, и Люций отклонился от удара алебарды, который развалил бы его от черепа до таза.

Люций контратаковал с молниеносной быстротой, первый удар снес лезвие алебарды, второй – перерезал горло ее владельцу. Третий удар раскроил голову почти на две половины, и он бросился на пол, спасаясь от удара еще одной алебарды, нацеленного ему между лопаток. Он поднялся на колени, перекрещивая мечи, чтобы встретить удар, обрушившийся сверху. Сила, с которой орудовали этой алебардой, была просто немыслима и намного превосходила его собственную – но Люций лишь повернул свои клинки, направляя лезвие алебарды вниз, к полу. Сталь истошно заскрежетала, когда искрящий клинок вспорол палубу. Люций нанес сокрушительный удар кулаком, вогнав его в шлем Гвардейца Феникса и разбив визор; владелец шлема зарычал от боли. Воин выпустил алебарду из рук и предплечьем блокировал рубящий удар, нацеленный в шею.

Клинок Люция перерубил руку в локте и он, повернувшись, вонзил лаэранский меч в грудь воина. Его жертва упала, захлебнувшись булькающим криком, вцепившись в руку Люция и увлекая его за собой. Люций позволил себе упасть, но использовал инерцию этого движения, когда последний из Гвардейцев Феникса занес над ним свою алебарду. Он перевернулся в воздухе, легко приземлился, коснувшись пола подъемом стопы, оставив меч вонзенным в грудь Гвардейца Феникса.

Вооруженный лишь терранским клинком, Люций встал в нарочитую фехтовальную стойку, высоко держа меч и описывая его острием крохотные быстрые круги. Это был старый трюк – но Гвардеец Феникса не был тонким знатоком боевых искусств; Люций видел, что взгляд его противника следовал за движениями его меча. Люций прыгнул вперед, сделав обманное движение вправо, когда воин понял свою ошибку. Противник неуклюже нанес блокирующий удар, но Люций уже изменил направление своей атаки. Кланы Терравата на Урале отковали его клинок во времена до Объединения, и никогда прежде его лезвие не подводило своего хозяина.

До сегодняшнего дня.

Острие клинка встретилось с обломком орлиного крыла, все еще украшавшего нагрудную пластину брони воина, от удара меч задрожал, резонируя. Лезвие треснуло и его бритвенно-острый конец по высокой дуге отлетел прямо в Люция. Даже сверхъестественная скорость реакции не смогла уберечь Люция – осколок оставил глубокую рану левого виска до нижней челюсти.

Боль была столь внезапна, столь восхитительна и столь чудесно-неожиданна, что он на мгновение замер, чтобы насладиться ею – и это едва не стоило ему жизни.

Получив отсрочку, обреченный Гвардеец Феникса нанес колющий удар, целясь в Люция. Острие алебарды коснулось металла доспехов, но для мечника это было все равно, что прикосновение к его коже. Люций перерубил древко алебарды сломанным мечом и предостерегающе поднял палец.

- С моей стороны было непростительным легкомыслием, - произнес он с легким вздохом смущения. – Позволить такому бездельнику как ты, думать, что ты можешь убить меня. Вряд ли я когда-нибудь смогу искупить этот поступок.

Прежде, чем воин успел ответить, или выразить досаду от потери своего оружия, Люций одним поворотом приблизился к нему на расстояние, не позволявшее защититься, и исполнил безукоризненный обезглавливающий удар, от которого голова Гвардейца Феникса отлетела через все помещение к противоположной стене.

Люций наклонился, чтобы вернуть лаэранский меч, он дергал рукоять взад-вперед, чтобы освободить его из вражеской плоти. Клинок выскользнул из раны, и он стянул маску из высушенной кожи с лица первого воина – ему было любопытно посмотреть, как выглядит тот, кто решил, что сможет победить его и остаться в живых.

В лице не было ничего особенного, но в крупных, плосковатых чертах он вдруг увидел насмешливую ухмылку Локена. Хорошее настроение Люция испарилось в одно мгновение, он выпрямился, его лицо исказилось гримасой от горьких воспоминаний. Он с силой опустил ногу на лицо воина. Раз – и захрустели кости, два – и треснул череп. Три удара – и оно вдавилось внутрь, превратившись в мокрый кратер, от которого летели брызги мозга и обломки костей.

Теперь охваченный яростью, Люций вытер свой меч высушенным куском кожи; его настроение менялось, словно ветер – он поднял изуродованное лицо, глядя на него, словно актер на сцене.

- Поверь мне, так гораздо лучше, - произнес он, обращаясь к раздробленному черепу воина, с которого снял кожаную маску. – Тот тип, он был мерзким ублюдком,

Потом повернул лицо врага в сторону и продолжил путь к сводчатым дверям Ла Фенис.

Когда-то они были украшены листами золота и серебра, но сейчас от этого убранства практически ничего не осталось. Безумные фанатики, отчаянно желая вновь пережить прекрасный ужас Маравильи, обдирали пальцы до кровавых обломков кости, стараясь войти. Люций видел обломки ногтей, торчавшие из дверей и выдернул один из них из дерева, наслаждаясь мыслью о том, что должны были чувствовать те, чьи ногти вот так выдирались из ногтевого ложа.

- И чего ты надеешься добиться? – спросил он сам себя.

У него не было ответа, но дни, когда Легион удалялся от Призматики, лишь распалили его желание, его потребность увидеть то, что лежало за дверями заброшенного театра. Это было неповиновение высшей пробы, и сама незаконность этого предприятия была достаточной причиной, чтобы решиться на него.

Убийство Гвардейцев Феникса делало крайне сомнительной возможность отказаться от задуманного.

Люций открыл двери и вошел в покинутый театр.

@темы: пафос, перевод, Их нравы, божественная теория

---

Этот неловкий момент

[Моргаер]

или "Улыбаемся и машем, парни. Улыбаемся и машем." (с) Мадагаскар.

Мгновение, когда заглянувший на шум Малкадор неладное уже заподозрил, но вазу еще не заметил.



(Альтернативный вариант развития событий в лаборатории, в котором Император сумел отбить у Хаоса почти всех своих сыновей. У Богов не получилось раскидать их по другим мирам, хотя они успели затронуть малышей, оставив им их уникальные особенности внешности.
Первая картинка из этой серии здесь)

@темы: Их нравы, юмор, изображение гранёного стакана, божественная теория

---

[Tarkin]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра