С подачи  LynxCancer.

Если бы Фульгрим был лоялистом.

Капитан Вайроссиан: Пусть меня извинят все любители джаза, но если у вас есть свое мнение, то и меня не лишайте моих чувств, моих мнений, моих вкусов. Не люблю этой музыки! Не понимаю! Не понимаю! Каждый должен играть на своем музыкальном инструменте. И вы скажете, что это оркестр? А я скажу: нет - это будет какофония. Джаз это будет, джаз!!!

Примарх Фульгрим: Один летописец пришел на церемонию награждения приглашенный и принес боевым братьям подарок. «Вот, - говорит, - картина». Я посмотрел эту картину и спрашиваю: «А что это? Что тут изображено?» - «Как, разве вы не видите, что это?! Это же Терра!». - «Как же? Терры здесь нет», - отвечаю я. «А вам что, обязательно, чтобы она был круглая? - говорит летописец. - Вот вам Терра - синяя полоска на этой картине». Товарищи, если это изображение нашей Земли, если это картина, то тогда новорожденный ребенок тоже уже художник. Это Терра?!! Ну товарищи, разве это живопись??? Товарищи!!!

Когда я к этим художникам-новаторам пришел в галерею. Там тоже довольно приличная женщина выставила свою картину и назвала её «Примарх». Как её фамилия? Д'Ангелус? Ну и фамилия! Возьмите мне лист керамита и вырежьте там дыру. Если эту дыру наложить на мой портрет работы этой Ангелус, и чтоб вы метра на четыре удалились, и спросить вас, это какая часть моего тела изображена, то девяносто пять процентов ошибется. Кто скажет «лицо», а кто скажет другое. Потому что сходство с этим другим полное. И это живопись?!!

Он же: Но я не понимаю, товарищи, вот это самое, товарищи. Вот скульптура Остиана Делафура. Это скульптура? Вы меня извините, я с ними, скульпторами, беседовал, и когда я это посмотрел, я, это, спросил их: «Слушайте, вы, товарищи, а вы настоящие ли мужчины? Не педерасты вы, извините? - говорю. Так почему, я говорю, педерастам десять лет дают, а этим орден должен быть?

Флагманская стенгазета после "Маравильи": Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный, сумбурный поток звуков. Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге. Следить за этой «музыкой» трудно, запомнить ее невозможно, приходится постоянно бороться с жаждой убийства и нездоровых сексуальных извращений.
Так в течение почти всей оперы! На сцене пение заменено криком. Бегают демоны. Если композитору случается попасть на дорожку простой и понятной мелодии, то он немедленно, словно испугавшись такой беды, бросается в дебри музыкального сумбура, местами превращающегося в какофонию. Ничего удивительного, что автора убивают в конце!