Святый Боже... Яви милость, пошли смерть. Ну что тебе стОит? Не для себя ведь прошу!
Расколотое отражение. Глава VI
Флот уже шесть дней оставался на орбите Призматики, собирая урожай кристаллов со складов Механикума и освобождая пять захваченных грузовых кораблей от их сияющего багажа. Фулгриму требовался каждый осколок, каждая мельчайшая частица и каждый высокий шпиль, который можно было забрать с этого мира, хотя он ни словом не намекнул на то, для чего он собирается использовать богатый запас захваченных минералов.
В течение этих шести дней Дети Императора развлекались с теми немногими пленниками, которых им удалось захватить, они использовали их способами, слишком ужасными для описания, а потом передавали следующей роте. Люций предавался уединенным поединкам среди остатков кварцевых лесов, танцуя среди своих отражений и повторяя каждый их выпад, каждый удар, и парируя атаки безукоризненно отточенными движениями. Он насколько это было возможно приблизился к вершинам боевого искусства, овладев идеальным балансом между атакой и защитой, безупречными маневрами и патологическим желанием испытывать боль.
В этом и заключалась слабость его соперников – они боялись боли.
Люций не чувствовал этого страха, и лишь у воина, который был способен испытывать высочайшую, берсеркерскую ярость, был шанс выстоять против него в бою. Такого бойца не заботит его жизнь, он прекращает сражаться лишь будучи мертвым. Люций вспомнил боевого капитана Пожирателей Миров, которого видел на Истваане III, видел, как тот, словно одержимый, прорывался сквозь шеренги своих собственных воинов, сокрушая их.
Сражение с таким бойцом было бы настоящим испытанием для навыков Люция – ведь, как ни нравилось ему считать себя непобедимым, он понимал, что такого не может быть. Не существует такой вещи, как непобедимый воин – всегда найдется кто-то быстрее, сильнее, или удачливее; но, вместо того, чтобы бояться встречи с таким противником, Люций мучительно жаждал ее.
Его отражение сделало шаг вперед и отступило вместе с ним, повторяя каждое его движение; и, независимо от того, насколько быстрыми были его атаки, насколько молниеносной был его защита, он никогда не смог бы преодолеть сопротивление своего зеркального соперника. Его мечи мелькали все увеличивая скорость, каждая новая атака была быстрее предыдущей. Быстротой движений он превосходил любого из живущих мастеров фехтования, клинки образовали вокруг его тела сверкающий серебристый ореол – это была филигранно-сложная боевая пляска, прервать которую было бы безумием.
- Ты совсем ушел в себя, мечник, – произнес Юлий Каэсорон, появляясь из-за торчащего из земли обломка кристалла. – Хочешь, чтобы тебя оставили здесь?
Люций остановился, словно натолкнувшись на препятствие, его клинки скрестились, смертоносные лезвия звонко лязгнули одно о другое. Звук терранского меча звучал как протестующий вскрик, а лаэранский клинок, столкнувшись с ним, ответил звеняще-ликующим кличем. Из секундной неподвижности Люций перешел в резкое вращение, его клинки со свистом рассекли воздух и устремились к горлу Первого Капитана.
- Это было неразумно, - заметил он.
Каэсорон отбил оба удара и рассмеялся, булькая жидкостью, скопившейся в горле. Он повернулся спиной к Люцию и показал в сторону разгромленной фабрики Механикума, к которой от взорванных скал направлялся последний из грузовых шаттлов, буксируя тяжело груженный контейнер.
От кристальных лесов не осталось почти ничего, горизонт казался раздетым догола, а освобожденные от содержимого склады сравняли с землей. Орущие отряды Мария Вайросеана взорвали то немногое, что уцелело, не распавшись на атомы под режущими слух ударами накатывающих друг за другом наполненных дисгармонией звуковых волн. Скоро все будет выглядеть так, словно это место никогда не существовало.
Люций рысью подбежал к Первому Капитану.
- Ты думаешь, я не убил бы тебя, Каэсорон? – спросил он, возмущенный тем, что воин так запросто отмахнулся от его угрозы.
- Ты злобная тварь, Люций, но даже ты не настолько глуп.
Люций хотел огрызнуться в ответ на слова Каэсорона, но понял, что пререкания будут бессмысленны. Первый Капитан оставил бы его здесь без всякого раздумия и без единого проблеска эмоций.
- Примарх основательно подошел к делу, - заметил Люций, вкладывая мечи в ножны и следя, как последний шаттл набирает высоту в дрожащем мареве от работающих на полную мощность двигателей. – Что он собирается с этим делать?
- С кристаллами?
- Ну да, с кристаллами, - ответил Люций.
Каэсорон пожал плечами, словно вопрос не касался его.
- Примарх пожелал их, мы их взяли. А что он хочет с ними делать, меня не интересует.
- Правда? – произнес Люций. – И ты говорил, что это я никого, кроме себя не вижу.
- А тебя это волнует? – парировал Каэсорон. – Сдается мне, что нет. Твой мир начинается тобой, Люций – и тобой же заканчивается. Точно так же, как и мой ограничивается лишь тем, что позволяет мне вкусить величайшее упоение и самые темные восторги. Мы существуем, чтобы удовлетворять все наши желания, достигая последних пределов чувств, но мы совершаем это, служа силам, более великим, чем любой из нас, более великим, чем любой из примархов.
- Даже чем Фениксиец и сам Воитель?
- Они высшие существа, но они – лишь вместилища для сил, более древних, чем ты, или я можем себе представить.
- Откуда ты знаешь? – спросил Люций.
- Эта мудрость появилась из страдания, мечник, - ответил Каэсорон. – Я видел это на Истваане V. Великая радость боли, экстаз смертельной мУки – вот чем мы подтвердили нашу преданность. Ты не знаешь настоящего страдания, потому что ты слаб. Ты цепляешься за то, чем мы были – но не видишь, чем мы стали.
Люция переплняло негодование от того, с каким пренебрежением Каэсорон отнесся к его собственной боли и способностям – но он не произнес ни звука, желая услышать, что еще скажет Первый Капитан.
- Лорд Фулгрим познал величайшую боль, которую может даровать галактика, и ему открылась истина, спрятанная в ее сердце. – произнес Каэсорон, и Люций уловил изменение в его скрежещущем голосе, едва заметную дрожь сомнения. – После… Истваана он позволил мне увидеть то, о чем я не смел и мечтать, боль и восхищение, восторг и отчаяние.
Возможно ли это?
Каэсорон подозревает то же, что и он сам?
Люций рискнул взглянуть Каэсорона боковым зрением – но подобное черепу лицо воина было настолько изуродовано, что и после восстановления ничего невозможно было прочесть по его выражению. Сотрясающий землю грохот волной накатил на них, когда последний из опустошенных складов превратился в груду обломков; его разрушители разразились пронзительными воплями – оглушительный звук вгонял в их мозг иглы наслаждения.
Марий Вайросеан направился к ним, в то время, как последний из десантных кораблей модели «Громовая птица» спикировал вниз с радужного неба; вокруг корабля возник расчерченный сверкающими переливами ореол. Люций хотел бы, чтобы это небо казалось ему прекрасным, хотел бы лететь сквозь яркие цвета и утонченную игру оттенков, которых не видел до сих пор.
Но он чувствовал себя опустошенным, и желал лишь поскорее покинуть этот мир. Ничто уже не вызывало его интереса, и в нем на секунду вспыхнул гнев от мысли, что его лишили заслуженной награды.
- Великолепный финал, - произнес Марий, искаженные слова вылетали из его растянутых челюстей. Люций захотел вонзить свои мечи в грудь Вайросеана – лишь бы почувствовать хоть что-нибудь. Он с трудом отогнал от себя это желание.
- Мне отвратительно это место. – произнес Люций, испытывая лишь одно желание: как можно быстрее убраться с бесцветного куска камня, в который превратился этот мир.
- А я уже забыл о нем. – сообщил Каэсорон.
Флот уже шесть дней оставался на орбите Призматики, собирая урожай кристаллов со складов Механикума и освобождая пять захваченных грузовых кораблей от их сияющего багажа. Фулгриму требовался каждый осколок, каждая мельчайшая частица и каждый высокий шпиль, который можно было забрать с этого мира, хотя он ни словом не намекнул на то, для чего он собирается использовать богатый запас захваченных минералов.
В течение этих шести дней Дети Императора развлекались с теми немногими пленниками, которых им удалось захватить, они использовали их способами, слишком ужасными для описания, а потом передавали следующей роте. Люций предавался уединенным поединкам среди остатков кварцевых лесов, танцуя среди своих отражений и повторяя каждый их выпад, каждый удар, и парируя атаки безукоризненно отточенными движениями. Он насколько это было возможно приблизился к вершинам боевого искусства, овладев идеальным балансом между атакой и защитой, безупречными маневрами и патологическим желанием испытывать боль.
В этом и заключалась слабость его соперников – они боялись боли.
Люций не чувствовал этого страха, и лишь у воина, который был способен испытывать высочайшую, берсеркерскую ярость, был шанс выстоять против него в бою. Такого бойца не заботит его жизнь, он прекращает сражаться лишь будучи мертвым. Люций вспомнил боевого капитана Пожирателей Миров, которого видел на Истваане III, видел, как тот, словно одержимый, прорывался сквозь шеренги своих собственных воинов, сокрушая их.
Сражение с таким бойцом было бы настоящим испытанием для навыков Люция – ведь, как ни нравилось ему считать себя непобедимым, он понимал, что такого не может быть. Не существует такой вещи, как непобедимый воин – всегда найдется кто-то быстрее, сильнее, или удачливее; но, вместо того, чтобы бояться встречи с таким противником, Люций мучительно жаждал ее.
Его отражение сделало шаг вперед и отступило вместе с ним, повторяя каждое его движение; и, независимо от того, насколько быстрыми были его атаки, насколько молниеносной был его защита, он никогда не смог бы преодолеть сопротивление своего зеркального соперника. Его мечи мелькали все увеличивая скорость, каждая новая атака была быстрее предыдущей. Быстротой движений он превосходил любого из живущих мастеров фехтования, клинки образовали вокруг его тела сверкающий серебристый ореол – это была филигранно-сложная боевая пляска, прервать которую было бы безумием.
- Ты совсем ушел в себя, мечник, – произнес Юлий Каэсорон, появляясь из-за торчащего из земли обломка кристалла. – Хочешь, чтобы тебя оставили здесь?
Люций остановился, словно натолкнувшись на препятствие, его клинки скрестились, смертоносные лезвия звонко лязгнули одно о другое. Звук терранского меча звучал как протестующий вскрик, а лаэранский клинок, столкнувшись с ним, ответил звеняще-ликующим кличем. Из секундной неподвижности Люций перешел в резкое вращение, его клинки со свистом рассекли воздух и устремились к горлу Первого Капитана.
- Это было неразумно, - заметил он.
Каэсорон отбил оба удара и рассмеялся, булькая жидкостью, скопившейся в горле. Он повернулся спиной к Люцию и показал в сторону разгромленной фабрики Механикума, к которой от взорванных скал направлялся последний из грузовых шаттлов, буксируя тяжело груженный контейнер.
От кристальных лесов не осталось почти ничего, горизонт казался раздетым догола, а освобожденные от содержимого склады сравняли с землей. Орущие отряды Мария Вайросеана взорвали то немногое, что уцелело, не распавшись на атомы под режущими слух ударами накатывающих друг за другом наполненных дисгармонией звуковых волн. Скоро все будет выглядеть так, словно это место никогда не существовало.
Люций рысью подбежал к Первому Капитану.
- Ты думаешь, я не убил бы тебя, Каэсорон? – спросил он, возмущенный тем, что воин так запросто отмахнулся от его угрозы.
- Ты злобная тварь, Люций, но даже ты не настолько глуп.
Люций хотел огрызнуться в ответ на слова Каэсорона, но понял, что пререкания будут бессмысленны. Первый Капитан оставил бы его здесь без всякого раздумия и без единого проблеска эмоций.
- Примарх основательно подошел к делу, - заметил Люций, вкладывая мечи в ножны и следя, как последний шаттл набирает высоту в дрожащем мареве от работающих на полную мощность двигателей. – Что он собирается с этим делать?
- С кристаллами?
- Ну да, с кристаллами, - ответил Люций.
Каэсорон пожал плечами, словно вопрос не касался его.
- Примарх пожелал их, мы их взяли. А что он хочет с ними делать, меня не интересует.
- Правда? – произнес Люций. – И ты говорил, что это я никого, кроме себя не вижу.
- А тебя это волнует? – парировал Каэсорон. – Сдается мне, что нет. Твой мир начинается тобой, Люций – и тобой же заканчивается. Точно так же, как и мой ограничивается лишь тем, что позволяет мне вкусить величайшее упоение и самые темные восторги. Мы существуем, чтобы удовлетворять все наши желания, достигая последних пределов чувств, но мы совершаем это, служа силам, более великим, чем любой из нас, более великим, чем любой из примархов.
- Даже чем Фениксиец и сам Воитель?
- Они высшие существа, но они – лишь вместилища для сил, более древних, чем ты, или я можем себе представить.
- Откуда ты знаешь? – спросил Люций.
- Эта мудрость появилась из страдания, мечник, - ответил Каэсорон. – Я видел это на Истваане V. Великая радость боли, экстаз смертельной мУки – вот чем мы подтвердили нашу преданность. Ты не знаешь настоящего страдания, потому что ты слаб. Ты цепляешься за то, чем мы были – но не видишь, чем мы стали.
Люция переплняло негодование от того, с каким пренебрежением Каэсорон отнесся к его собственной боли и способностям – но он не произнес ни звука, желая услышать, что еще скажет Первый Капитан.
- Лорд Фулгрим познал величайшую боль, которую может даровать галактика, и ему открылась истина, спрятанная в ее сердце. – произнес Каэсорон, и Люций уловил изменение в его скрежещущем голосе, едва заметную дрожь сомнения. – После… Истваана он позволил мне увидеть то, о чем я не смел и мечтать, боль и восхищение, восторг и отчаяние.
Возможно ли это?
Каэсорон подозревает то же, что и он сам?
Люций рискнул взглянуть Каэсорона боковым зрением – но подобное черепу лицо воина было настолько изуродовано, что и после восстановления ничего невозможно было прочесть по его выражению. Сотрясающий землю грохот волной накатил на них, когда последний из опустошенных складов превратился в груду обломков; его разрушители разразились пронзительными воплями – оглушительный звук вгонял в их мозг иглы наслаждения.
Марий Вайросеан направился к ним, в то время, как последний из десантных кораблей модели «Громовая птица» спикировал вниз с радужного неба; вокруг корабля возник расчерченный сверкающими переливами ореол. Люций хотел бы, чтобы это небо казалось ему прекрасным, хотел бы лететь сквозь яркие цвета и утонченную игру оттенков, которых не видел до сих пор.
Но он чувствовал себя опустошенным, и желал лишь поскорее покинуть этот мир. Ничто уже не вызывало его интереса, и в нем на секунду вспыхнул гнев от мысли, что его лишили заслуженной награды.
- Великолепный финал, - произнес Марий, искаженные слова вылетали из его растянутых челюстей. Люций захотел вонзить свои мечи в грудь Вайросеана – лишь бы почувствовать хоть что-нибудь. Он с трудом отогнал от себя это желание.
- Мне отвратительно это место. – произнес Люций, испытывая лишь одно желание: как можно быстрее убраться с бесцветного куска камня, в который превратился этот мир.
- А я уже забыл о нем. – сообщил Каэсорон.
@темы: пафос, перевод, Их нравы, божественная теория
-
-
21.04.2013 в 21:14-
-
21.04.2013 в 21:24Есть такое дело.
Ну, или "встречаются два эстета.... Все встречаются и встречаются - что ж не поженятся никак?" (с)
-
-
21.04.2013 в 21:39