Святый Боже... Яви милость, пошли смерть. Ну что тебе стОит? Не для себя ведь прошу!
(до конца осталось еще три) 
Расколотое отражение. Глава XI
Люций наблюдал, как Фулгрим и Юлий Каэсорон направляются к выходу из галереи. Его дыхание вырывалось из груди короткими толчками, он прилагал все усилия, чтобы не позволить своему волнению взять верх над осторожностью. Каким бы предательски-волнующим ни было все происходящее, он хотел остаться в живых и увидеть завтрашний день. Нападение на примарха было, возможно, не самым разумным способом достичь этой цели, но его модифицированные органы чувств шли вразнос, затопляя его волнами ощущений.
Камень под его ничем не закрытой ладонью, стал настоящим пиром для осязания – грубый, гладкий, зазубренный; его обработку бросили, не доведя до конца. Полированный, лунно-розоватый гранит, его поверхность была идеально отполирована ювелирно-точными штрихами, а потом кто-то, с безудержной энергией орудуя резцом, отколол этот кусок. Он не мог сказать, изображение которого из героев Легиона служило ему укрытием – и это отсутствие узнавания было раздражающим, словно нехватка зуба.
Люций усилием воли отогнал это новое навязчивое ощущение и, судорожно вздохнув, заставил себя вернуться к задаче, которую им предстояло решить. Было восхитительно доводить каждое ощущение до предела, делая его почти невыносимым – но в этом таилась отвратительная привычка, отвлекавшая воина от его истинных целей. Один боец, ставший жертвой этой привычки, уже был достаточной проблемой – но будь проклят тот день, когда эта зараза станет навязчивой идеей для всего Легиона.
Он заставил себя снова перевести взгляд на Галерею Мечей, и продолжить наблюдать за тем, как Каэсорон ведет Фулгрима в расставленную ими западню. Воины Вайросеана затаились в тени возвышающихся статуй, связанные вероломными клятвами и хранящие молчание благодаря имплантированным устройствам, которые передают пронзительный диссонирующий вой прямо на кору головного мозга. По команде эти устройства будут отключены, лишая подвергнутых имплантации воинов дарящего блаженство завывания, и вынуждая их заменять его внешними стимулами. Во время путешествия с Призматики Вайросеан существенно усовершенствовал эти импланты, и, хотя Люций не считал, что этот унылый зануда способен на что-то по-настоящему стОящее, он был вынужден признать, что звуковые импланты превращали Какофони на поле брани в безумных, фанатичных убийц, не останавливавшихся ни перед чем.
Как раз то, что нужно против мощи примарха.
Казалось невероятным, что Фулгрим не подозревает об их присутствии, но и Люций, и весь Легион были всецело поглощены собственными навязчивыми идеями – и, по-видимому, то же происходило с примархом. Одержимость окутывала Люция плотным, почти непроницаемым облаком – и он мог только предполагать, каких высот самолюбования могло достигнуть такое выдающееся существо, как Фулгрим.
Люций взглянул направо – там он увидел полутемный проем, вход в покинутое логово апотекария Фабия. Он помнил спуск в мрачный, наполненный смутными тенями лабиринт после поражения, которое он потерпел от рук тех глупцов на Истваане III, тогда каждый его нерв трепетал в ужасном предчувствии. Его нога ступала на пол Апотекариона всего несколько раз – его навыки и так были настолько отточены, что едва ли требовали медицинского вмешательства. Он помнил его как место, наполненное стерильной чистотой и больничной, антисептической прохладой – но тогда его глазам предстала галерея, наполненная жуткими, гротескными предметами; на стенах, покрытых ржавыми потеками, висели биологические трофеи образцы представляющих интерес мутаций и булькающие емкости с ядовитыми жидкостями.
Царившая там вонь была неописуемой – но, после того, как Фабий открыл ему новые возможности и перекроил его по образу и подобию примарха, это место стало для него вместилищем чудес. Но, хотя искусство Фабия открыло ему великолепные новые миры, Люций не мог заставить себя испытывать к нему теплые чувства. Впрочем, он считал, что подобные вещи сейчас не имеют никакого значения.
Он услышал, как Фулгрим задал вопрос, но смысл слов ускользнул от него; он вполголоса выругался, поняв, что рассеянность снова взяла над ним верх. Взяв себя в руки, Люций сконцентрировался, превратив свое внимание в тонкий клинок, сфокусировав его на поставленной задаче. Фулгрим был уже почти рядом с ним, и, поскольку Люций был автором этого плана, именно он должен был сделать первый ход.
Люций выступил из тени и едва заметная грань, разделявшая жизнь и смерть, стала еще тоньше. Его органы чувств, как волной, захлестнуло ослепляющей яркостью этого мгновения, его пронзила дрожь от ощущения того, что он делает, от чистого безумия и необратимости его поступка.
- Люций? – произнес Фулгрим с удивленной улыбкой. – Что ты здесь делаешь?
- Мне нужно поговорить с тобой.
- А как же «мой повелитель», Люций? Или ты забыл, с кем разговариваешь?
- Я понятия не имею, с кем говорю, - произнес Люций, не отрывая взгляда от непроницаемо-темных провалов глаз Фулгрима. В них не было ни следа сострадания, ни проблеска человечности – ничего, что напоминало бы о его господине и повелителе, которого он любил всем сердцем и которому беззаветно служил. Но он тут же усомнился, было ли это правдой, или он вспомнил прошлое, которого в действительности не было, ложную историю, сочиненную на ходу, чтобы объяснить и оправдать происходящее.
- Я – Фулгрим, повелитель Детей Императора, - ответил Фулгрим, оглядываясь по сторонам, словно стараясь дотянуться своими органами чувств как можно дальше – и, кажется, постепенно понимая, что на его шее затягивается петля. – И ты должен повиноваться мне.
Люций покачал головой и положил ладонь на эфес меча. Что ж, он ожидал, что для выполнения этой задачи ему придется приложить некоторые усилия.
- Я не знаю, кто ты, но ты не Фулгрим, - произнес Люций, но примарх лишь рассмеялся в ответ.
Это был хороший смех, заразительный, полный неподдельного веселья. Это был смех человека, который знает, что он сможет оценить услышанную шутку куда лучше, чем любой из окружающих.
Фулгрим широко улыбнулся, его темные глаза сияли от извращенного удовольствия, которое он находил в происходящем.
- Решил, что сможешь застать меня врасплох, мечник? Так ведь? – поинтересовался Фулгрим. – Я же вижу, как ты смотришь на меня, как изучаешь меня, забыв про все на свете, вижу твои старания стать лучше всех. Ты думаешь, я не замечаю, как ты желаешь скрестить со мной клинки?
Люций постарался не показать удивления. Он решил, что Фулгрим слишком поглощен собой, чтобы заметить, как пристально за ним следят – но мог бы сообразить, что подлинное самолюбование питается вниманием других. Фулгрим упивался его слежкой – и кто знает, что еще он успел заметить? Неужели каждое его движение было спектаклем, разыгрываемым, чтобы усыпить бдительность Люция сознанием мнимого превосходства – или это был лишь рассчитанный блеф?
- Я следил за тобой с Истваана V, и ты – не тот, кто вел меня в битву на Лаэране. Тот Фулгрим, за которым я шел в том, эльдарском мире, уже не был тем, кто смотрел на меня и позволял вести себя с ним, как с равным. Ты – вор, похитивший облик моего господина, и я не собираюсь подчиняться самозванцу.
Фулгрим снова расхохотался, присев на полусогнутых, словно Люций сказал что-то до смерти смешное. Люций раздраженно нахмурился. Что такого забавного было в его словах? Он взглянул на Каэсорона, но по лицу Первого капитана невозможно было ничего понять.
- Люций, ты просто бесценное сокровище, - воскликнул Фулгрим. – Неужели ты сам не видишь? Мы все подчиняемся самозванцу. Хорус Луперкаль пока не заслужил титул Императора. И до тех пор – кто он, как не самозванец?
- Это не одно и то же, - произнес Люций, чувствуя, как его моральное превосходство в этом противостоянии постепенно разрушается и сходит на нет. – Хорус Луперкаль – это Воитель, а ты не Фулгрим. Я вижу его лицо, но за ним скрывается что-то другое, нечто, порожденное той же силой, что даровала нам возможность полностью познать все чудеса этой галактики.
Фулгрим выпрямился в полный рост и отвечал:
- Если дело в этом, мечник, не пора ли тебе пасть ниц передо мной и умолять, чтобы я явил тебе новые чудеса? Если я – воплощение Темного Князя варпа, облаченное в тело твоего возлюбленного примарха, я смогу показать тебе, как утолить твой голод и желания – и у меня это получится куда лучше, чем у него.
Смутные очертания фигур мелькнули в тенях между нишами, в которых стояли статуи, и Люций увидел Хелитона и Абранкса, которые появились с противоположных сторон от изображения Лорда командира Пеллеона. Со стороны галереи показался неторопливо шагающий Марий Вайросеан, длинноствольная звуковая пушка покачивалась в перевязи у него на боку, ее диссонантные спирали издавали мурлыкающее бренчание, полностью заряженные и готовые к бою. Какофони вышли из укрытий, в их широко раскрытых глазах было безумие и жажда вновь нырнуть в блаженный экстаз звука.
Апотекарий Фабий одним широким шагом выступил из арочного входа, ведущего в его подземное царство, по бокам от него встали Калим, Даимон, Руэн и Крисандр.
Фулгрим медленно развернулся, оценивая число воинов, окруживших его.
Люций насчитал примерно пятьдесят бойцов – и ему хотелось бы, чтоб их было еще столько же. И еще сотня сверх того.
Капитаны Легиона окружили Фулгрима, все – с обнаженным оружием и жаждой убийства в сердце. Люций достал меч и пошевелил плечами, расслабляя мышцы. Они собрались не для того, чтобы убить Фулгрима – если такое вообще возможно для смертных – но эта стихийно разворачивающаяся драма являла все больше признаков ситуации, стремительно выходящей из-под контроля.
- Увы, меня предали те, кто был мне всех дороже, - произнес Фулгрим, прижимая руки к груди, словно его сердце было разбито. – И вы все верите этой лжи? Вы действительно считаете, что я не ваш генный родитель, не тот, кто уберег вас от исчезновения, на самом краю которого вы оказались, не тот, кто вел вас к правде, которую скрыл от нас некогда бывший нашим отцом?
Лицо Фулгрима дрогнуло, и Люций ощутил настоящее смятение, увидев одинокую слезу, скатившуюся по мраморной безупречности лика примарха.
Примарх повернулся к Юлию Каэсорону, его глаза были полны боли, которую причинило совершающееся предательство.
- И ты, Юлий? – произнес Фениксиец. – Что ж, ты повержен, Фулгрим!
- Взять его! – заорал Юлий Каэсорон, и капитаны отступили в стороны от Фулгрима, когда пушка Мария Вайросеана выпустила на волю шквал пронзительных раскатистых звуков. Под ударом звукового оружия статуи покрылись трещинами, а Люций ощутил, как все его тело пронзила восхитительная дрожь, когда акустическая волна швырнула его на плиты, которыми был вымощен пол галереи.
Фулгрим пошатнулся от удара, безумная сила звуковой волны сорвала одеяние с его тела. Он упал на одно колено, его венец из золотых лавровых листьев разлетелся на тысячу осколков. Теперь Фулгрим был почти полностью обнажен – на нем осталась лишь алая набедренная повязка – и Люций замер от восхищения гибкой, почти змеиной грацией его тела. Даимон подскочил к поверженному примарху, занося свою жуткую булаву, словно топор палача.
Фулгрим качнулся, уклоняясь от удара, и усаженное шипами навершие врезалось в каменные плиты пола. В разные стороны полетели осколки, и, прежде, чем Даимон успел выдернуть булаву, Фулгрим пришел в движение, поднялся и впечатал основание ладони в лицо капитана. Даимон не успел даже вскрикнуть – а его лицо уже было вмято внутрь страшным ударом. Его тело еще падало, а Фулгрим уже перехватил булаву левой рукой и нанес подсекающий удар по Руэну, который рванулся вперед и по рукоять вогнал свой отравленный кинжал в бок Фулгрима.
Рукоять булавы врезалась в локоть Руэна, круша кости плеча и предплечья. Вопль боли, который издал капитан, музыкой прозвучал в ушах Люция, а Фулгрим выдернул казавшийся смехотворно-маленьким клинок из своего тела. Ударом ноги Фулгрим отшвырнул Руэна, так что тот кубарем пролетел через всю галерею и, врезавшись в одну из статуй, остался лежать в разбитой вдребезги броне и с переломанными костями.
Люций кружил вокруг Фулгрима, пока еще не решаясь вступить в бой. Его клинок едва заметно трепетал в руке, изнемогая от жажды столь изысканной и редкостной крови и желая вовлечь хозяина в смертельную боевую пляску.
- Подожди, моя красавица, - прошептал он. – Пока есть другие, они примут на себя бОльшую часть гнева и силы примарха.
Люций не мог сказать, подействовал ли на Фулгрима яд, которым был покрыт клинок Руэна, но, похоже, капитан Двадцать Первой был излишне самоуверен, считая, что его отрава способна принести гибель любому живому противнику.
Оружие Какофони взорвало воздух рычащей серией убийственных нот, наполняя Галерею Мечей отражающимся от стен, сталкивающимся в пространстве эхом и оглушительными гармониями, от которых у каждого слышащего их из ушей шла кровь. Фулгрим издал пронзительный вопль наслаждения, когда звуки заставили его плоть и кости дрожать с бешеной силой, которая должна была бы трижды убить его.
Хелитон сделал шаг вперед и нанес удар своим шипастым, закованным в цестус кулаком, в основание спины Фулгрима – такой удар мог переломить позвоночник кому угодно, даже Адептус Астартес в боевой броне. Но примарх, почувствовав атаку, лишь развернулся к нему. Сокрушительный удар локтем опрокинул Хелитона на спину, его нижняя челюсть, практически оторванная от черепа, висела на влажно блестящих сухожилиях, показывая окровавленный обломок кости. Абранкс, увидев, что его милый друг выведен из игры, закричал и нанес стремительный удар обоими мечами, целясь в шею Фулгрима. Примарх отбил один меч навершием даимоновой булавы – но Абранкс ловко приблизился на расстояние, достаточное, чтобы второй меч достал до горла Фулгрима.
Кровь хлынула фонтаном, и глаза Фулгрима широко распахнулись в неподдельном удивлении. На краткий миг Люций ощутил горькое разочарование и ядовитую ревность – Абранкс, куда менее искусный мастер меча, чем он, смог нанести такой удар. Но кровь остановилась столь же быстро, как и показалась, а Фулгрим схватил Абранкса за шею и отшвырнул прочь.
- Хороший ход, Абранкс, - произнес Фулгрим скрежещущим голосом, в котором звучало удовольствие. – Я его запомню.
Калим щелкнул хлыстом, усеянный зубами ремень обвился вокруг левой руки Фулгрима. Клыки карнодона впились в плоть, из ран брызнула кровь. Калим дернул хлыст на себя, а Юлий Каэсорон выступил вперед и нанес удар кулаком – сокрушительный левый хук. Усиленный аугметикой удар Каэсорона был достаточно силен, чтобы разнести на части танк, и Фулгрим рухнул на колени, но, прежде чем Каэсорон успел ударить снова, Калим резко рванул хлыст, а Крисандр вонзил свой кинжал между лопаток примарха.
Пальцы Фулгрима сомкнулись на хлысте, вгрызающемся в его тело, он потянул за ремень – со стороны это движение казалось легким и почти нежным. Но от этого рывка Калим рухнул на пол, кубарем покатившись мимо примарха, врезался в Крисандра, и оба с грохотом улетели в противоположный конец галереи. Каэсорон снова перешел в наступление, но Фулгрим уже был готов к этому – он блокировал удар булавой Даимона и врезал кулаком ему в лицо. Каэсорон, захрипев, рухнул на пол – но Фулгрим не сделал ни единого движения, чтобы прикончить его.
- Бей, Люций! – крикнул Фабий, и мечник коротко выругался, проклиная апотекария, когда Фулгрим обернулся в его сторону. Примарх отбросил булаву и вынул из ножен сверкающий клинок, который Хорус Луперкаль подарил ему на борту «Духа Мщения».
- Ну что ж, мечник, давай приступим, – мрачно ухмыльнулся Фулгрим, чуть покачиваясь на ногах.
Люций увидел, что аристократическая бледность примарха приобрела болезненный землистый оттенок и сплюнул на палубу.
- Дело того не стОит, - произнес он. – Яд Руэна и твои раны делают поединок бессмысленным.
Фулгрим раскинул руки и оценивающе оглядел капли крови, падающие с его тела.
- Ты об этом? – спросил он. – Это пустяки. Сразись со мной клинком, который я подарил тебе, и мы разрешим все вопросы раз и навсегда, да?
Люций вызывающе вскинул голову, повернувшись к примарху, встретил его наполненный бешеной яростью взгляд, и в этом взгляде увидел правду – столь же однозначную, сколь неотвратимо было то, что должно произойти.
Даже израненный, Фулгрим сможет убить его.
А Люций не настолько был готов к смерти.
Но прежде, чем он продолжил разговор, Юлий Каэсорон поднялся с пола за спиной Фулгрима и обрушил свой энергетический кулак на череп примарха. Этот удар должен был превратить голову его противника в кровавую кашу – но Фулгрим просто рухнул на пол. Фениксиец тряс головой, а его широко раскрытый окровавленный рот напомнил Люцию вырезанные на камне сцены смерти, которые он видел в руинах Истваана V.
Фулгрим пытался подняться – но Марий Вайросеан прижал раструб своей звуковой пушки к шее примарха, и оружие разразилось шквалом пронзительных гармоний, наполнивших галерею оглушительным шумом. Люций вскрикнул от боли, а глаза Фулгрима закатились под лоб, и в стоне, сорвавшемся с его губ, звучало что-то, более всего похожее на безумное наслаждение.
Меч выпал из руки примарха, и он с глухим шумом распластался на расколотых плитах пола. Люций поднял взгляд, часто моргая, чтобы избавиться от плясавших перед глазами цветных точек, в ушах звенело, словно от одновременно бьющего в набат миллиона колоколов. Он стоял в нескольких метрах от Вайросеана – так что даже представить себе не мог, как выстрел звуковой пушки подействовал на Фулгрима.
Оставшиеся в живых капитаны поднимались с пола и через некоторое время вокруг поверженного бога собрался круг потрясенных воинов. Такого сражения у них не было никогда, бойцы Легиона обратили оружие против собственного примарха – и все они отдавали себе отчет в том, какое чудовищное злодеяние совершили.
Люций не понимал, что он должен чувствовать. Ему обманом удалось уклониться от поединка с Фулгримом – поединка, который, как подсказывала ему интуиция, он бы проиграл. Но некий тайный инстинкт говорил, что у него еще будет шанс скрестить свое оружие с созданным ксеносами клинком примарха – и остаться в живых, чтобы рассказать об этом.
Люций пристально взглянул на своих братьев-капитанов. Никто не заметил этого взгляда – все их внимание было поглощено поверженным примархом. Из многочисленных трещин на броне Калима шла кровь. На нагрудной пластине кирасы Крисандра красовалась вмятина – такая глубокая, что кости под ней несомненно были переломаны. Абранкс на коленях стоял рядом с Хелитоном, придерживая руками висящие обломки нижней челюсти своего брата. Растянутый рот Вайросеана распахнулся еще шире, из него вырывалось удовлетворенное шипение, а Юлий Каэсорон глядел на свой кулак, словно никак не мог поверить, что в гневе поднял его на Фулгрима.
Никто не произносил ни слова. Никто не знал, что сказать.
Они подняли оружие против своего примарха, и теперь должны были наслаждаться плодами своей победы.
Апотекарий Фабий первым нарушил молчание.
- Придурки! – прошипел апотекарий своим безжизненным голосом. – Вы так и будете стоять тут, разинув рты, как рыбы на берегу, пока он не придет в себя?!
Фабий развернулся и направился к арке, которая обрамляла вход в его некрополь, наполненный результатами извращенных хирургических эксперимантов. Там, на границе света и тени, он остановился и обернулся к капитанам Легиона.
- Несите его вниз. – произнес Фабий. – Нам еще многое предстоит сделать.
- Что именно ты собираешься делать, апотекарий? – с нажимом вопросил Каэсорон.
- Я намерен изгнать тварь, укравшую тело нашего примарха.
- Но как? – не понял Люций.
- Любым способом, который будет необходим. – ответил Фабий с отвратительной ухмылкой.
Расколотое отражение. Глава XI
Люций наблюдал, как Фулгрим и Юлий Каэсорон направляются к выходу из галереи. Его дыхание вырывалось из груди короткими толчками, он прилагал все усилия, чтобы не позволить своему волнению взять верх над осторожностью. Каким бы предательски-волнующим ни было все происходящее, он хотел остаться в живых и увидеть завтрашний день. Нападение на примарха было, возможно, не самым разумным способом достичь этой цели, но его модифицированные органы чувств шли вразнос, затопляя его волнами ощущений.
Камень под его ничем не закрытой ладонью, стал настоящим пиром для осязания – грубый, гладкий, зазубренный; его обработку бросили, не доведя до конца. Полированный, лунно-розоватый гранит, его поверхность была идеально отполирована ювелирно-точными штрихами, а потом кто-то, с безудержной энергией орудуя резцом, отколол этот кусок. Он не мог сказать, изображение которого из героев Легиона служило ему укрытием – и это отсутствие узнавания было раздражающим, словно нехватка зуба.
Люций усилием воли отогнал это новое навязчивое ощущение и, судорожно вздохнув, заставил себя вернуться к задаче, которую им предстояло решить. Было восхитительно доводить каждое ощущение до предела, делая его почти невыносимым – но в этом таилась отвратительная привычка, отвлекавшая воина от его истинных целей. Один боец, ставший жертвой этой привычки, уже был достаточной проблемой – но будь проклят тот день, когда эта зараза станет навязчивой идеей для всего Легиона.
Он заставил себя снова перевести взгляд на Галерею Мечей, и продолжить наблюдать за тем, как Каэсорон ведет Фулгрима в расставленную ими западню. Воины Вайросеана затаились в тени возвышающихся статуй, связанные вероломными клятвами и хранящие молчание благодаря имплантированным устройствам, которые передают пронзительный диссонирующий вой прямо на кору головного мозга. По команде эти устройства будут отключены, лишая подвергнутых имплантации воинов дарящего блаженство завывания, и вынуждая их заменять его внешними стимулами. Во время путешествия с Призматики Вайросеан существенно усовершенствовал эти импланты, и, хотя Люций не считал, что этот унылый зануда способен на что-то по-настоящему стОящее, он был вынужден признать, что звуковые импланты превращали Какофони на поле брани в безумных, фанатичных убийц, не останавливавшихся ни перед чем.
Как раз то, что нужно против мощи примарха.
Казалось невероятным, что Фулгрим не подозревает об их присутствии, но и Люций, и весь Легион были всецело поглощены собственными навязчивыми идеями – и, по-видимому, то же происходило с примархом. Одержимость окутывала Люция плотным, почти непроницаемым облаком – и он мог только предполагать, каких высот самолюбования могло достигнуть такое выдающееся существо, как Фулгрим.
Люций взглянул направо – там он увидел полутемный проем, вход в покинутое логово апотекария Фабия. Он помнил спуск в мрачный, наполненный смутными тенями лабиринт после поражения, которое он потерпел от рук тех глупцов на Истваане III, тогда каждый его нерв трепетал в ужасном предчувствии. Его нога ступала на пол Апотекариона всего несколько раз – его навыки и так были настолько отточены, что едва ли требовали медицинского вмешательства. Он помнил его как место, наполненное стерильной чистотой и больничной, антисептической прохладой – но тогда его глазам предстала галерея, наполненная жуткими, гротескными предметами; на стенах, покрытых ржавыми потеками, висели биологические трофеи образцы представляющих интерес мутаций и булькающие емкости с ядовитыми жидкостями.
Царившая там вонь была неописуемой – но, после того, как Фабий открыл ему новые возможности и перекроил его по образу и подобию примарха, это место стало для него вместилищем чудес. Но, хотя искусство Фабия открыло ему великолепные новые миры, Люций не мог заставить себя испытывать к нему теплые чувства. Впрочем, он считал, что подобные вещи сейчас не имеют никакого значения.
Он услышал, как Фулгрим задал вопрос, но смысл слов ускользнул от него; он вполголоса выругался, поняв, что рассеянность снова взяла над ним верх. Взяв себя в руки, Люций сконцентрировался, превратив свое внимание в тонкий клинок, сфокусировав его на поставленной задаче. Фулгрим был уже почти рядом с ним, и, поскольку Люций был автором этого плана, именно он должен был сделать первый ход.
Люций выступил из тени и едва заметная грань, разделявшая жизнь и смерть, стала еще тоньше. Его органы чувств, как волной, захлестнуло ослепляющей яркостью этого мгновения, его пронзила дрожь от ощущения того, что он делает, от чистого безумия и необратимости его поступка.
- Люций? – произнес Фулгрим с удивленной улыбкой. – Что ты здесь делаешь?
- Мне нужно поговорить с тобой.
- А как же «мой повелитель», Люций? Или ты забыл, с кем разговариваешь?
- Я понятия не имею, с кем говорю, - произнес Люций, не отрывая взгляда от непроницаемо-темных провалов глаз Фулгрима. В них не было ни следа сострадания, ни проблеска человечности – ничего, что напоминало бы о его господине и повелителе, которого он любил всем сердцем и которому беззаветно служил. Но он тут же усомнился, было ли это правдой, или он вспомнил прошлое, которого в действительности не было, ложную историю, сочиненную на ходу, чтобы объяснить и оправдать происходящее.
- Я – Фулгрим, повелитель Детей Императора, - ответил Фулгрим, оглядываясь по сторонам, словно стараясь дотянуться своими органами чувств как можно дальше – и, кажется, постепенно понимая, что на его шее затягивается петля. – И ты должен повиноваться мне.
Люций покачал головой и положил ладонь на эфес меча. Что ж, он ожидал, что для выполнения этой задачи ему придется приложить некоторые усилия.
- Я не знаю, кто ты, но ты не Фулгрим, - произнес Люций, но примарх лишь рассмеялся в ответ.
Это был хороший смех, заразительный, полный неподдельного веселья. Это был смех человека, который знает, что он сможет оценить услышанную шутку куда лучше, чем любой из окружающих.
Фулгрим широко улыбнулся, его темные глаза сияли от извращенного удовольствия, которое он находил в происходящем.
- Решил, что сможешь застать меня врасплох, мечник? Так ведь? – поинтересовался Фулгрим. – Я же вижу, как ты смотришь на меня, как изучаешь меня, забыв про все на свете, вижу твои старания стать лучше всех. Ты думаешь, я не замечаю, как ты желаешь скрестить со мной клинки?
Люций постарался не показать удивления. Он решил, что Фулгрим слишком поглощен собой, чтобы заметить, как пристально за ним следят – но мог бы сообразить, что подлинное самолюбование питается вниманием других. Фулгрим упивался его слежкой – и кто знает, что еще он успел заметить? Неужели каждое его движение было спектаклем, разыгрываемым, чтобы усыпить бдительность Люция сознанием мнимого превосходства – или это был лишь рассчитанный блеф?
- Я следил за тобой с Истваана V, и ты – не тот, кто вел меня в битву на Лаэране. Тот Фулгрим, за которым я шел в том, эльдарском мире, уже не был тем, кто смотрел на меня и позволял вести себя с ним, как с равным. Ты – вор, похитивший облик моего господина, и я не собираюсь подчиняться самозванцу.
Фулгрим снова расхохотался, присев на полусогнутых, словно Люций сказал что-то до смерти смешное. Люций раздраженно нахмурился. Что такого забавного было в его словах? Он взглянул на Каэсорона, но по лицу Первого капитана невозможно было ничего понять.
- Люций, ты просто бесценное сокровище, - воскликнул Фулгрим. – Неужели ты сам не видишь? Мы все подчиняемся самозванцу. Хорус Луперкаль пока не заслужил титул Императора. И до тех пор – кто он, как не самозванец?
- Это не одно и то же, - произнес Люций, чувствуя, как его моральное превосходство в этом противостоянии постепенно разрушается и сходит на нет. – Хорус Луперкаль – это Воитель, а ты не Фулгрим. Я вижу его лицо, но за ним скрывается что-то другое, нечто, порожденное той же силой, что даровала нам возможность полностью познать все чудеса этой галактики.
Фулгрим выпрямился в полный рост и отвечал:
- Если дело в этом, мечник, не пора ли тебе пасть ниц передо мной и умолять, чтобы я явил тебе новые чудеса? Если я – воплощение Темного Князя варпа, облаченное в тело твоего возлюбленного примарха, я смогу показать тебе, как утолить твой голод и желания – и у меня это получится куда лучше, чем у него.
Смутные очертания фигур мелькнули в тенях между нишами, в которых стояли статуи, и Люций увидел Хелитона и Абранкса, которые появились с противоположных сторон от изображения Лорда командира Пеллеона. Со стороны галереи показался неторопливо шагающий Марий Вайросеан, длинноствольная звуковая пушка покачивалась в перевязи у него на боку, ее диссонантные спирали издавали мурлыкающее бренчание, полностью заряженные и готовые к бою. Какофони вышли из укрытий, в их широко раскрытых глазах было безумие и жажда вновь нырнуть в блаженный экстаз звука.
Апотекарий Фабий одним широким шагом выступил из арочного входа, ведущего в его подземное царство, по бокам от него встали Калим, Даимон, Руэн и Крисандр.
Фулгрим медленно развернулся, оценивая число воинов, окруживших его.
Люций насчитал примерно пятьдесят бойцов – и ему хотелось бы, чтоб их было еще столько же. И еще сотня сверх того.
Капитаны Легиона окружили Фулгрима, все – с обнаженным оружием и жаждой убийства в сердце. Люций достал меч и пошевелил плечами, расслабляя мышцы. Они собрались не для того, чтобы убить Фулгрима – если такое вообще возможно для смертных – но эта стихийно разворачивающаяся драма являла все больше признаков ситуации, стремительно выходящей из-под контроля.
- Увы, меня предали те, кто был мне всех дороже, - произнес Фулгрим, прижимая руки к груди, словно его сердце было разбито. – И вы все верите этой лжи? Вы действительно считаете, что я не ваш генный родитель, не тот, кто уберег вас от исчезновения, на самом краю которого вы оказались, не тот, кто вел вас к правде, которую скрыл от нас некогда бывший нашим отцом?
Лицо Фулгрима дрогнуло, и Люций ощутил настоящее смятение, увидев одинокую слезу, скатившуюся по мраморной безупречности лика примарха.
Примарх повернулся к Юлию Каэсорону, его глаза были полны боли, которую причинило совершающееся предательство.
- И ты, Юлий? – произнес Фениксиец. – Что ж, ты повержен, Фулгрим!
- Взять его! – заорал Юлий Каэсорон, и капитаны отступили в стороны от Фулгрима, когда пушка Мария Вайросеана выпустила на волю шквал пронзительных раскатистых звуков. Под ударом звукового оружия статуи покрылись трещинами, а Люций ощутил, как все его тело пронзила восхитительная дрожь, когда акустическая волна швырнула его на плиты, которыми был вымощен пол галереи.
Фулгрим пошатнулся от удара, безумная сила звуковой волны сорвала одеяние с его тела. Он упал на одно колено, его венец из золотых лавровых листьев разлетелся на тысячу осколков. Теперь Фулгрим был почти полностью обнажен – на нем осталась лишь алая набедренная повязка – и Люций замер от восхищения гибкой, почти змеиной грацией его тела. Даимон подскочил к поверженному примарху, занося свою жуткую булаву, словно топор палача.
Фулгрим качнулся, уклоняясь от удара, и усаженное шипами навершие врезалось в каменные плиты пола. В разные стороны полетели осколки, и, прежде, чем Даимон успел выдернуть булаву, Фулгрим пришел в движение, поднялся и впечатал основание ладони в лицо капитана. Даимон не успел даже вскрикнуть – а его лицо уже было вмято внутрь страшным ударом. Его тело еще падало, а Фулгрим уже перехватил булаву левой рукой и нанес подсекающий удар по Руэну, который рванулся вперед и по рукоять вогнал свой отравленный кинжал в бок Фулгрима.
Рукоять булавы врезалась в локоть Руэна, круша кости плеча и предплечья. Вопль боли, который издал капитан, музыкой прозвучал в ушах Люция, а Фулгрим выдернул казавшийся смехотворно-маленьким клинок из своего тела. Ударом ноги Фулгрим отшвырнул Руэна, так что тот кубарем пролетел через всю галерею и, врезавшись в одну из статуй, остался лежать в разбитой вдребезги броне и с переломанными костями.
Люций кружил вокруг Фулгрима, пока еще не решаясь вступить в бой. Его клинок едва заметно трепетал в руке, изнемогая от жажды столь изысканной и редкостной крови и желая вовлечь хозяина в смертельную боевую пляску.
- Подожди, моя красавица, - прошептал он. – Пока есть другие, они примут на себя бОльшую часть гнева и силы примарха.
Люций не мог сказать, подействовал ли на Фулгрима яд, которым был покрыт клинок Руэна, но, похоже, капитан Двадцать Первой был излишне самоуверен, считая, что его отрава способна принести гибель любому живому противнику.
Оружие Какофони взорвало воздух рычащей серией убийственных нот, наполняя Галерею Мечей отражающимся от стен, сталкивающимся в пространстве эхом и оглушительными гармониями, от которых у каждого слышащего их из ушей шла кровь. Фулгрим издал пронзительный вопль наслаждения, когда звуки заставили его плоть и кости дрожать с бешеной силой, которая должна была бы трижды убить его.
Хелитон сделал шаг вперед и нанес удар своим шипастым, закованным в цестус кулаком, в основание спины Фулгрима – такой удар мог переломить позвоночник кому угодно, даже Адептус Астартес в боевой броне. Но примарх, почувствовав атаку, лишь развернулся к нему. Сокрушительный удар локтем опрокинул Хелитона на спину, его нижняя челюсть, практически оторванная от черепа, висела на влажно блестящих сухожилиях, показывая окровавленный обломок кости. Абранкс, увидев, что его милый друг выведен из игры, закричал и нанес стремительный удар обоими мечами, целясь в шею Фулгрима. Примарх отбил один меч навершием даимоновой булавы – но Абранкс ловко приблизился на расстояние, достаточное, чтобы второй меч достал до горла Фулгрима.
Кровь хлынула фонтаном, и глаза Фулгрима широко распахнулись в неподдельном удивлении. На краткий миг Люций ощутил горькое разочарование и ядовитую ревность – Абранкс, куда менее искусный мастер меча, чем он, смог нанести такой удар. Но кровь остановилась столь же быстро, как и показалась, а Фулгрим схватил Абранкса за шею и отшвырнул прочь.
- Хороший ход, Абранкс, - произнес Фулгрим скрежещущим голосом, в котором звучало удовольствие. – Я его запомню.
Калим щелкнул хлыстом, усеянный зубами ремень обвился вокруг левой руки Фулгрима. Клыки карнодона впились в плоть, из ран брызнула кровь. Калим дернул хлыст на себя, а Юлий Каэсорон выступил вперед и нанес удар кулаком – сокрушительный левый хук. Усиленный аугметикой удар Каэсорона был достаточно силен, чтобы разнести на части танк, и Фулгрим рухнул на колени, но, прежде чем Каэсорон успел ударить снова, Калим резко рванул хлыст, а Крисандр вонзил свой кинжал между лопаток примарха.
Пальцы Фулгрима сомкнулись на хлысте, вгрызающемся в его тело, он потянул за ремень – со стороны это движение казалось легким и почти нежным. Но от этого рывка Калим рухнул на пол, кубарем покатившись мимо примарха, врезался в Крисандра, и оба с грохотом улетели в противоположный конец галереи. Каэсорон снова перешел в наступление, но Фулгрим уже был готов к этому – он блокировал удар булавой Даимона и врезал кулаком ему в лицо. Каэсорон, захрипев, рухнул на пол – но Фулгрим не сделал ни единого движения, чтобы прикончить его.
- Бей, Люций! – крикнул Фабий, и мечник коротко выругался, проклиная апотекария, когда Фулгрим обернулся в его сторону. Примарх отбросил булаву и вынул из ножен сверкающий клинок, который Хорус Луперкаль подарил ему на борту «Духа Мщения».
- Ну что ж, мечник, давай приступим, – мрачно ухмыльнулся Фулгрим, чуть покачиваясь на ногах.
Люций увидел, что аристократическая бледность примарха приобрела болезненный землистый оттенок и сплюнул на палубу.
- Дело того не стОит, - произнес он. – Яд Руэна и твои раны делают поединок бессмысленным.
Фулгрим раскинул руки и оценивающе оглядел капли крови, падающие с его тела.
- Ты об этом? – спросил он. – Это пустяки. Сразись со мной клинком, который я подарил тебе, и мы разрешим все вопросы раз и навсегда, да?
Люций вызывающе вскинул голову, повернувшись к примарху, встретил его наполненный бешеной яростью взгляд, и в этом взгляде увидел правду – столь же однозначную, сколь неотвратимо было то, что должно произойти.
Даже израненный, Фулгрим сможет убить его.
А Люций не настолько был готов к смерти.
Но прежде, чем он продолжил разговор, Юлий Каэсорон поднялся с пола за спиной Фулгрима и обрушил свой энергетический кулак на череп примарха. Этот удар должен был превратить голову его противника в кровавую кашу – но Фулгрим просто рухнул на пол. Фениксиец тряс головой, а его широко раскрытый окровавленный рот напомнил Люцию вырезанные на камне сцены смерти, которые он видел в руинах Истваана V.
Фулгрим пытался подняться – но Марий Вайросеан прижал раструб своей звуковой пушки к шее примарха, и оружие разразилось шквалом пронзительных гармоний, наполнивших галерею оглушительным шумом. Люций вскрикнул от боли, а глаза Фулгрима закатились под лоб, и в стоне, сорвавшемся с его губ, звучало что-то, более всего похожее на безумное наслаждение.
Меч выпал из руки примарха, и он с глухим шумом распластался на расколотых плитах пола. Люций поднял взгляд, часто моргая, чтобы избавиться от плясавших перед глазами цветных точек, в ушах звенело, словно от одновременно бьющего в набат миллиона колоколов. Он стоял в нескольких метрах от Вайросеана – так что даже представить себе не мог, как выстрел звуковой пушки подействовал на Фулгрима.
Оставшиеся в живых капитаны поднимались с пола и через некоторое время вокруг поверженного бога собрался круг потрясенных воинов. Такого сражения у них не было никогда, бойцы Легиона обратили оружие против собственного примарха – и все они отдавали себе отчет в том, какое чудовищное злодеяние совершили.
Люций не понимал, что он должен чувствовать. Ему обманом удалось уклониться от поединка с Фулгримом – поединка, который, как подсказывала ему интуиция, он бы проиграл. Но некий тайный инстинкт говорил, что у него еще будет шанс скрестить свое оружие с созданным ксеносами клинком примарха – и остаться в живых, чтобы рассказать об этом.
Люций пристально взглянул на своих братьев-капитанов. Никто не заметил этого взгляда – все их внимание было поглощено поверженным примархом. Из многочисленных трещин на броне Калима шла кровь. На нагрудной пластине кирасы Крисандра красовалась вмятина – такая глубокая, что кости под ней несомненно были переломаны. Абранкс на коленях стоял рядом с Хелитоном, придерживая руками висящие обломки нижней челюсти своего брата. Растянутый рот Вайросеана распахнулся еще шире, из него вырывалось удовлетворенное шипение, а Юлий Каэсорон глядел на свой кулак, словно никак не мог поверить, что в гневе поднял его на Фулгрима.
Никто не произносил ни слова. Никто не знал, что сказать.
Они подняли оружие против своего примарха, и теперь должны были наслаждаться плодами своей победы.
Апотекарий Фабий первым нарушил молчание.
- Придурки! – прошипел апотекарий своим безжизненным голосом. – Вы так и будете стоять тут, разинув рты, как рыбы на берегу, пока он не придет в себя?!
Фабий развернулся и направился к арке, которая обрамляла вход в его некрополь, наполненный результатами извращенных хирургических эксперимантов. Там, на границе света и тени, он остановился и обернулся к капитанам Легиона.
- Несите его вниз. – произнес Фабий. – Нам еще многое предстоит сделать.
- Что именно ты собираешься делать, апотекарий? – с нажимом вопросил Каэсорон.
- Я намерен изгнать тварь, укравшую тело нашего примарха.
- Но как? – не понял Люций.
- Любым способом, который будет необходим. – ответил Фабий с отвратительной ухмылкой.
@темы: пафос, перевод, Их нравы, божественная теория