Расколотое отражение. Глава XIV
Улыбаясь от удовольствия, словно актер, играющий любимую роль, Фулгрим ступил на подмостки Ла Фенис – он был один, подобно последнему персонажу трагедии, произносящему заключительный монолог перед тем, как упадет занавес. Люций наблюдал за ним искушенным взглядом ценителя, видя плавную легкость его отточенных движений и удивляясь, почему он так долго не замечал правды. Фениксиец, снова облаченный в пурпурно-розовый боевой доспех, поражал воображение – это было воинственное божество, воплощение совершенства и света.
Пытки и издевательства, перенесенные в апотекарионе, не оставили никаких видимых следов, и Люций восхищался немыслимой силой, которую заключало в себе тело примарха – силой, которая позволила вынести весь этот ужас без всякого вреда. Поистине, Фулгрим был божеством, достойным того, чтобы ему поклоняться.
Первый капитан Юлий Каэсорон стоял плечо к плечу с Люцием, но Марий Вайросеан держался в стороне – стыд заставлял его бежать от их общей вины. Впрочем, вину ощущал он один – Люций ничуть не сожалел о том, что они сделали. Они действовали, желая спасти своего примарха и – если совсем честно – чтобы удовлетворить свое желание получить опыт нового, доселе неизведанного рода. Здесь нечего было стыдиться – особенно если понять настоящую ценность тех чудес, которые были явлены им со времен Истваана III.
К ним присоединились Калим и Абранкс, пораженные тем, что открылось в апотекарионе - откровением, к которому из всей галактики были причастны лишь они. Крисандр с трудом держался на ногах, раненого капитана поддерживал Руэн, чье плечо было уже закрыто синтетической плотью, скрывавшей место присоединения аугметической кости.
Люций наблюдал, как Фулгрим остановился перед тусклым, невыразительным портретом, висевшим на стене напротив Гнезда Феникса, и губы примарха тронула легкая улыбка – тонкий изгиб, выразивший весь смысл его жизни.
- Вы были правы, когда подозревали, что я – больше не я, - произнес Фулгрим, наконец повернувшись к ним. – Убийство Горгона разорвало последнюю нить, которая связывала меня с другой жизнью, с прошлым, которое теперь ничего не значит. И ни одно из подобных деяний не остается без последствий.
Он опустился на корточки на сцене, словно вновь переживая смерть Ферруса Мануса. Его кулаки сжались, взгляд остановился, словно он смотрел на что-то за спиной собравшихся, и Люций видел, как в его глазах оживают кровавые видения Истваана V.
- Тогда я был слаб и уязвим, - продолжал Фулгрим, поднимаясь и продолжая шагать по сцене. – Слуга Темного Князя захватил мое тело ради собственного развлечения. Это была древняя сущность, жаждущая и капризная, она наслаждалась украденной наградой, и на какое-то время я позволил ей захватить власть над моим телом – это время понадобилось мне, чтобы понять его и силу, которой оно обладает. Думаю, оно было уверено, что я сражен смертью моего брата…
Фулгрим мрачно ухмыльнулся, глядя на свои руки, словно он до сих пор были обагрены кровью примарха Железных Рук.
- Что ж, ему было виднее. Но, так или иначе, это создание вывело меня на дорогу снисходительности к собственным слабостям и жизни, свободной от запретов и вины. Одним предательством больше или меньше – какая для меня теперь разница? Манус уже превратился в неясное воспоминание, в призрак, с каждым мгновением отступающий все дальше и дальше, а все, чему меня научило это создание, лишь сделало меня сильнее. И, со временем, мне не составило труда забрать обратно мое тело, а его – заключить в ту тюрьму, которую оно приготовило для меня.
Люций оторвал взгляд от великолепного примарха и поднял голову, вглядываясь в портрет. Его линии не стали более четкими, цвета по-прежнему казались блеклыми, выцветшими, но теперь, зная его историю, Люций ощущал неизбывную боль бессмертного существа, видевшего начало вселенной – навеки заключенного в ловушку бесконечного, неизменяющегося застоя. Вряд ли можно было представить большее мучение для существа, наделенного безграничными возможностями – и его восхищение способностями примарха взлетело на недосягаемую высоту.
- Итак, теперь вы узнали правду, мои сыны, - произнес Фулгрим, спустившись со сцены и приблизившись к ним. Он протянул руки и коснулся каждого, проходя мимо него. – Нелегко служить господину, который требует от вас столь многого и столь много отдает взамен. Мы должны идти дальше в наших желаниях – дальше, чем это позволено другим, должны испытать все, даже то, что находим отвратительным. Никакая жертва и отречение, никакой упадок и деградация, никакой восторг и радость не останутся не испытанными нами. Я хочу показать вам то, что видел сам, дети мои. Тайны и могущество, которые невозможно вообразить и охватить разумом, истины, похороненные на заре времен, и путь к божественности, которая позволит мне сиять ярче тысячи солнц!
Фулгрим развернулся, услышав приветственный клич воинов, одобрявших его слова. Он упивался их обожанием, принимая их поклонение, он сиял, подобно звезде, которая дала ему жизнь. Наконец, он опустил руки и устремил на них пристальный взгляд – одновременно отечески-благосклонный, суровый и решительный.
- Мне многое нужно сделать, прежде чем я присоединюсь к Хорусу Луперкалю в грязных трясинах Терры. – произнес Фулгрим. – Мое первое задание – объединиться с нашим братом с Олимпии и принудить его строителей с их сторожевыми башнями послужить моим целям.
- Каким целям? – отважился спросить Юлий Каэсорон, понимая, что этот вопрос может вызвать гнев примарха.
Фулгрим провел рукой по своим белоснежным волосам и улыбнулся, хотя Люций видел, что это лишь минутная снисходительность. Примарх не потерпит новых вопросов. Во всяком случае, не сейчас, не в момент его триумфа.
- Мы должны возвести город. – ответил он. – Великолепный зеркальный город; город миражей – постоянный и постоянно меняющийся, построенный одновременно из воздуха и камня.
Люций ощутил, как его пульс забился чаще, когда он представил себе этот город, столицу, где каждое здание, башня или дворец показывали бы ему его изображение, тысячекратно преумножив его. Он понял, зачем был предпринят налет на Призматику – сбор материала, чтобы возвести поражающие воображение дворцы отражений.
- Город зеркал… - прошептал он. – Это будет великолепно.
Фулгрим сделал шаг к нему и нежно, словно любовник, заключил в ладони лицо мечника.
- Это будет более, чем великолепно, - заверил Фулгрим, склонившись и запечатлевая поцелуй на одной покрытой шрамами щеке Люция, потом на другой. - Когда в самом сердце миллионов отражений я встречу взгляд Ангела Экстерминатуса, и сама галактика будет рыдать, созерцая свою жестокую, устрашающую красоту!