X
ПАУТИНА
Чтобы достичь Элевсинской Завесы, мы должны были пройти Сияющие Миры. Только глупец мог направить корабль прямиком через них и встретиться с разрушительными волнами того, что мы называли Огненным Прибоем, — но, к счастью, существовала и другая возможность. Мы не собирались путешествовать сквозь эту область, полную психического пламени. Мы собирались обогнуть ее. И для этого нам нужно было уйти в Паутину.
Царства рушатся. Империи умирают. Таков ход вещей. Сейчас мы считаем вымирающих эльдар одним из древнейших видов галактики, но они — не более, чем дети-рабы Первой расы, известной нам как Древние.
О Древних мы не знаем почти ничего. У них была холодная кровь и покрытая чешуей кожа — всё прочее остается легендами и тайнами. Их цели, влияние и сила — за пределами разума любого из ныне живущих. Всё, что доподлинно известно нам — что они постигли природу варпа за тысячелетия до того, как большинство видов появились на свет, и знали его опасности лучше, чем мы способны даже сейчас.
Мы называем его преисподней и Морем Душ, но это — не более чем невежественные людские метафоры, в которые мы пытаемся втиснуть холодную метафизическую истину. Эмпиреи состоят из душ — как, согласно текстам Темной Эры Технологий, вода состоит из трех атомов: один атом кислорода и два водорода.
Эфир, эктоплазма, пятый элемент. Называйте это как угодно — речь идет о реальном веществе душ. Варп — не царство, куда отправляются души. Это — царство, полностью созданное из их вещества. Души не существуют в варпе — они и есть варп.
Древние знали об этом. Знали и поднялись над разрушительным касанием варпа, создав способ перемещения по галактике, который избавлял от необходимости путешествовать сквозь преисподнюю. Даже мой отец, Магнус Красный, немного знал о нем — он называл его Измерением Лабиринта. Те из нас, кто знает о существовании этого способа сейчас — включая эльдар — те, кто по-прежнему продолжает им пользоваться, обычно зовут его Паутиной.
Находясь за пределами реальности и нереальности, это измерение простирает свои тайные пути по всей галактике. На одной планете оно может проявляться всего лишь как портал, что открывается с одного континента на другой, достаточных размеров, чтобы пройти через него в одиночку. В других местах, во тьме, где не светят звезды, целые флотилии эльдар и их миры-корабли движутся по его незримым коридорам. Именно там сотни тысяч обреченных эльдар нашли укрытие от рождения Младшего Бога и гибели своей империи. Коморра, Темный Город, где родилась Нефертари, — величайшее пристанище чужих в этих глубинах; но не единственное.
Время и бесконечная война не пощадили Паутину. Целые области ее запутанных путей заняты демонами, и то, что когда-то было конструкцией невообразимой сложности, охватывавшей всю галактику, — теперь не более чем пустая скорлупа, остатки былого величия. На многих ее путях царит тишина, холод и забвение. В остальном же просторы Паутины даже не нанесены на карты человеческой рукой, и миллиарды ее врат остаются незамеченными для человеческих чувств. Это царство не создано для нашей расы.
Те из нас, что избрали Империю Ока, знакомы с наследием Паутины больше, чем любой житель Империума. Оно существует в нашей реальности — так же, как каменные руины забытых цивилизаций остаются на примитивных имперских мирах. Входы в разрушенный лабиринт часто незаметны или же таятся на самом краю восприятия. В мирах, принадлежащих демонам, равно как и глубоко в пространстве Ока, те из нас, кто одарен достаточно тонкими чувствами, могут обнаружить эти дыры в нашей искаженной реальности. Иногда это явление, полное мрачного величия — окутанный тенями разрыв в пространстве, сквозь который способен пройти целый флот, и по ту сторону его виден темный пейзаж чужого мира, подвешенный в пустоте. Другие порталы бывают предельно простыми — например, сводчатая дверь из призрачной кости, скрытая глубоко под поверхностью планеты. Среди входов и выходов Паутины не отыскать и двух схожих.
Как вы можете догадаться, большинство путей Паутины в пределах Великого Ока бесполезны, разрушенные сокрушительным криком рождения Младшего из Богов. Оставшиеся же — как действующие, так и поврежденные, — в основном заполнены Нерожденными, что пытаются проникнуть глубже в материальный мир в своей жажде крови и душ, которыми так богаты эльдарские миры-корабли. Лишь некоторые из путей можно считать доступными дорогами через наши проклятые владения, и даже эти потерянные пути используются очень редко. Некоторые из них просто бесполезны — в конце концов, это лишь рассыпающиеся остатки сети, и они ведут из мест, не имеющих значения, в места, не имеющие смысла.
Те же из них, что по-прежнему действуют четко — поистине полезные пути — принадлежат, бесспорно, к самым ценным тайнам Ока. Те из Девяти Легионов, кому удается составить хотя бы фрагментарные карты достойных внимания порталов в Паутину, могут запрашивать любую цену за это знание, и сотни боевых отрядов охотно заплатят им.
Я узнал об Авернском Разломе столетием ранее, и ценой этого знания были шесть лет службы отряду Восьмого легиона под предводительством воина по имени Дхар’лет Рул. Я всегда запрашивал за свои услуги высокую плату — артефактные автоматы Механикум; но бывали и другие предложения, слишком заманчивые, чтобы от них отказаться.
Шесть лет я связывал демонов и уничтожал врагов Дхар’лета. Шесть лет мои воины Рубрики служили в беспощадных набегах на другие корабли — и всё ради того, чтобы узнать расположение одного-единственного действующего прохода в Паутине.
Оно того стоило. Теперь я знал о нескольких дюжинах все еще работающих путей в Оке, и хотя я сомневался, что обладаю наиболее полной картой среди всех Девяти Легионов, мои знания были неизмеримо ценными.
Большинство входов в Паутину не обозначены никакими искусственными маяками или древними вратами. «Тлалок» вошел в область космоса, которая на вид ничем не отличалась от обычных хаотических волн Ока; мы дрейфовали в хромосфере остывающего, умирающего белого солнца. А затем, в тени, отброшенной пульсирующим ядром планеты, мы прошли из Ока в... иное место.
Чернота окутала нас. Окулус показывал не темноту глубокого космоса, но черное, лишенное цвета и звезд ничто. Потянувшись мыслью за пределы корпуса корабля, я ощутил лишь пустую бесконечность. Это было чувство, которое невозможно испытать нигде больше во всей галактике. Даже в глубоком космосе дрожит эхо угасающих вспышек рождения звезд и тихие мысли далеких смертных. Но здесь — это была противоположность жизни, материи, чему бы то ни было. Мы вышли за пределы реальности и нереальности.
Двигатели пылали, толкая нас вперед сквозь абсолютную черноту. Казалось, мы попали в штиль и стоим на месте. Анамнезис уверяла нас, что «Тлалок» движется вперед; все наши чувства были оглушены, все наши приборы слепы, и оставалось лишь верить ее слову, не веря собственным глазам.
Экипаж корабля был охвачен беспокойством; все чаще вспыхивали схватки по самым незначительным причинам и проливалась кровь, как среди людей, так и среди мутантов. Все они привыкли к жизни в вечном кошмаре, где демоны могли напасть на них без всякого предупреждения, но разрушенные пути паутины Древних были невыносимы для их чувств. Абсолютное ничто, в которое мы погрузились, создавало эффект сенсорной депривации — но в масштабе всего корабля. Когда я спал, я не видел снов о волках. Я не видел никаких снов и просыпался спустя пару часов, ничуть не отдохнув.
— Когда вы проходили этим путем в прошлый раз, здесь все было так же? — спросил Телемахон.
Его изящная маска, отремонтированная моими жрецами-оружейниками, блестела полированным серебром в бледном свете командной палубы. Руки в латных перчатках привычно лежали на навершиях двух мечей, висящих на поясе. Он носил перевязь с мечами низко, на бедрах, точно тщеславный стрелок из рода людей — это желание выделиться не удивляло никого из нас.
Я не отводил взгляда от бесконечной черноты.
— В точности так же. Это единственный отрезок Паутины из всех, что мне доводилось видеть, который остается совершенно и полностью пустым.
— А что тогда в других?
— Смерть, — ответила вместо меня Нефертари; она стояла рядом с моим троном. — Существа, которые прорвались из других планов и реальностей. Существа, которых страшатся даже Нерожденные.
Телемахон, стоя в небрежной позе на ступеньках помоста, продолжал смотреть в окулус.
— Я никогда не видел Сияющие Миры, — задумчиво произнес он. — Правда ли то, что о них рассказывают?
— Рассказывают многое, — отозвалась Нефертари. — Правда зависит от того, какие именно истории ты слушаешь.
— Как глупо с моей стороны — ожидать прямого ответа на этом корабле.
Нефертари негромко рассмеялась. Голод, который испытывал к ней Телемахон, по-прежнему оставался легко ощутимым — аура, незримо пятнающая воздух вокруг него. Он представлял изысканный соленый вкус ее крови на языке, и от одной мысли его пробирало дрожью.
— Кровь эльдар не соленая на вкус, — заметил я.
Из-под маски донеслось недовольное рычание — хотя с его голосом это больше походило на мурлыкание, пусть и наполненное жаждой убийства.
— Мне не нравится, когда ты читаешь мои мысли, — сообщил мне Телемахон.
— Какая жалость. Ничего, я думаю, ты привыкнешь.
Нефертари, которую куда меньше впечатляла раскинувшаяся перед нами бесконечная чернота, улыбнулась, слушая нашу перебранку.
— Пойду сражусь с Угривианом, — объявила она, спускаясь с помоста. Телемахон проводил ее взглядом; Вихрь, в свою очередь, следила за Телемахоном.
«Я хочу ее», — различил я его жажду — так четко, будто он произнес это вслух. Он не посылал мне этих слов, но его смертоносное желание было столь яростным, что я помимо воли ощущал его мысли.
Вихрь тоже слышала их. Моя волчица издала низкое ворчание, куда больше похожее на настоящий рык, чем звук, недавно исходивший из горла мечника.
Телемахон обернулся к демону; серебряное лицо на его шлеме было исполнено спокойствия.
— Молчи, животное. Твоего мнения никто не спрашивал.
Один из членов команды, обслуживавшей мостик — звероподобный мутант из кланов-стад Сортиария — приблизился ко мне, исполнив необходимые три поклона. Вытянутая голова раба, напоминающая козлиную, не была приспособлена для внятной речи. Болтающийся пятнистый язык и искаженные челюсти не позволяли ему выразить свое недовольство человеческой мимикой. Вместо этого он издал прерывистое ворчание и отряхнул слюну с не закрывающейся до конца пасти.
— Владыка Хайон, — слова сопровождались чем-то средним между козлиным блеянием и медвежьим ворчанием. Вязкая слюна сталактитом свисала с его подбородка, капая на палубу.
— Говори, — позволил я.
— Сколько еще мы будем во Тьме? — прорычал он сквозь кривые, влажно поблескивающие зубы.
Я наклонился вперед, бросив быстрый взгляд туда, где команда одетых в лохмотья людей, сервиторов и звероподобных мутантов, как обычно, склонились над контрольными панелями. Они наблюдали за нам с непривычным вниманием, то и дело оглядываясь в нашу сторону. Пустая бесконечная чернота беспокоила их. Я чувствовал их тревогу — пока еще недостаточно сильную, чтобы стать страхом.
— Доверьтесь Анамнезис, Тза’к.
Мутант склонил рогатую голову в знак подчинения. Он был одет в составленные из разрозненных частей доспехи — флак-броня поверх примитивной кольчуги; части защитного панциря — боевой трофей, снятый с офицера Имперской Гвардии, и изношенный доспех, не менявшийся со времен Железного Века — для защиты в поединках, проходящих между нашими рабами в недрах корабля. Он не носил пистолета, как принято у офицеров флота; вместо этого за его плечом висела потрепанная лазерная винтовка с подсвечивающим цель прицелом. На протяжении десятилетий многим рабам на мостике доводилось чувствовать, как врезается в лицо приклад этой винтовки. Тза’к был весьма эффективным блюстителем порядка и опытным надсмотрщиком. В серой шерсти на его лице и когтистых руках с каждым годом прибавлялось седины. Он был так же встревожен, как и другие, но не показывал своего страха. Нечеловеческие глаза смотрели на остальную команду с тем же звериным вызовом, что и всегда. Мой надежный надсмотрщик.
— Верить Королеве Призраков. Хмм. Истинная истина.
Королева Призраков. Среди стад зверей-мутантов бытовали довольно интересные верования. Им запрещено было даже приближаться к Ядру, и для них Анамнезис была богиней корабля, которой следовало неизменно подчиняться и поклоняться. Сражаясь друг с другом, они приносили ей в жертву сердца своих врагов. В ночи, посвященные ритуалам племени, они порой приносили в жертву своих детей.
— Доверьтесь ей, — повторил я.
— Довериться, да, но...
Вихрь зарычала, недовольная его упрямством. Тза’к оскалил зубы, глядя на нее.
«Прекратите это, оба».
Тза’к исполнил традиционные три поклона и отвернулся. Некоторые из членов команды продолжали бросать на нас осторожные взгляды. Я откашлялся, привлекая внимание мутанта.
— Почему я чувствую некое... беспокойство... в твоих мыслях, старик?
Тза’к замешкался, вздрогнув, точно от удара.
— Я не знаю, владыка Хайон.
— Подойди.
Он подошел обратно ко мне, лязгая по палубе подбитыми железом копытами.
— Ваши приказания, владыка Хайон?
— Посмотри на меня, Тза’к.
Все больше голов поворачивалось в нашу сторону, и в их мыслях скользил шелестящий, как перешептывание, голод. Интересно, интересно.
Мало кто из рабов осмеливался смотреть прямо в глаза мне или Ашур-Каю, и Тза’к ничем не отличался в этом отношении, несмотря на свой ранг. Мутант поднял свою чудовищную голову, осторожно глядя на меня выкаченными черными глазами; один из них был скрыт пластековой линзой прицела. С его заостренными рогами он мог бы сравняться ростом со мной, если бы я был не на троне.
Вот оно. Источник его недавнего беспокойства: белый туман, начинающий формироваться в черней сфере его правого глаза. Зарождающаяся катаракта.
— Твое зрение слабеет с возрастом, Тза’к. Не так ли?
Он инстинктивно оскалил неровные зубы, зарычав — не на меня, на остальную команду. От ближайших к нам мутантов донеслась отчетливая волна насмешливой злобы. Некоторые из них скалили зубы в усмешках.
«Возвращайтесь к своим обязанностям», — отослал я в разум каждого живого существа на мостике. Психический приказ выжег ограниченный мозг нескольких сервиторов, и они застыли, обмякнув, над своими пультами, — им требовалась помощь техно-адепта. Вскоре мне придется выслушать очередную нотацию от Ашур-Кая о неосторожном использовании силы.
Тза’к снова повернулся ко мне; в его мыслях мелькали образы окровавленной шерсти и ножей в темноте. Я опозорил его своими словами, во всеуслышание сказав о его слабости перед многими из тех существ, с которыми он сражался в клановых поединках. Учитывая, скольким из его сородичей за долгие годы доводилось сносить побои надсмотрщика, — многие не преминут отомстить после этого публичного унижения.
Он упрямо щелкнул челюстями — тщательно стараясь даже в гневе не брызнуть слюной в мою сторону. На Сортиарии рождались верные, умные рабы.
Я приказал ему опуститься на колени. С вывернутыми назад суставами это было нелегкой задачей, и старые кости ее не облегчали. Вблизи можно было разглядеть сотни шрамов, оставивших следы на его шерсти, — на местах ран она отрастала более светлого оттенка. Шрамы на предплечьях, на бицепсах, на груди, горле, лице, руках... Все до единого — впереди. Тза’к всегда встречал врагов лицом к лицу. В этом была безыскусная храбрость — Леор бы одобрил, я был уверен.
Для того, чтобы исцелять раны, не требуется никаких усилий. Нужно просто подтолкнуть плоть к выполнению своих естественных функций — поврежденные ткани срастаются, шрамы заживают, и так далее. Но обратить вспять причиненное временем разрушение плоти, костей и крови? Это требует больших познаний в Искусстве, чем многие в принципе способны постичь.
Имперские омолаживающие процедуры смешивают химические таинства и хирургические умения, но им далеко до высот Искусства. Они могут лишь приблизиться к самым незначительным из его результатов. Врачи и гематры способны провернуть простой генетический трюк с помощью клонированной плоти и синтезированной крови, или же извлекая собственную кровь пациента и изменяя ее природу посредством техник возобновления и обогащения.
Но лишь варп позволяет восстанавливать саму плоть. Но вы должны доверять ему, стоит вам впустить его в свои вены. Его мутагенное прикосновение не всегда оказывается таким милосердным, как хотелось бы надеяться. Как я уже говорил — в Великом Оке мы все носим свои прегрешения на нашей коже.
Кончики моих пальцев в перчатках коснулись лба Тза’ка. Я мог бы обойтись и без прикосновений, но каста рабов предпочитает определенную театральность действий. Как и при любой демонстрации власти, фокус в том, чтобы проявление силы казалось тем, кто служит, легким и непринужденным.
— Встань, — сказал я секунду спустя, убирая руку. — Встань и возвращайся к своим обязанностям.
Тза’к открыл свои выпуклые глаза. Оба — черные. Оба — чистые, черные без единого пятна. Одно козлиное ухо дернулось. Он заблеял, в точности как животное, от которого немало осталось в его генетическом коде.
— Благодарю, владыка Хайон.
— Я знаю. Иди.
Он был слишком полезен, чтобы позволить потерять его в простой драке среди племени. При его приближении его сородичи отступили назад или согнулись над своими панелями, устрашенные его неожиданной жизненной силой и аурой моей благосклонности. Даже его шерсть стала темнее — белеющая седина сменилась серым. Один из высоких и сильных самцов рискнул отрывисто проблеять при возвращении Тза’ка — и получил в награду удар прикладом по скуле. Он опустил рога в знак подчинения и склонил окровавленную морду над своей панелью. Этот вызов подождет до следующей ночи.
— Активировать вокс-связь с третьим командным отделением.
— Активирую, — отозвалась Анамнезис в динамиках общей связи. При звуке ее голоса некоторые из зверей-мутантов суеверно коснулись талисманов из кости и высушенной кожи, висящих на их мохнатых шеях.
— Нет ответа, — произнесла она. — Нет ответа. Нет ответа. Связь прервана.
Ни слова от Фалька и его братьев. Ну еще бы.
Я откинулся назад на троне из красного железа и резной кости, глядя, как в окулусе разворачивается панорама бесконечного ничто. У моих ног Вихрь негромко зарычала; ее белые глаза следили за тем, как я поглаживал выключенный клинок моего силового топора.
«О чем ты думаешь, Вихрь?»
«Никто из Нерожденных не возвращался неповрежденным из Сияющих Миров».
Я улыбнулся ее словам.
«Мы пройдем мимо них, даю тебе слово».
Ее жемчужный взгляд скользнул с оружия на мою кобальтовую броню.
«Пламя твоей души горит ярко, хозяин. Я вижу топор, плавящийся в твоих руках, и броню, обожженную дочерна».
Я провел пальцем в перчатке вдоль лезвия Саэрна; ровный царапающий звук успокаивал. Тогда я считал, что ее слова — не более чем нечеловеческие метафоры того, как она воспринимала мир вокруг себя. Не в силах заметить приземленные детали, вечно созерцая творение искаженными чувствами демона, видя значение во всех вещах — заслуживали они того или нет.
Она все еще не сводила с меня взгляда.
«Пламя твоей души скоро будет гореть так ярко, что заставит Нерожденных пасть на колени».
«Ты говоришь, точно Токугра».
Моя волчица щелкнула челюстями в ответ на мою насмешку.
«Смейся сколько угодно, хозяин. Но я вижу тебя в обожженной броне, преклоняющего колено перед другим».
— Довольно я преклонял колени, — произнес я вслух, чувствуя, как слова соскальзывают с моих губ и жалея об этом — звериные головы повернулись в мою сторону по всей палубе.
«Император мертв, а мой отец проклят. И я никогда больше не встану на колени».
Так дерзко. Так уверенно. Так невежественно. Гордость тех, у кого нет ничего, за что стоило бы сражаться.
***
Покинув пустоту Авернского Разлома, мы окунулись прямо в небо, полное огня. Еще мгновение назад вокруг была тишина и пустая тьма, а в следующее мы скользили по пространству Ока, и космос вокруг пылал золотым светом. Сияние обожгло мою сетчатку вспышкой боли. Мутанты и люди отшатнулись от волны света, жгучего, точно кислота. Мы вынырнули из Паутины в область Ока, обожженную Астрономиканом Императора.
— Закрыть окулус! — выкрикнул Ашур-Кай со своего наблюдательного балкона.
Лепестки многослойной брони сомкнулись поверх обзорного экрана прежде, чем кто-либо из команды успел выполнить приказ.
— Окулус закрыт, — сообщила Анамнезис по воксу.
Мы получили несколько секунд передышки, прежде чем корабль под нами резко дернулся — достаточно сильно, чтобы сбить с ног половину команды стратегиума. Леор рухнул со ступеней командного возвышения, врезавшись в группу беспомощных сервиторов и переломав рабам одни Боги знают сколько костей. Телемахон обнажил оба клинка, удержав равновесие только благодаря тому, что успел вонзить их в пол и покрепче схватиться за рукояти.
«Огненный Прилив?» — мысленно спросил меня Ашур-Кай, поднимаясь с палубы.
— Столкновение, — донесся голос Анамнезис, искаженный помехами. — Температура корпуса повышается.
«Щиты! — передал я ей и каждому на командной палубе. — Щиты!»
— Пустотные щиты неактивны. Температура корпуса повышается.
«Тлалок» сотряс еще один мощный рывок, и еще больше тел обрушилось на дюрасталевую палубу волной керамита и плоти. Грохот эхом отдался по кораблю.
— Столкновение, — повторила Анамнезис, по-прежнему сохраняя абсолютное спокойствие. — Температура корпуса повышается.
Корабль бросало из стороны в сторону, и упавшие скользили по палубе туда-сюда — гравитационные стабилизаторы не успевали скомпенсировать нагрузку. Напряженные до предела металлические кости «Тлалока» застонали.
«Астрономикан разрывает нас на части!» — в мысленном голосе Ашур-Кая звучало неподдельное отчаяние.
«Этого не может быть. Мы миновали Огненный Прилив».
Я потянулся разумом за пределы корабля, широко раскидывая сети моего шестого чувства. За это пришлось платить болью: погружение разума в психическое пламя ничем не отличалось от того, чтобы окунуть руку в кипящую воду. Пронзительные песнопения Вечного Хора звенели в моем черепе, но за ними я обнаружил еще одно сознание — необузданное, обширное и нечеловеческое, захлебывающееся в безумии, боли и ужасе. Оно цеплялось к «Тлалоку», держась за нас и в то же время растворяясь в Свете Императора. Потоки мучения извергались из разума, тонущего в волнах страданий.
ОГОНЬ СВЕТ ЖЖЕТСЯ ОГОНЬ СВЕТ ОСЛЕПЛЯЕТ ЖЖЕТСЯ
Корабль дернулся еще раз, отправив на палубу тех членов команды, что еще держались на ногах. На мостике завывали тревожные сирены, и сообщения о повреждениях одно за другим высвечивались на моем внутреннем дисплее.
Дело было не только в напряжении корпуса — не выдерживали целые секции укреплений. Что бы ни было там, снаружи, — сейчас оно ломало «Тлалоку» хребет.
«Что-то держит нас, — передал я Анамнезис. — Убей его».
И тогда это существо взревело. Если его хватка сотрясала корабль, то его рев заставил задрожать каждую молекулу в скелете «Тлалока»; на нижних палубах, где крик существа звучал громче всего, у команды лопались барабанные перепонки.
— Температура корпуса повышается, — сообщила Анамнезис с невыносимым спокойствием.
«Убей его, Итзара!»
— Второй залп нацелен. Произвожу выстрел.
Окулус раскрылся, и в нем возникло изображение — горящая, распадающаяся плоть, укрывающая нашу броню, точно живой саван. Розовая кожа плавилась в золотом огне, миллионы ран открывались и растягивались, кипя в ярком пламени, пожирающем его заживо.
Несмотря на то, что корабль содрогался, грозя развалиться на части, я начинал понимать, что за существо нам попалось. Нечто огромное — что-то вроде демонического дракона или змея пустоты — цеплялось за корпус в диком безумии, сдавливая нас своими кольцами и умирая в свете Астрономикана. Вне всяких сомнений, оно хотело сбежать в Паутину и столкнулось с «Тлалоком» как раз тогда, когда мы выходили в пространство Ока. В предсмертном ужасе оно схватилось за нас, точно мы были его спасением.
Я снова потянулся к его разуму...
СВЕТ ОГОНЬ СВЕТ
...и надавил на его сознание, пробиваясь сквозь вихрь бурлящих мыслей к искалеченному разуму. Свет Астрономикана, безвредный для людской плоти и холодного железа, сжигал Нерожденных до пепла. Было даже слишком легко...
СВЕТ БОЛЬ ОГОНЬ
...разбить его умирающий разум. Не сложнее, чем добить раненое животное. Никто не смог бы справиться с этим существом, будь оно в полной силе, но сейчас, изрешеченное орудиями «Тлалока» и плавящееся в психическом огне... Я держал его разум в своих ладонях, и хотя он уже умирал — я раздавил его.
Оно взорвалось на искореженной броне «Тлалока», обдав корабль шипящими ошметками внутренностей, которые продолжали распадаться в залитой золотом пустоте. Последний рывок сотряс «Тлалок». Затем всё стихло.
Наступившая тишина казалась оглушительной. Корабль медленно выровнялся в пространстве. Команда поднималась на ноги, приходя в себя. Понадобилось несколько секунд, чтобы мои чувства снова отметили вечный гул двигателей.
Один только Телемахон не потерял равновесия. Он даже не попытался помочь мне встать. Вместо этого он убрал свои мечи в ножны, обратив свой безмятежный взгляд на окулус. Снаружи, в заполненном золотым туманом космосе, все казалось спокойным. Мы достигли Сияющих Миров, миновав Огненный Прилив, где Астрономикан горел сильнее и ярче всего.
Я наконец смог спокойно выдохнуть. Вихрь подошла обратно ко мне — во время столкновения она надежно укрылась в тенях.
«Хозяин», — передала она.
«Моя волчица».
— Анамнезис, доложи о повреждениях.
— Обширные, — немедленно отозвалась Анамнезис. — Идет обработка.
Автоматические стилусы на нескольких консолях заскрипели по грязному пергаменту, расписывая детали полученных «Тлалоком» повреждений. Разум духа машины за работой. Леор, наблюдавший за рабами у панели ауспекса, принялся изучать записанные данные. Я не сомневался, что в это же время обновленная информация высвечивалась на его глазных линзах, но Леор был из тех людей, что стремятся к предельной простоте.
Мужчины, женщины и мутанты неуверенно возвращались на свои места.
Телемахон смотрел куда-то мимо меня, за мое плечо.
— Хайон, — осторожно сказал он, указывая рукой в перчатке. — Это один из твоих?
Я обернулся. Там, на моем троне, в безмятежном великолепии восседал призрак убитого бога.
Его лицо было закрыто сияющей золотой маской, чьи искаженные черты застыли в мучительном крике. Широко распахнутые глаза, раскрытый рот, даже зубы, отлитые в золоте до мельчайшей детали — предсмертный вопль, навечно запечатленный в священном металле. Острые солнечные лучи расходились в стороны от металлического лица венцом золотых ножей.
Остальное же в этом явлении существовало словно ради контраста с мрачным великолепием его священного шлема. Он был тощ, точно труп, и одет в простую белую тогу. Его кожу нельзя было назвать бледной или темной — она казалась чем-то средним, возможно, образованной генетически или же окрашенной естественным светом солнца.
Я видел его изображения на стенах пещер, нацарапанные примитивными племенами, которые ожидали пришествия Императора. Владыка Человечества в своей изможденной, ритуальной форме — Бог Солнца, Солнечный Жрец.
— Люди из плоти и крови и кости, идущие там, где встречаются огонь и безумие.
Когда он заговорил, снисходительное презрение пронизывало его слова, пылая под тонким слоем учтивости. Но, несмотря на всю свою силу, это был неуверенный голос. Это существо не привыкло к речи и приходило в замешательство перед ее тонкостями.
Дух оглядел нас по очереди, и наконец его взгляд упал на меня:
— Порча лежит на твоей душе. Проклятие, что притворяется живым в облике волка.
— Она и есть волк, — ответил я. — И она — не проклятие.
— Я сотру ее прикосновение, если ты пожелаешь.
Вихрь оскалила черные зубы, глядя на изможденного духа, и щелкнула челюстями.
«Призрак. Коснись меня — и умрешь».
Существо заговорило снова — с неприятными, нечеловеческими интонациями:
— Паразит, облаченный в плоть зверя, высасывающий тени твоей души. Проклятие. Порча. Святотатство.
Вихрь откинула голову назад и завыла, бросая вызов такому же духу, как она. Я провел пальцами по ее темной шерсти.
«Не вмешивайся в это».
«Да, хозяин».
— А ты, дух, не посмеешь коснуться моей волчицы.
Призрачный жрец расправил раскинул иссохшие пальцы, указывая на остальных, собравшихся вокруг моего трона.
— Да будет так. Зачем вы здесь, люди из плоти, крови и кости?
— Потому что мы так решили, — ответил я.
Позади нас Тза’к и еще несколько мутантов скалили зубы и рычали на фигуру на троне. Некоторые из них вскрикивали от боли, занимая оборонительные позиции. Чем бы ни было это существо, его присутствие ранило их.
«Не стреляйте», — передал я им, хотя, по правде говоря, не был уверен, что они послушаются.
— Назови себя, — потребовал Телемахон.
Он не стал обнажать мечи, встав лицом к лицу с существом на моем троне. Вопрос заставил духа снова заколебаться. Казалось, ему трудно понять нашу речь, словно мы говорили на незнакомом языке.
— Я — то, что остается от Песни Спасения.
Призрак дышал — редкое и обманчивое проявление жизни для воплощенных существ. С каждым вдохом я слышал гул далекого пламени. Каждый выдох отдавался эхом — приглушенными криками на краю слышимости.
— Убирайся с корабля, — процедил Леор, — чем бы ты ни был.
Его тяжелый болтер остался в оружейной, но топор в его руках уже был наготове.
Солнечный Жрец переплел тонкие пальцы перед собой.
— Когда-то вы были Его волей, воплощенной в железо и плоть, посланной, чтобы покорить галактику. Я — Его воля, воплощенная в безмолвный свет, посланная, чтобы направить на пути мириады кораблей. Я — то, что остается от Императора сейчас, когда Его тело мертво и Его разум умирает. Эта смерть может занять вечность, но все же она придет. И тогда я затихну — с Его последней мыслью.
Теперь я начинал ощущать боль, которую испытывали мутанты и человеческая команда. От присутствия Солнечного Жреца пульсировали сосуды. Я чувствовал, как из носа потекла кровь.
— Ты — Астрономикан, — сказал я.
Золотая маска наклонилась, кивая:
— Я смотрю в вечность и созерцаю танец демонов. Я возношу свою песнь в бесконечную ночь, добавляя свой мотив к Великой Игре. Я — Империос, Властный, Аватар Астрономикана. И я пришел, чтобы просить вас повернуть назад.
скачать в формате .doc