Святый Боже... Яви милость, пошли смерть. Ну что тебе стОит? Не для себя ведь прошу!
Расколотое отражение. Глава XIII
Фабий начал с самой древней техники допроса – демонстрации своих многочисленных орудий пытки и подробного объяснения того, с какими целями и каким образом они будут использоваться. Они варьировались от незамысловатых артефактов, которые мог бы использовать любой ремесленник, работающий с металлом или деревом – молотов, плоскогубцев с заостренными, как иглы, губками, гвоздей, паяльных ламп, шильев, рубанков и дрелей с низкими оборотами – до куда более экзотических орудий для причинения страданий. Нейро-прессы, разжижители органов, воспламенители чакр, сверла для костного мозга и этерификаторы головного мозга.
- А вот это последнее приспособление – одно из тех, чье использование доставляет мне особенное удовольствие, - сообщил Фабий, прикрепляя к позвоночнику Фулгрима множество металлических зубцов. Каталка, на которой лежал Фулгрим, вращалась вокруг своей продольной оси – так что, теперь они могли видеть иссеченные рубцами плечи, и спину, которая походила на гористый пейзаж – настолько она была покрыта шрамами и заживающими хирургическими швами. Люций видел в теле примарха восхитительное самоотречение, беззаветное стремление к невыносимо-сладостным мучениям, которых может добиться лишь подлинный адепт боли.
- Что это за штука и что она делает? – спросил Каэсорон.
Фабий улыбнулся, радуясь возможности поведать о своем пыточном инструменте.
- Это нейропаразит, я сконструировал его, используя мозговую жидкость ксеноса, в чьих генах были срощены разные цепочки ДНК, и нанотехнологии, отвоеванные у гибрид-капитанов Диаспорекса.
- Это не ответ на вопрос, - бросил Марий.
Фабий кивнул и, указывая, прикоснулся к затылку Фулгрима пальцем с длинным острым ногтем. Люций нахмурился, видя этот жест, который слишком красноречиво указывал на его намерения. Для Фабия Фулгрим был просто очередным куском мяса, на котором он мог колдовать в ходе своих биологических экспериментов. Исход этого предательства решал будущую судьбу всего Легиона – а для него это был лишь повод для научных причуд и проверки нового оборудования. Чувства Люция к Фабию постепенно превращались из недовольства в ненависть.
Фабий поднял артефакт, который выглядел как задняя часть боевого шлема, и повертел его в руках. С одной стороны приспособления торчали тонкие шипы, каждый соединялся с крохотным насосом-иньектором, заполненным серебристо-блестящей жидкостью, которая подрагивала, как ртуть.
- При размещении приспособления на теле субъекта, нано-флюид проникает внутрь и собирается в стволе головного мозга и, по нейронным связям распространяется по всему мозгу. Различные разновидности ксеносов, которых я использовал при приготовлении этой сыворотки, обладали повышенным психическим потенциалом, а вмешательство в химические реакции головного мозга позволяет манипуляторам получать доступ к любой из долей мозга и стимулировать их так, как это требуется нам.
- С какой целью? – не понял Люций, хотя идея казалась ему удачной.
- Все смертные существа сконструированы довольно просто, - ответил Фабий. – Животные, машины, собранные из плоти и крови, управляемые по преимуществу простыми механистическими командами. То, что мы ошибочно именуем индивидуальностью и характером, по сути, простые последовательности стимулов и реакций на них. Если разработать достаточно сложные алгоритмы, возможно сконструировать функциональную модель, которая будет практически неотличима от живого существа. Обладая этим знанием, мы можем стимулировать различные области мозга, усиливая одни сигналы, и, соответственно, блокируя другие. Я могу вышибить грудному младенцу мозги на глазах у его матери, но это приспособление может заставить ее испытывать безумную скорбь, или бешеный восторг – по моему выбору. Или, предположим, я касаюсь груди человека – а он чувствует себя так, словно я вырываю ему сердце голыми руками.
- Тогда зачем нужны все остальные штуки? – не понял Каэсорон.
- Этот предмет может заставить человека поверить, что он горит заживо, едва он увидит искру, мелькнувшую поблизости от него - но можно получить некоторое удовлетворение от… менее сложного подхода к боли. – сообщил Фабий.
- Ну, с этим мы все согласны. – произнес Первый капитан.
- Так чего мы ждем? – требовательно вопросил Вайросеан. – Давайте начнем, чтобы быстрее покончить с этим.
Фабий медленно кивнул и снова развернул каталку. Лицо Фулгрима слегка покраснело, и Люций видел, как он смакует их надежды и предвкушает их усилия в попытках спасти душу того, чье тело он захватил.
- Я помню эту вещицу, - заметил Фулгрим. – Ты что – серьезно веришь, что она подействует на сущность вроде меня? Мой разум – система, куда более сложная и запутанная, чем это можно сказать о твоем. Он работает в сферах, которые не в состоянии постичь ни один из вас, он беспределен, и не ограничивается тем, что заключено в костяной оболочке, он существует там, куда лишь богам дано проникнуть.
- Вот и проверим, - коротко ответил Фабий, уязвленный тем, что его гениальность попытались поставить под сомнение.
- Начинай с этой штуки, - приказал Каэсорон. – Если все получится, то Фулгрим вернется в отличное, неповрежденное тело.
- Сыны мои, в ваших поступках вы – словно овцы, которых ведут на бойню. – продолжал Фулгрим. – Люций подбросил идею, которая зажгла искру интереса в ваших унылых жизнях, а вы ухватились за нее, как за путеводную нить – потому что с ее помощью вы действительно можете что-то чувствовать. Неужели со времени нашего вознесения вы так ничему и не научились? Непокорность в душе и делах – вот подлинная жизнь. Братство делает из вас стадо баранов, и лишь ересь – божественна!
- Хватит болтать, - произнес Люций, и, схватив зазубренные плоскогубцы, поймал ими средний палец правой руки Фулгрима. Одно быстрое, ровное нажатие – и он раздробил средний сустав пальца, кровь брызнула из раны струей, потом замедлилась, падая каплями.
Фулгрим застонал – но Люций не мог сказать, был ли это стон боли или удовольствия.
Фабий отобрал у Люция плоскогубцы, одарив его угрюмым рассерженным взглядом.
- Пытка – сложное искусство, она не терпит суеты, она возводит пирамиду боли, ведя по всем ее ступеням. – произнес он. – Без толку изрезать и покалечить – это дело для дилетантов. Я не собираюсь принимать участие в этой живодерне.
- Ну так прекрати болтать и переходи к делу, - парировал Люций. – А то у меня впечатление, что ты пытаешься увильнуть.
- Мечник прав, - заметил Каэсорон, угрожающе нависая над апотекарием. Фабий казался карликом рядом с облаченным в терминаторскую броню Юлием, так что апотекарию не оставалось ничего, кроме как кивнуть, выражая согласие.
- Как прикажете, Первый капитан, - произнес Фабий, поворачиваясь к своим инструментам. – Начнем с боли, которую дарует огонь.
Люций почувствовал, как участился его пульс, когда он увидел, как Фабий взял со скамьи сварочный резак и трижды щелкнул механизмом, прежде чем ему удалось включить прибор. Фабий активировал подачу газа – пламя, достаточно мощное, чтобы разрезать стальной лист, приняло форму небольшого конусообразного иссиня-белого язычка.
Юлий Каэсорон склонился к Фулгриму и произнес:
- Даем тебе последний шанс, выродок. Убирайся из тела моего примарха – и тебе не придется страдать.
- Я жажду страданий, - сквозь стиснутые зубы процедил Фулгрим.
Каэсорон кивнул, и Фабий поднес пламя к подошве ноги Фулгрима.
Плоть сморщилась, потекла, как расплавленная резина, испепеляемая невыносимым жаром. Спина Фулгрима выгнулась, как лук, его рот широко распахнулся в беззвучном крике, и все вены и сухожилия на его шее выступили под кожей, словно горные хребты.
Люций следил, как из-под обгорающей, скручивающейся кожи показалась кость, секунду она белела и сверкала, потом – становилась черной. Костный мозг, выгорая, наполнил воздух громким, жирным шипением, а аромат опаленной жаром плоти оставлял на нёбе богатый, словно у чуть тронутой душком дичи, привкус. Люцию и раньше приходилось обонять и пробовать на вкус человеческое мясо, но те убогие угощения не шли ни в какое сравнение с этим эпикурейским пиршеством.
Он видел, что этот запах оказывает точно такое же действие на всех остальных.
Изуродованные ожогами черты Каэсорона слегка смягчились, а Вайросеан держался на ногах только благодаря усилию воли. Только Фабий выглядел не поддавшимся этим чарам, но Люций догадывался, что он уже насладился видом и ароматом тела примарха, исследуя его божественное устройство. Фабий играл, оглаживая пламенем ногу Фулгрима, пока все, что оставалось ниже лодыжки, не превратилось в почерневшую массу сплавленной кости и кипящего костного мозга, который длинными каплями стекал на плиточный пол апотекариона.
Юлий Каэсорон взялся рукой за обугленную кость.
- Это страдание может закончиться. – произнес он; самообладание вернулось к нему с поразительной скоростью.
Люций облизал губы, все еще наслаждаясь восхитительно-богатым ароматом и вкусом обожженной плоти Фулгрима.
Фулгрим взглянул на Каэсорона с натянутой улыбкой и отвечал:
- Страдание? Да что ты знаешь о страдании? Ты – воин, который воевал там, где я ему приказывал, орудие для удовлетворения моих желаний, и не более того. Ты никогда не страдал, и не тебе говорить о страдании с тем, кто его испытал.
- Я предпочитаю не страдать, - сообщил Каэсорон. – Человек может быть достаточно силен, чтобы повелевать своими чувствами настолько, что невозможно заставить его страдать. Если кто-то страдает от боли или унижения – это лишь означает, что он утратил контроль. Это признание человеческой слабости. А я – достаточно силен, чтобы отказаться от страданий.
- Так ты еще больший глупец, чем я думал, Юлий. – произнес Фулгрим. – Как по-твоему, откуда берется сила, как не из страданий? Трудности и потери – вот источник любой силы. Тот, кто никогда не ведал страданий, обладает не большей силой, чем все прочие. Но человек должен быть слабым, чтобы страдать – и страдание дарует ему силу.
- Тогда ты станешь поистине могуч, когда мы с тобой закончим, - пообещал Вайросеан.
Фулгрим усмехнулся.
- Боль – это истина, - произнес он. – Страдание – это хлещущий конец кнута, отсутствие страдания – рукоять того же, кнута, которую повелитель держит в руке. Каждый акт страдания – испытание для любви, и я докажу это вам, выдержав любую боль, которую вы мне причините, потому что люблю всех вас.
- Это не слова Фулгрима, - резко произнес Каэсорон. – Это сладкая ложь, чтобы ослабить нашу решимость.
- Неправда, - ответил Фулгрим. – Все, что я узнал с тех пор, как забрал жизнь моего брата, бесспорно доказывает это. Все, что существует в этой огромной вселенной, связано между собой незримыми нитями – даже те вещи, которые выглядят противоположностью друг другу.
- И как же это открылось тебе? – поинтересовался Люций. – Лорд Фулгрим любил все прекрасное и удивительное, но вряд ли был философом.
- Чтобы испытывать истинную любовь к красоте и чудесам, нужно быть философом в душе, - произнес Фулгрим, разочарованно покачав головой. – Я заглянул в потаенные глубины варпа, и узнал, что все сущее – это вечная борьба противоположностей: свет и тьма, жар и холод, и – конечно – наслаждение и боль. Но подумайте об экстатическом удовольствии и не поддающейся описанию боли. Они связаны, но они – совсем не одно и то же. Боль может существовать без всякого страдания, как возможно и страдать, не испытывая боли.
- Согласен, - произнес Каэсорон. – но к чему ты клонишь?
- Что ты, будучи человеком, можешь понять, испытав боль – так это только что огонь жжет и что он опасен; но то, что я узнал в страдании, сделало меня одним из странников на дороге безумств и показало мне путь в чертоги мудрости. Боль без страданий подобна победе без борьбы, друг без друга они бессмысленны. Но, в конечном счете, страдание измеряется даже не болью, а тем, что оно отнимает у нас.
- Тогда все мы ужасно страдаем, - уверил Вайросеан. – Мы потеряли нашего возлюбленного повелителя.
Люций отвернулся – ему были отвратительны слезливые сантименты Вайросеана – и нахмурился, взглянув на то, что осталось от ступни Фулгрима. Плоть была полностью сожжена – но сейчас он видел, как нечто, напоминающее тонкую прозрачную пленку, покрывает кость, которая постепенно пропадала из вида за этой стекловидной массой. Словно змея, которая только что сбросила кожу, новая плоть ноги Фулгрима влажно, маслянисто блестела, на глазах принимая завершенную форму.
- Смотрите, - произнес Люций. – Он исцеляется. Нам нельзя останавливаться.
Фабий перевел взгляд с лица Фулгрима на его новую ступню, изучая ее с академическим интересом, а Каэсорон и Вайросеан взяли новые орудия пытки. Капитаны встали по бокам от Фулгрима и испытали выбранные приспособления на связанном примархе. Каэсорон дробил суставы изогнутыми плоскогубцами, а Вайросеан орудовал предметом, напоминающим рубанок, каждым движением снимая с груди Фулгрима длинные полосы кожи.
- А-а… - усмехнулся Фулгрим. – Поистине, лишь бальзам страданий может избавить от бремени счастья…
Люций чувствовал запах крови Фулгрима и уже собирался взять шило или молот, но взгляд в глаза примарха остановил его руку. Мучения, которые причиняли ему Каэсорон и Вайросеан, давно погрузили бы простого смертного в пучину безумия, но, похоже Фулгрим получал удовольствие от этого нового опыта.
Их взгляды встретились, и Фулгрим произнес:
- Продолжай, Люций. Возьми одну из этих вещиц. Заставь мою плоть кричать!
Люций покачал головой и скрестил руки на груди, опасаясь исполнить желание Фулгрима.
- Уверен? – улыбка снова тронула губы Фулгрима. – Ты ведь лучше, чем эти тупицы, понимаешь, что будешь жалеть, если не уступишь этому искушению.
- Что ж, ты прав, но я думаю, что существо, могущества которого хватило, чтобы взять под контроль тело Фулгрима, найдет в себе достаточно сил, чтоб без труда выдержать любую боль и страдание.
- Как ты проницателен, сын мой, - похвалил его Фулгрим. – Должен признать, это… довольно увлекательно, но боль для меня - не более, чем раздражитель. Во всяком случае та боль, которую можете причинить вы.
Каэсорон прервал свои труды и поднял взгляд на Фабия.
- Эта тварь говорит правду?
Фабий обошел каталку, измеряя показатели биоритмов Фулгрима со все бОльшим недоумением. Люций не был апотекарием, но даже он мог видеть, что эти показатели подтверждали – их действия производили на примарха эффект не больший, чем чтение стихов.
Вайросеан отшвырнул свой рубанок, и стеклянный цилиндр, установленный в темном алькове, с грохотом разбился. Отвратительная жидкость заструилась по полу Апотекариона, над ней, словно над кислотой, поднимался легкий дымок; в жидкости пульсировала бесформенная масса органов, принадлежавших существу, смутно напоминающему гуманоида. Но, кем бы оно ни было, его предсмертные конвульсии продлились лишь мгновение, после которого его несчастное подобие жизни подошло к концу.
Фабий опустился на колени около влажно блестящих останков и одарил Вайросеана ядовитым взглядом.
Марий не обратил внимание на обозленного апотекария и, взяв в руки голову Фулгрима, склонился над ним, словно собирался поцеловать. Вместо этого он треснул примарха головой о каталку и испустил жуткий вопль, наполненный горем и гневом, от которого Люций и Каэсорон шарахнулись в стороны.
Звук раскатился по помещению, отражаясь от стен, словно рев низко летящей Громовой Птицы, разрушая каждый кусок стекла, находившийся здесь. Тысячи звенящих осколков усеяли плиточный пол.
- Ты, порождение зла! – голосил Вайросеан. – Прочь, или я оторву ему голову. Лучше я увижу Фулгрима мертвым, чем позволю тебе владеть им еще хотя бы секунду!
Люций старался взять себя в руки, борясь с головокружением и звоном в ушах от акустической атаки, а Фабий метнулся к Вайросеану и оттащил его от Фулгрима.
- Идиот! – рявкнул Фабий. – Твоя дурная злость чуть не похоронила месяцы моих экспериментов.
Не обращая внимания на гнев апотекария, Вайросеан сжал кулак, готовый сделать из Фабия отбивную.
- Марий! – выкрикнул Фулгрим. – Остановись!
Десятилетия беспрекословного подчинения заставили Мария Вайросеана замереть на месте, а Люций вспомнил о железной хватке непререкаемой власти, которой от рождения обладали примархи. Даже он, не слишком склонный почитать власть предержащих, почувствовал, как слова примарха парализовали его волю.
- Ты зовешь меня злом, но как ты можешь решать, что добро, а что – зло? Разве это не просто слова, которые человек придумал, чтобы оправдывать свои поступки? – продолжал Фулгрим. – Подумай, что является мерой добра и зла, и ты увидишь, что то, что я есть, то, во что я превращаюсь – это воплощение безупречной красоты. Воплощение добродетели и совершенства.
Люций подошел к стальному столу и сверху вниз посмотрел на примарха, чувствуя, что его слова касаются чего-то глубокого и важного – того, чего он не мог полностью понять, но от чего, возможно, зависело его будущее. Он взял шило с длинным изогнутым острием и вонзил его в грудь Фулгрима сквозь еще не затянувшийся рубец. Лицо Фулгрима исказилось, когда металл погрузился в его плоть, но Люций не мог определить, что выражала эта гримаса.
- И во что же ты превращаешься? – поинтересовался он.
- Ты задаешь неправильный вопрос. – ответил Фулгрим, пока Люций дюйм за дюймом продолжал погружать шило в его грудь.
- А какой правильный?
Марий и Юлий наклонились ближе, а Фабий остался в стороне, сыпля ругательствами из-за месяцев загубленной работы, которая грязными струями стекала по полу и пузырилась вокруг его ног.
- Правильный вопрос – что двигает вселенную? А ответ на него можно получить, только поняв, откуда мы все появились.
Марий решил последовать примеру Люция и выбрал себе инструмент из богатой коллекции, разложенной Фабием. Он повертел в руках грушевидное приспособление, покрутил металлическую ручку внизу – от этого верхняя часть груши раскрылась, разделившись на несколько частей, по форме похожих на листья. Удовлетворенный, он вернул предмет к первоначальной форме и подошел к каталке, чтобы поместить его между ног примарха.
- Мы появились с Терры, - произнес Марий. – Речь об этом?
Фулгрим снисходительно улыбнулся и отвечал:
- Нет, Марий. О том, что было гораздо раньше. Настолько раньше, насколько можно представить.
Марий только пожал плечами и с трудом втиснул свой инструмент туда, где ему полагалось быть, а Юлий взял набор серебристых стержней – одни длиннее, другие короче, но все заканчивались длинными, как иглы, остриями. Один за другим, Каэсорон воткнул в тело Фулгрима семь этих игл, выстраивая их в линию от темени к паху. При взгляде на его работу, кропотливую, как у старательного ремесленника, становилось ясно, что Каэсорон отлично знаком с этими приспособлениями. Люций подумал, не был ли его выбор слишком убогим по сравнению с этими орудиями пыток – но решил, что его вполне устраивает простота шила, и нажал на рукоятку, проникая глубже в тело Фулгрима, стремясь к его неизвестным органам его нечеловеческой анатомии.
Фулгрим наблюдал за манипуляциями Каэсорона с вниманием учителя, который гордится своим учеником, впервые работающим без его инструкций. Примарх покачал головой, когда Каэсорон выпрямился, и произнес:
- Ты не совсем верно расположил иглу, предназначенную для чакры Свадхистана, Юлий. Возможно, это из-за того, что там творит Марий. Чуть повыше – и будет в самый раз.
Каэсорон снова склонился, проверил положение иглы, и переместил ее так, как, по словам Фулгрима, было правильно. Не произнося ни слова, он подсоединил к каждой игле медные провода, которые шли от негромко мурлыкающих генераторных блоков. Щелкнул выключатель – и помещение заполнила глубокая басовая нота энергии, которая окутала провода сверкающими дугами высоковольтных разрядов.
Фулгрим стиснул зубы, в черных провалах его глаз отразились крохотные молнии. Его кожа потемнела, и Люций почувствовал резкий острый запах пронзаемого электрическими зарядами тела, которое горело изнутри.
Выдерживая боль, которой было бы достаточно, чтобы унести жизни бесчисленного количества простых смертных, Фулгрим вновь заговорил.
- Начало этой вселенной было простым, она началась с такого внезапного и быстрого увеличения, что его вряд ли можно описать словами. В первые краткие мгновения ее существования вселенная была вместилищем такой поразительной простоты, что ее невозможно представить. Но со временем эти простые элементы стали соединяться друг с другом, образуя при этом слиянии все более сложные формы. Частицы превращались в атомы, атомы становились молекулами – и так, пока они не выросли в структуры, достаточно сложные, чтобы сформировать первые звезды. Эти новорожденные звезды жили и умирали в течение миллионов лет, и их пылающая смерть вызывала к жизни новые звезды и планеты. Ты, я – мы все сущности, изливающие свет, из которого мы созданы, свет из самого сердца звезд.
- Поэтично, но какое отношение все это имеет к добру и злу? – спросил Каэсорон, управляя током, идущим сквозь серебряные иглы, заинтригованный, казалось, против собственной воли. Люций был удивлен – ему всегда казалось, что Первого капитана мало интересует что-то кроме удовлетворения его собственных желаний и причинения врагу как можно более сильной боли.
- Об этом я еще расскажу, - пообещал Фулгрим, а Люций вынужден был напомнить себе, что они собрались здесь, чтобы подвергать пыткам захваченное существо, а не для того, чтобы слушать лекции о сущности вселенной. Он хотел сказать об этом, но слова Фулгрима захватили все его внимание.
- Ни одна из этих частей не случайна, - объяснял Фулгрим. – Все они составляют природу вселенной, ее стремление к все большей сложности. Ах-х-х, да, Марий, просто восхитительно, поверни винт еще! И теперь, как я уже говорил, все сущее, от простейших организмов до высочайше организованных предметов – части этого бесконечного цикла строительства и соединения. При благоприятном стечении обстоятельств все стремится к тому, чтобы стать чем-то более прекрасным, более совершенным и более сложным. Таков был путь вселенной с самого начала ее жизни, и его природа такова, что с него невозможно свернуть.
Люций кивнул и повернул шило в теле Фулгрима, стараясь описать рукоятью широкий круг.
- И куда же ведет эта дорога? Что там, в конце пути от простоты к сложности?
Фулгрим пожал плечами – невозможно было сказать, было ли это осознанным движением, или судорогой, которую вызвал ток, поджаривавший его кости.
- Кто знает? Некоторые называют это просветлением, кто-то – Нирваной. За неимением другого слова я предпочитаю звать это «совершенной сложностью». Это – окончательная цель всего сущего, и не имеет значения, задумываются ли эти существа о своей роли во вселенной, или нет. Так что, вопрос о добре и зле неразрывно связан с этим продолжающимся путем к совершенной сложности. И ответ на него очень прост.
Голос Фулгрима затих, его спина выгнулась дугой, а из угла рта побежала струйка крови. Люций хотел бы верить, что причиной этой боли было его шило, которое дошло до позвоночника Фулгрима – но сразу три воина испытывали на нем свое мучительное искусство, поэтому трудно было утверждать что-то определенное.
Фабий обошел каталку, считывая жизненные показатели Фулгрима с растущей тревогой.
- Вы убиваете его, - быстро произнес он. – Один из вас должен остановиться.
- Нет, – заявил Марий. – Боль изгонит демоническую сущность. Она покинет тело Фулгрима прежде, чем он позволит себе умереть.
- Дубина! – припечатал Фабий. – Ты думаешь, такие твари, как демоны, боятся разрушения смертных тел, в которые они вселяются? Эта сущность просто растворится в варпе, как только вы умертвите ее вместилище.
- Тогда зачем мы вообще все это делаем? – с нажимом вопросил Люций, выпустив рукоять шила и схватив Фабия за горло – он снова почувствовал какой-то подвох в заботе апотекария о Фулгриме. Люций смыкал пальцы, сжимая трахею, и глаза апотекария выкатились от удушья.
- Вы не можете нанести вред демону, - просипел Фабий. - …но, если боль будет достаточно сильной, возможно, нам удастся заставить его ослабить свою хватку…
- Возможно? – произнес Каэсорон. – Я что-то не слышу особенной уверенности в твоих словах.
Люций почувствовал, как что-то вцепилось ему в пах, и, опустив голову, увидел спиралевидную конструкцию из покрытого пятнами ржавчины металла и жесткой, жилистой плоти, которая вытянулась из-под кожаного плаща Фабия. Подкожный иньектор, наполненный мутно-розовой жидкостью прижался к его бедренному суставу, игла почти на дюйм впилась в мясо.
Фабий улыбнулся своей змеиной ухмылкой и произнес:
- Только тронь меня еще – и этот иньектор вкатит тебе дозу Вита Ноктус, которой хватит, чтоб уложить целую роту.
Люций неохотно отпустил апотекария, чувствуя, как холодный металл иглы покидает его тело. Как ни хотелось ему броситься и свернуть Фабию шею, он не мог сдержать усмешку, понимая, насколько был близок к смерти.
Фабий увидел его усмешку и заметил:
- Это всегда кажется забавным, пока мой эликсир не начнет действовать. Достаточно шести ударов сердца, чтобы он распространился по всему организму. После этого ты будешь мертв, и мир ощущений, который тебе открылся, умрет вместе с тобой. Вспомни об этом в следующий раз, когда надумаешь сорвать злость на мне.
Каэсорон отодвинул его в сторону и произнес:
- Довольно. У нас есть невыполненная задача. Апотекарий, мы сможем изгнать этого демона болью? Мне нужен однозначный ответ.
Фабий ответил, не отрывая взгляда от Люция, а тот встретил его враждебность со спокойной беззаботностью, которая – он чувствовал, - еще больше злила апотекария.
- У меня нет ответа, - произнес Фабий. – Тело любого смертного будет мертво задолго до того, как мы достигнем точки, в которой демон его покинет. Но тело примарха должно оставаться живым гораздо дольше – так что, у нас будет возможность достичь этого момента, когда боль изгонит демона.
- Тогда, наверное, самое время использовать твоего нейропаразита, - заметил Марий. – Ну, это штуку, которую ты сделал из гибрид-капитанов Диаспорекса.
Фабий согласно кивнул; Люций видел, что апотекарий только и ждал возможности сделать это. Низко наклонившись, он расположил «полушлем» на голове Фулгрима приладив к серебристому металлу длинные трубки из прозрачного пластика. Трубки тянулись по полу к жужжащей машине, которую, казалось, создали существа, которые не имели ни малейшего отношения к людям. Она пульсировала мигающими огнями и издавала звуки, находившимися вне слухового диапазона простых смертных; Люций наблюдал, как жидкость, подобная переливающейся ртути, неторопливо подрагивая, устремилась по трубкам в организм примарха.
- Лучше бы это сработало, - произнес Каэсорон, толкнув Фабия в грудь, - Если ты соврал, я убью тебя – и ни один из твоих поганых эликсиров меня не остановит.
Сверкающая жидкость проникла в тело Фулгрима, и с его губ сорвался глубокий вздох – вздох приверженца чувственных удовольствий, испытавшего новое, доселе неведомое переживание. Глаза Фулгрима широко распахнулись, он озирался вокруг, словно его вдруг пробудили от золотых снов – воспоминаний о полузабытых друзьях и ушедших возлюбленных.
- О, мои сыны… - произнес он, словно боль от пыток, которым его подвергали, была лишь чуть сильнее, чем нежнейшее касание крыльев мотылька. – Где я был?
Кровь покрывала его тело, словно багряное одеяние, острый запах жареного мяса исходил, казалось, из каждой пОры на коже. Раскаленные серебряные иглы, торчавшие из его тела, исходили жаром, а кости его таза разошлись и согнулись под неестественным углом – там поработало жуткое устройство Мария.
- Вы тут говорили о добре и зле, - произнес Люций, снова взявшись за рукоять шила и погружая его еще глубже.
- Да ты мастерски владеешь этой иглой, - заметил Фулгрим. – Похоже, ты так же искушен во владении малым оружием, как и большим.
- Постоянно упражняюсь, - ответил Люций.
- Я знаю, - парировал Фулгрим.
- Ну? Работает? – спросил Каэсорон у Фабия, который колдовал над голографическими дисками и колбами с осязательной жидкостью ксеносов.
- Да, – подтвердил апотекарий. – Я могу менять биохимические процессы в его мозгу, чтобы он видел то, что я хочу, чтобы он видел, чтобы чувствовал то, что я прикажу ему чувствовать. Его разум скоро окажется в нашей власти, и мы сможем им командовать.
Фулгрим рассмеялся, потом - зарыдал, его тело изогнулось в смертной мУке, потом – содрогнулось словно от величайшего наслаждения. Он вскрикивал, созерцая ужасные вещи, которые кроме него не видел никто, а через мгновение – облизывал губы, словно пригубив изысканного вина, или словно его обоняния коснулся роскошнейший аромат.
- Что с ним? – не понял Марий.
- Я устанавливаю контроль, - ответил Фабий, смакуя представившуюся возможность манипулировать таким великолепным экземпляром, воплощением безупречно-сконструированного совершенства. – Его разум сложнее, чем можно себе представить, это миллионы лабиринтов, переплетенных один с другим и заключенных друг в друга. Не так-то просто понять их внутренние связи.
- Ну, так давай быстрее, - скомандовал Каэсорон.
Не обращая внимания на угрозу, звучавшую в голосе Каэсорона, Фабий продолжил творить многочисленные изменения в составе жидкости и режиме работы машины. Эти манипуляции казались слишком сложными, чтобы уследить за ними, и Люций понятия не имел, что изменил апотекарий, и как это может подействовать на примарха. Каждая жилка на теле Фулгрима выступила под кожей – было ясно, что примарх не отдаст Фабию власть над своим телом без борьбы.
Тысячи эмоций и чувств отразились на лице Фулгрима, и Люций испытал неподдельную зависть – ему хотелось бы, чтоб именно его коснулась машина Фабия. Что может сравниться с тем, чтобы позволить чужой руке вести твой разум сквозь вселенную чувств? Но столь же быстро, как ему пришла мысль о таком захватывающем путешествии, пришла другая – о том, что он слишком эгоцентричен, чтобы передать кому-то власть над собой.
Наконец тело Фулгрима полностью расслабилось, он вытянулся на каталке с долгим вздохом облегчения. Его руки и ноги раскинулись по холодному металлу, и Фабий торжествующе ухмыльнулся, показав желтоватые зубы и по-змеиному мелькнувший между ними острый язык.
- Есть. Он мой, - произнес он. – Что прикажете делать дальше, Первый капитан?
- Можешь заставить эту тварь говорить правду?
- Конечно. Пара пустяков. – обнадежил Фабий.
Люций, нахмурясь, глядел на то, как быстро к Фабию вернулась его обычная самоуверенность, ему удивительно было, как апотекарию с такой легкостью удалось взять в свои руки управление процессом, который, по его словам, был неописуемо-сложен. Он вытащил шило из тела Фулгрима, и, обойдя вокруг каталки, встал рядом с Фабием. Вита Ноктус, или что-то еще – но он убьет Фабия, если только выяснится, что он солгал им.
Лица на длинном плаще апотекария колыхались и вытягивались, словно раскачиваясь вверх-вниз на холодных волнах, растянутые в беззвучном вопле, словно умоляя Люция прекратить их страдания. Мечник не обращал на них внимания – он старался найти как можно более удачное место для удара шилом, если возникнет необходимость убить Фабия.
Апотекарий, казалось, не замечал присутствия Люция, его пальцы порхали по панели управления машины ксеносов, словно у вдохновенного музыканта, играющего на органе в величественном святилище. Тело Фулгрима дергалось на каталке, его лицо исказила безумная улыбка, когда он почувствовал, что с ним делают.
- О, дети мои… - выдохнул примарх. – Вы желаете правды? Как неразумно с вашей стороны. Или вы не знаете, что правда – самая опасная вещь из всех, какие есть на свете?
- Твое время здесь подходит к концу, демон, - раздраженно бросил Марий. – Тебе нет места в Легионе. Ты – зло.
Фулгрим улыбнулся и отвечал:
- Ах, Марий, ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы называть меня воплощением зла, но это слово не имеет ни малейшего смысла, пока ты не поймешь, что представляют из себя добро и зло. Итак, вы хотите правды? Я дам ее вам. Если вы согласны, что вселенная движется к своей цели – состоянию совершенной сложности, и что в этом ее неизбежное предназначение – все, что мешает такому движению, следует считать злом. Следуя той же логике, то, что помогает этому путешествию – несомненно, добро. Я иду по пути, который ведет меня к моей совершенной сложности, а вы, препятствуя моему возвышению, действуете во имя зла. Так что, в этом помещении я – единственное воплощение добра!
- Ты пытаешься запутать нас абсурдной болтовней о природе вселенной, добре и зле, - прошипел Марий. – Но я знаю, что такое зло – и я вижу его перед собой.
- Ты смотришь сам на себя, Марий Вайросеан, - произнес Фулгрим. – Неужели ты до сих пор не видишь правды?
- Какой правды?
- Правды обо мне!
Люций отступил подальше от каталки, когда бицепс Фулгрима вдруг напрягся от внезапного прилива силы, и его правая рука разорвала путы, которыми он был привязан а каталке. Секунда – и его левая рука освободилась, еще одна – и примарх уже сидел, выдергивая иглы, вонзенные в его кожу и срывая приспособления для отслеживания биологических показателей, которые Фабий нацепил на него перед началом пытки.
Фулгрим пинком отшвырнул Мария и выдернул приспособление, которым работа Третий капитан – во вздохе, который он издал при этом, слышалось сожаление. Оно с влажным шлепком упало на пол апотекариона и покатилось, словно железный цветок, покрытый липкой кровью.
- Досадно. – заметил Фулгрим. – Я уже начал получать от этого удовольствие.
Примарх сбросил ноги с каталки, разорвав путы, привязывавшие его лодыжки – казалось, это стоило ему не большего усилия, чем ребенку откинуть одеяло, вставая утром с постели. Юлий Каэсорон прыгнул вперед, пытаясь остановить Фулгрима, но случайное движение примарха отбросило его в сторону. Фабий отскочил назад, но Люций остался неподвижно стоять на месте, понимая, что бежать нет никакого смысла.
Он понял, как слепы они были, как наивны. Как они могли поверить, что в силах захватить примарха и подчинить его своей воле? Они смогли выполнить задуманное лишь потому, что Фулгрим сам пожелал этого, решил привести их сюда. Фениксиец видел сомнение в душах своих воинов, и собрал их здесь, в это время и в этом месте, чтобы явить им свою истинную природу.
Фулгрим повернулся, оказавшись с ним лицом к лицу, и улыбнулся. Люций увидел правду – всю правду о том, что Фулгрим сказал и сделал со времен Истваана. В глазах Фулгрима он увидел, что тот узнает его, и упал на колени.
- Что это, Люций, ты просишь пощады? – произнес Фулгрим. – Я был более высокого мнения о тебе.
- Я не прошу пощады, мой господин. – отвечал Люций, склоняя голову. – Я приветствую вас.
Юлий Каэсорон поднялся на ноги, его силовой кулак включился, рассыпав сверкающие полукружья фиолетовых молний. Марий Вайросеан размашистым движением поднял свою звуковую пушку, его рот широко раскрылся – он готовился выпустить на волю волну звука и энергии, которые убили бы все живое в этом зале.
- Теперь ты знаешь? – спросил Фулгрим.
- Знаю, - подтвердил Люций. – И мне нужно было знать это с самого начала, Вы никогда никому не позволите подчинить Вашу волю. Если со мной такого не произошло – почему это должно было произойти с Вами?
- Ты о чем, мечник? – Каэсорон требовал немедленного ответа. - Ты предал нас ради этой демонической твари?
Люций покачал головой и негромко рассмеялся тому, насколько Каэсорон остался слеп – он отказывался видеть правду, которая сейчас была очевидна.
- Нет. – произнес он. – Нет, я не сделал этого, потому что ошибался.
- Насчет чего? – поинтересовался Каэсорон, занося кулак для удара.
- Насчет меня, - ответил ему Фулгрим.
- Это лорд Фулгрим. – произнес Люций. – Наш лорд Фулгрим.
Фабий начал с самой древней техники допроса – демонстрации своих многочисленных орудий пытки и подробного объяснения того, с какими целями и каким образом они будут использоваться. Они варьировались от незамысловатых артефактов, которые мог бы использовать любой ремесленник, работающий с металлом или деревом – молотов, плоскогубцев с заостренными, как иглы, губками, гвоздей, паяльных ламп, шильев, рубанков и дрелей с низкими оборотами – до куда более экзотических орудий для причинения страданий. Нейро-прессы, разжижители органов, воспламенители чакр, сверла для костного мозга и этерификаторы головного мозга.
- А вот это последнее приспособление – одно из тех, чье использование доставляет мне особенное удовольствие, - сообщил Фабий, прикрепляя к позвоночнику Фулгрима множество металлических зубцов. Каталка, на которой лежал Фулгрим, вращалась вокруг своей продольной оси – так что, теперь они могли видеть иссеченные рубцами плечи, и спину, которая походила на гористый пейзаж – настолько она была покрыта шрамами и заживающими хирургическими швами. Люций видел в теле примарха восхитительное самоотречение, беззаветное стремление к невыносимо-сладостным мучениям, которых может добиться лишь подлинный адепт боли.
- Что это за штука и что она делает? – спросил Каэсорон.
Фабий улыбнулся, радуясь возможности поведать о своем пыточном инструменте.
- Это нейропаразит, я сконструировал его, используя мозговую жидкость ксеноса, в чьих генах были срощены разные цепочки ДНК, и нанотехнологии, отвоеванные у гибрид-капитанов Диаспорекса.
- Это не ответ на вопрос, - бросил Марий.
Фабий кивнул и, указывая, прикоснулся к затылку Фулгрима пальцем с длинным острым ногтем. Люций нахмурился, видя этот жест, который слишком красноречиво указывал на его намерения. Для Фабия Фулгрим был просто очередным куском мяса, на котором он мог колдовать в ходе своих биологических экспериментов. Исход этого предательства решал будущую судьбу всего Легиона – а для него это был лишь повод для научных причуд и проверки нового оборудования. Чувства Люция к Фабию постепенно превращались из недовольства в ненависть.
Фабий поднял артефакт, который выглядел как задняя часть боевого шлема, и повертел его в руках. С одной стороны приспособления торчали тонкие шипы, каждый соединялся с крохотным насосом-иньектором, заполненным серебристо-блестящей жидкостью, которая подрагивала, как ртуть.
- При размещении приспособления на теле субъекта, нано-флюид проникает внутрь и собирается в стволе головного мозга и, по нейронным связям распространяется по всему мозгу. Различные разновидности ксеносов, которых я использовал при приготовлении этой сыворотки, обладали повышенным психическим потенциалом, а вмешательство в химические реакции головного мозга позволяет манипуляторам получать доступ к любой из долей мозга и стимулировать их так, как это требуется нам.
- С какой целью? – не понял Люций, хотя идея казалась ему удачной.
- Все смертные существа сконструированы довольно просто, - ответил Фабий. – Животные, машины, собранные из плоти и крови, управляемые по преимуществу простыми механистическими командами. То, что мы ошибочно именуем индивидуальностью и характером, по сути, простые последовательности стимулов и реакций на них. Если разработать достаточно сложные алгоритмы, возможно сконструировать функциональную модель, которая будет практически неотличима от живого существа. Обладая этим знанием, мы можем стимулировать различные области мозга, усиливая одни сигналы, и, соответственно, блокируя другие. Я могу вышибить грудному младенцу мозги на глазах у его матери, но это приспособление может заставить ее испытывать безумную скорбь, или бешеный восторг – по моему выбору. Или, предположим, я касаюсь груди человека – а он чувствует себя так, словно я вырываю ему сердце голыми руками.
- Тогда зачем нужны все остальные штуки? – не понял Каэсорон.
- Этот предмет может заставить человека поверить, что он горит заживо, едва он увидит искру, мелькнувшую поблизости от него - но можно получить некоторое удовлетворение от… менее сложного подхода к боли. – сообщил Фабий.
- Ну, с этим мы все согласны. – произнес Первый капитан.
- Так чего мы ждем? – требовательно вопросил Вайросеан. – Давайте начнем, чтобы быстрее покончить с этим.
Фабий медленно кивнул и снова развернул каталку. Лицо Фулгрима слегка покраснело, и Люций видел, как он смакует их надежды и предвкушает их усилия в попытках спасти душу того, чье тело он захватил.
- Я помню эту вещицу, - заметил Фулгрим. – Ты что – серьезно веришь, что она подействует на сущность вроде меня? Мой разум – система, куда более сложная и запутанная, чем это можно сказать о твоем. Он работает в сферах, которые не в состоянии постичь ни один из вас, он беспределен, и не ограничивается тем, что заключено в костяной оболочке, он существует там, куда лишь богам дано проникнуть.
- Вот и проверим, - коротко ответил Фабий, уязвленный тем, что его гениальность попытались поставить под сомнение.
- Начинай с этой штуки, - приказал Каэсорон. – Если все получится, то Фулгрим вернется в отличное, неповрежденное тело.
- Сыны мои, в ваших поступках вы – словно овцы, которых ведут на бойню. – продолжал Фулгрим. – Люций подбросил идею, которая зажгла искру интереса в ваших унылых жизнях, а вы ухватились за нее, как за путеводную нить – потому что с ее помощью вы действительно можете что-то чувствовать. Неужели со времени нашего вознесения вы так ничему и не научились? Непокорность в душе и делах – вот подлинная жизнь. Братство делает из вас стадо баранов, и лишь ересь – божественна!
- Хватит болтать, - произнес Люций, и, схватив зазубренные плоскогубцы, поймал ими средний палец правой руки Фулгрима. Одно быстрое, ровное нажатие – и он раздробил средний сустав пальца, кровь брызнула из раны струей, потом замедлилась, падая каплями.
Фулгрим застонал – но Люций не мог сказать, был ли это стон боли или удовольствия.
Фабий отобрал у Люция плоскогубцы, одарив его угрюмым рассерженным взглядом.
- Пытка – сложное искусство, она не терпит суеты, она возводит пирамиду боли, ведя по всем ее ступеням. – произнес он. – Без толку изрезать и покалечить – это дело для дилетантов. Я не собираюсь принимать участие в этой живодерне.
- Ну так прекрати болтать и переходи к делу, - парировал Люций. – А то у меня впечатление, что ты пытаешься увильнуть.
- Мечник прав, - заметил Каэсорон, угрожающе нависая над апотекарием. Фабий казался карликом рядом с облаченным в терминаторскую броню Юлием, так что апотекарию не оставалось ничего, кроме как кивнуть, выражая согласие.
- Как прикажете, Первый капитан, - произнес Фабий, поворачиваясь к своим инструментам. – Начнем с боли, которую дарует огонь.
Люций почувствовал, как участился его пульс, когда он увидел, как Фабий взял со скамьи сварочный резак и трижды щелкнул механизмом, прежде чем ему удалось включить прибор. Фабий активировал подачу газа – пламя, достаточно мощное, чтобы разрезать стальной лист, приняло форму небольшого конусообразного иссиня-белого язычка.
Юлий Каэсорон склонился к Фулгриму и произнес:
- Даем тебе последний шанс, выродок. Убирайся из тела моего примарха – и тебе не придется страдать.
- Я жажду страданий, - сквозь стиснутые зубы процедил Фулгрим.
Каэсорон кивнул, и Фабий поднес пламя к подошве ноги Фулгрима.
Плоть сморщилась, потекла, как расплавленная резина, испепеляемая невыносимым жаром. Спина Фулгрима выгнулась, как лук, его рот широко распахнулся в беззвучном крике, и все вены и сухожилия на его шее выступили под кожей, словно горные хребты.
Люций следил, как из-под обгорающей, скручивающейся кожи показалась кость, секунду она белела и сверкала, потом – становилась черной. Костный мозг, выгорая, наполнил воздух громким, жирным шипением, а аромат опаленной жаром плоти оставлял на нёбе богатый, словно у чуть тронутой душком дичи, привкус. Люцию и раньше приходилось обонять и пробовать на вкус человеческое мясо, но те убогие угощения не шли ни в какое сравнение с этим эпикурейским пиршеством.
Он видел, что этот запах оказывает точно такое же действие на всех остальных.
Изуродованные ожогами черты Каэсорона слегка смягчились, а Вайросеан держался на ногах только благодаря усилию воли. Только Фабий выглядел не поддавшимся этим чарам, но Люций догадывался, что он уже насладился видом и ароматом тела примарха, исследуя его божественное устройство. Фабий играл, оглаживая пламенем ногу Фулгрима, пока все, что оставалось ниже лодыжки, не превратилось в почерневшую массу сплавленной кости и кипящего костного мозга, который длинными каплями стекал на плиточный пол апотекариона.
Юлий Каэсорон взялся рукой за обугленную кость.
- Это страдание может закончиться. – произнес он; самообладание вернулось к нему с поразительной скоростью.
Люций облизал губы, все еще наслаждаясь восхитительно-богатым ароматом и вкусом обожженной плоти Фулгрима.
Фулгрим взглянул на Каэсорона с натянутой улыбкой и отвечал:
- Страдание? Да что ты знаешь о страдании? Ты – воин, который воевал там, где я ему приказывал, орудие для удовлетворения моих желаний, и не более того. Ты никогда не страдал, и не тебе говорить о страдании с тем, кто его испытал.
- Я предпочитаю не страдать, - сообщил Каэсорон. – Человек может быть достаточно силен, чтобы повелевать своими чувствами настолько, что невозможно заставить его страдать. Если кто-то страдает от боли или унижения – это лишь означает, что он утратил контроль. Это признание человеческой слабости. А я – достаточно силен, чтобы отказаться от страданий.
- Так ты еще больший глупец, чем я думал, Юлий. – произнес Фулгрим. – Как по-твоему, откуда берется сила, как не из страданий? Трудности и потери – вот источник любой силы. Тот, кто никогда не ведал страданий, обладает не большей силой, чем все прочие. Но человек должен быть слабым, чтобы страдать – и страдание дарует ему силу.
- Тогда ты станешь поистине могуч, когда мы с тобой закончим, - пообещал Вайросеан.
Фулгрим усмехнулся.
- Боль – это истина, - произнес он. – Страдание – это хлещущий конец кнута, отсутствие страдания – рукоять того же, кнута, которую повелитель держит в руке. Каждый акт страдания – испытание для любви, и я докажу это вам, выдержав любую боль, которую вы мне причините, потому что люблю всех вас.
- Это не слова Фулгрима, - резко произнес Каэсорон. – Это сладкая ложь, чтобы ослабить нашу решимость.
- Неправда, - ответил Фулгрим. – Все, что я узнал с тех пор, как забрал жизнь моего брата, бесспорно доказывает это. Все, что существует в этой огромной вселенной, связано между собой незримыми нитями – даже те вещи, которые выглядят противоположностью друг другу.
- И как же это открылось тебе? – поинтересовался Люций. – Лорд Фулгрим любил все прекрасное и удивительное, но вряд ли был философом.
- Чтобы испытывать истинную любовь к красоте и чудесам, нужно быть философом в душе, - произнес Фулгрим, разочарованно покачав головой. – Я заглянул в потаенные глубины варпа, и узнал, что все сущее – это вечная борьба противоположностей: свет и тьма, жар и холод, и – конечно – наслаждение и боль. Но подумайте об экстатическом удовольствии и не поддающейся описанию боли. Они связаны, но они – совсем не одно и то же. Боль может существовать без всякого страдания, как возможно и страдать, не испытывая боли.
- Согласен, - произнес Каэсорон. – но к чему ты клонишь?
- Что ты, будучи человеком, можешь понять, испытав боль – так это только что огонь жжет и что он опасен; но то, что я узнал в страдании, сделало меня одним из странников на дороге безумств и показало мне путь в чертоги мудрости. Боль без страданий подобна победе без борьбы, друг без друга они бессмысленны. Но, в конечном счете, страдание измеряется даже не болью, а тем, что оно отнимает у нас.
- Тогда все мы ужасно страдаем, - уверил Вайросеан. – Мы потеряли нашего возлюбленного повелителя.
Люций отвернулся – ему были отвратительны слезливые сантименты Вайросеана – и нахмурился, взглянув на то, что осталось от ступни Фулгрима. Плоть была полностью сожжена – но сейчас он видел, как нечто, напоминающее тонкую прозрачную пленку, покрывает кость, которая постепенно пропадала из вида за этой стекловидной массой. Словно змея, которая только что сбросила кожу, новая плоть ноги Фулгрима влажно, маслянисто блестела, на глазах принимая завершенную форму.
- Смотрите, - произнес Люций. – Он исцеляется. Нам нельзя останавливаться.
Фабий перевел взгляд с лица Фулгрима на его новую ступню, изучая ее с академическим интересом, а Каэсорон и Вайросеан взяли новые орудия пытки. Капитаны встали по бокам от Фулгрима и испытали выбранные приспособления на связанном примархе. Каэсорон дробил суставы изогнутыми плоскогубцами, а Вайросеан орудовал предметом, напоминающим рубанок, каждым движением снимая с груди Фулгрима длинные полосы кожи.
- А-а… - усмехнулся Фулгрим. – Поистине, лишь бальзам страданий может избавить от бремени счастья…
Люций чувствовал запах крови Фулгрима и уже собирался взять шило или молот, но взгляд в глаза примарха остановил его руку. Мучения, которые причиняли ему Каэсорон и Вайросеан, давно погрузили бы простого смертного в пучину безумия, но, похоже Фулгрим получал удовольствие от этого нового опыта.
Их взгляды встретились, и Фулгрим произнес:
- Продолжай, Люций. Возьми одну из этих вещиц. Заставь мою плоть кричать!
Люций покачал головой и скрестил руки на груди, опасаясь исполнить желание Фулгрима.
- Уверен? – улыбка снова тронула губы Фулгрима. – Ты ведь лучше, чем эти тупицы, понимаешь, что будешь жалеть, если не уступишь этому искушению.
- Что ж, ты прав, но я думаю, что существо, могущества которого хватило, чтобы взять под контроль тело Фулгрима, найдет в себе достаточно сил, чтоб без труда выдержать любую боль и страдание.
- Как ты проницателен, сын мой, - похвалил его Фулгрим. – Должен признать, это… довольно увлекательно, но боль для меня - не более, чем раздражитель. Во всяком случае та боль, которую можете причинить вы.
Каэсорон прервал свои труды и поднял взгляд на Фабия.
- Эта тварь говорит правду?
Фабий обошел каталку, измеряя показатели биоритмов Фулгрима со все бОльшим недоумением. Люций не был апотекарием, но даже он мог видеть, что эти показатели подтверждали – их действия производили на примарха эффект не больший, чем чтение стихов.
Вайросеан отшвырнул свой рубанок, и стеклянный цилиндр, установленный в темном алькове, с грохотом разбился. Отвратительная жидкость заструилась по полу Апотекариона, над ней, словно над кислотой, поднимался легкий дымок; в жидкости пульсировала бесформенная масса органов, принадлежавших существу, смутно напоминающему гуманоида. Но, кем бы оно ни было, его предсмертные конвульсии продлились лишь мгновение, после которого его несчастное подобие жизни подошло к концу.
Фабий опустился на колени около влажно блестящих останков и одарил Вайросеана ядовитым взглядом.
Марий не обратил внимание на обозленного апотекария и, взяв в руки голову Фулгрима, склонился над ним, словно собирался поцеловать. Вместо этого он треснул примарха головой о каталку и испустил жуткий вопль, наполненный горем и гневом, от которого Люций и Каэсорон шарахнулись в стороны.
Звук раскатился по помещению, отражаясь от стен, словно рев низко летящей Громовой Птицы, разрушая каждый кусок стекла, находившийся здесь. Тысячи звенящих осколков усеяли плиточный пол.
- Ты, порождение зла! – голосил Вайросеан. – Прочь, или я оторву ему голову. Лучше я увижу Фулгрима мертвым, чем позволю тебе владеть им еще хотя бы секунду!
Люций старался взять себя в руки, борясь с головокружением и звоном в ушах от акустической атаки, а Фабий метнулся к Вайросеану и оттащил его от Фулгрима.
- Идиот! – рявкнул Фабий. – Твоя дурная злость чуть не похоронила месяцы моих экспериментов.
Не обращая внимания на гнев апотекария, Вайросеан сжал кулак, готовый сделать из Фабия отбивную.
- Марий! – выкрикнул Фулгрим. – Остановись!
Десятилетия беспрекословного подчинения заставили Мария Вайросеана замереть на месте, а Люций вспомнил о железной хватке непререкаемой власти, которой от рождения обладали примархи. Даже он, не слишком склонный почитать власть предержащих, почувствовал, как слова примарха парализовали его волю.
- Ты зовешь меня злом, но как ты можешь решать, что добро, а что – зло? Разве это не просто слова, которые человек придумал, чтобы оправдывать свои поступки? – продолжал Фулгрим. – Подумай, что является мерой добра и зла, и ты увидишь, что то, что я есть, то, во что я превращаюсь – это воплощение безупречной красоты. Воплощение добродетели и совершенства.
Люций подошел к стальному столу и сверху вниз посмотрел на примарха, чувствуя, что его слова касаются чего-то глубокого и важного – того, чего он не мог полностью понять, но от чего, возможно, зависело его будущее. Он взял шило с длинным изогнутым острием и вонзил его в грудь Фулгрима сквозь еще не затянувшийся рубец. Лицо Фулгрима исказилось, когда металл погрузился в его плоть, но Люций не мог определить, что выражала эта гримаса.
- И во что же ты превращаешься? – поинтересовался он.
- Ты задаешь неправильный вопрос. – ответил Фулгрим, пока Люций дюйм за дюймом продолжал погружать шило в его грудь.
- А какой правильный?
Марий и Юлий наклонились ближе, а Фабий остался в стороне, сыпля ругательствами из-за месяцев загубленной работы, которая грязными струями стекала по полу и пузырилась вокруг его ног.
- Правильный вопрос – что двигает вселенную? А ответ на него можно получить, только поняв, откуда мы все появились.
Марий решил последовать примеру Люция и выбрал себе инструмент из богатой коллекции, разложенной Фабием. Он повертел в руках грушевидное приспособление, покрутил металлическую ручку внизу – от этого верхняя часть груши раскрылась, разделившись на несколько частей, по форме похожих на листья. Удовлетворенный, он вернул предмет к первоначальной форме и подошел к каталке, чтобы поместить его между ног примарха.
- Мы появились с Терры, - произнес Марий. – Речь об этом?
Фулгрим снисходительно улыбнулся и отвечал:
- Нет, Марий. О том, что было гораздо раньше. Настолько раньше, насколько можно представить.
Марий только пожал плечами и с трудом втиснул свой инструмент туда, где ему полагалось быть, а Юлий взял набор серебристых стержней – одни длиннее, другие короче, но все заканчивались длинными, как иглы, остриями. Один за другим, Каэсорон воткнул в тело Фулгрима семь этих игл, выстраивая их в линию от темени к паху. При взгляде на его работу, кропотливую, как у старательного ремесленника, становилось ясно, что Каэсорон отлично знаком с этими приспособлениями. Люций подумал, не был ли его выбор слишком убогим по сравнению с этими орудиями пыток – но решил, что его вполне устраивает простота шила, и нажал на рукоятку, проникая глубже в тело Фулгрима, стремясь к его неизвестным органам его нечеловеческой анатомии.
Фулгрим наблюдал за манипуляциями Каэсорона с вниманием учителя, который гордится своим учеником, впервые работающим без его инструкций. Примарх покачал головой, когда Каэсорон выпрямился, и произнес:
- Ты не совсем верно расположил иглу, предназначенную для чакры Свадхистана, Юлий. Возможно, это из-за того, что там творит Марий. Чуть повыше – и будет в самый раз.
Каэсорон снова склонился, проверил положение иглы, и переместил ее так, как, по словам Фулгрима, было правильно. Не произнося ни слова, он подсоединил к каждой игле медные провода, которые шли от негромко мурлыкающих генераторных блоков. Щелкнул выключатель – и помещение заполнила глубокая басовая нота энергии, которая окутала провода сверкающими дугами высоковольтных разрядов.
Фулгрим стиснул зубы, в черных провалах его глаз отразились крохотные молнии. Его кожа потемнела, и Люций почувствовал резкий острый запах пронзаемого электрическими зарядами тела, которое горело изнутри.
Выдерживая боль, которой было бы достаточно, чтобы унести жизни бесчисленного количества простых смертных, Фулгрим вновь заговорил.
- Начало этой вселенной было простым, она началась с такого внезапного и быстрого увеличения, что его вряд ли можно описать словами. В первые краткие мгновения ее существования вселенная была вместилищем такой поразительной простоты, что ее невозможно представить. Но со временем эти простые элементы стали соединяться друг с другом, образуя при этом слиянии все более сложные формы. Частицы превращались в атомы, атомы становились молекулами – и так, пока они не выросли в структуры, достаточно сложные, чтобы сформировать первые звезды. Эти новорожденные звезды жили и умирали в течение миллионов лет, и их пылающая смерть вызывала к жизни новые звезды и планеты. Ты, я – мы все сущности, изливающие свет, из которого мы созданы, свет из самого сердца звезд.
- Поэтично, но какое отношение все это имеет к добру и злу? – спросил Каэсорон, управляя током, идущим сквозь серебряные иглы, заинтригованный, казалось, против собственной воли. Люций был удивлен – ему всегда казалось, что Первого капитана мало интересует что-то кроме удовлетворения его собственных желаний и причинения врагу как можно более сильной боли.
- Об этом я еще расскажу, - пообещал Фулгрим, а Люций вынужден был напомнить себе, что они собрались здесь, чтобы подвергать пыткам захваченное существо, а не для того, чтобы слушать лекции о сущности вселенной. Он хотел сказать об этом, но слова Фулгрима захватили все его внимание.
- Ни одна из этих частей не случайна, - объяснял Фулгрим. – Все они составляют природу вселенной, ее стремление к все большей сложности. Ах-х-х, да, Марий, просто восхитительно, поверни винт еще! И теперь, как я уже говорил, все сущее, от простейших организмов до высочайше организованных предметов – части этого бесконечного цикла строительства и соединения. При благоприятном стечении обстоятельств все стремится к тому, чтобы стать чем-то более прекрасным, более совершенным и более сложным. Таков был путь вселенной с самого начала ее жизни, и его природа такова, что с него невозможно свернуть.
Люций кивнул и повернул шило в теле Фулгрима, стараясь описать рукоятью широкий круг.
- И куда же ведет эта дорога? Что там, в конце пути от простоты к сложности?
Фулгрим пожал плечами – невозможно было сказать, было ли это осознанным движением, или судорогой, которую вызвал ток, поджаривавший его кости.
- Кто знает? Некоторые называют это просветлением, кто-то – Нирваной. За неимением другого слова я предпочитаю звать это «совершенной сложностью». Это – окончательная цель всего сущего, и не имеет значения, задумываются ли эти существа о своей роли во вселенной, или нет. Так что, вопрос о добре и зле неразрывно связан с этим продолжающимся путем к совершенной сложности. И ответ на него очень прост.
Голос Фулгрима затих, его спина выгнулась дугой, а из угла рта побежала струйка крови. Люций хотел бы верить, что причиной этой боли было его шило, которое дошло до позвоночника Фулгрима – но сразу три воина испытывали на нем свое мучительное искусство, поэтому трудно было утверждать что-то определенное.
Фабий обошел каталку, считывая жизненные показатели Фулгрима с растущей тревогой.
- Вы убиваете его, - быстро произнес он. – Один из вас должен остановиться.
- Нет, – заявил Марий. – Боль изгонит демоническую сущность. Она покинет тело Фулгрима прежде, чем он позволит себе умереть.
- Дубина! – припечатал Фабий. – Ты думаешь, такие твари, как демоны, боятся разрушения смертных тел, в которые они вселяются? Эта сущность просто растворится в варпе, как только вы умертвите ее вместилище.
- Тогда зачем мы вообще все это делаем? – с нажимом вопросил Люций, выпустив рукоять шила и схватив Фабия за горло – он снова почувствовал какой-то подвох в заботе апотекария о Фулгриме. Люций смыкал пальцы, сжимая трахею, и глаза апотекария выкатились от удушья.
- Вы не можете нанести вред демону, - просипел Фабий. - …но, если боль будет достаточно сильной, возможно, нам удастся заставить его ослабить свою хватку…
- Возможно? – произнес Каэсорон. – Я что-то не слышу особенной уверенности в твоих словах.
Люций почувствовал, как что-то вцепилось ему в пах, и, опустив голову, увидел спиралевидную конструкцию из покрытого пятнами ржавчины металла и жесткой, жилистой плоти, которая вытянулась из-под кожаного плаща Фабия. Подкожный иньектор, наполненный мутно-розовой жидкостью прижался к его бедренному суставу, игла почти на дюйм впилась в мясо.
Фабий улыбнулся своей змеиной ухмылкой и произнес:
- Только тронь меня еще – и этот иньектор вкатит тебе дозу Вита Ноктус, которой хватит, чтоб уложить целую роту.
Люций неохотно отпустил апотекария, чувствуя, как холодный металл иглы покидает его тело. Как ни хотелось ему броситься и свернуть Фабию шею, он не мог сдержать усмешку, понимая, насколько был близок к смерти.
Фабий увидел его усмешку и заметил:
- Это всегда кажется забавным, пока мой эликсир не начнет действовать. Достаточно шести ударов сердца, чтобы он распространился по всему организму. После этого ты будешь мертв, и мир ощущений, который тебе открылся, умрет вместе с тобой. Вспомни об этом в следующий раз, когда надумаешь сорвать злость на мне.
Каэсорон отодвинул его в сторону и произнес:
- Довольно. У нас есть невыполненная задача. Апотекарий, мы сможем изгнать этого демона болью? Мне нужен однозначный ответ.
Фабий ответил, не отрывая взгляда от Люция, а тот встретил его враждебность со спокойной беззаботностью, которая – он чувствовал, - еще больше злила апотекария.
- У меня нет ответа, - произнес Фабий. – Тело любого смертного будет мертво задолго до того, как мы достигнем точки, в которой демон его покинет. Но тело примарха должно оставаться живым гораздо дольше – так что, у нас будет возможность достичь этого момента, когда боль изгонит демона.
- Тогда, наверное, самое время использовать твоего нейропаразита, - заметил Марий. – Ну, это штуку, которую ты сделал из гибрид-капитанов Диаспорекса.
Фабий согласно кивнул; Люций видел, что апотекарий только и ждал возможности сделать это. Низко наклонившись, он расположил «полушлем» на голове Фулгрима приладив к серебристому металлу длинные трубки из прозрачного пластика. Трубки тянулись по полу к жужжащей машине, которую, казалось, создали существа, которые не имели ни малейшего отношения к людям. Она пульсировала мигающими огнями и издавала звуки, находившимися вне слухового диапазона простых смертных; Люций наблюдал, как жидкость, подобная переливающейся ртути, неторопливо подрагивая, устремилась по трубкам в организм примарха.
- Лучше бы это сработало, - произнес Каэсорон, толкнув Фабия в грудь, - Если ты соврал, я убью тебя – и ни один из твоих поганых эликсиров меня не остановит.
Сверкающая жидкость проникла в тело Фулгрима, и с его губ сорвался глубокий вздох – вздох приверженца чувственных удовольствий, испытавшего новое, доселе неведомое переживание. Глаза Фулгрима широко распахнулись, он озирался вокруг, словно его вдруг пробудили от золотых снов – воспоминаний о полузабытых друзьях и ушедших возлюбленных.
- О, мои сыны… - произнес он, словно боль от пыток, которым его подвергали, была лишь чуть сильнее, чем нежнейшее касание крыльев мотылька. – Где я был?
Кровь покрывала его тело, словно багряное одеяние, острый запах жареного мяса исходил, казалось, из каждой пОры на коже. Раскаленные серебряные иглы, торчавшие из его тела, исходили жаром, а кости его таза разошлись и согнулись под неестественным углом – там поработало жуткое устройство Мария.
- Вы тут говорили о добре и зле, - произнес Люций, снова взявшись за рукоять шила и погружая его еще глубже.
- Да ты мастерски владеешь этой иглой, - заметил Фулгрим. – Похоже, ты так же искушен во владении малым оружием, как и большим.
- Постоянно упражняюсь, - ответил Люций.
- Я знаю, - парировал Фулгрим.
- Ну? Работает? – спросил Каэсорон у Фабия, который колдовал над голографическими дисками и колбами с осязательной жидкостью ксеносов.
- Да, – подтвердил апотекарий. – Я могу менять биохимические процессы в его мозгу, чтобы он видел то, что я хочу, чтобы он видел, чтобы чувствовал то, что я прикажу ему чувствовать. Его разум скоро окажется в нашей власти, и мы сможем им командовать.
Фулгрим рассмеялся, потом - зарыдал, его тело изогнулось в смертной мУке, потом – содрогнулось словно от величайшего наслаждения. Он вскрикивал, созерцая ужасные вещи, которые кроме него не видел никто, а через мгновение – облизывал губы, словно пригубив изысканного вина, или словно его обоняния коснулся роскошнейший аромат.
- Что с ним? – не понял Марий.
- Я устанавливаю контроль, - ответил Фабий, смакуя представившуюся возможность манипулировать таким великолепным экземпляром, воплощением безупречно-сконструированного совершенства. – Его разум сложнее, чем можно себе представить, это миллионы лабиринтов, переплетенных один с другим и заключенных друг в друга. Не так-то просто понять их внутренние связи.
- Ну, так давай быстрее, - скомандовал Каэсорон.
Не обращая внимания на угрозу, звучавшую в голосе Каэсорона, Фабий продолжил творить многочисленные изменения в составе жидкости и режиме работы машины. Эти манипуляции казались слишком сложными, чтобы уследить за ними, и Люций понятия не имел, что изменил апотекарий, и как это может подействовать на примарха. Каждая жилка на теле Фулгрима выступила под кожей – было ясно, что примарх не отдаст Фабию власть над своим телом без борьбы.
Тысячи эмоций и чувств отразились на лице Фулгрима, и Люций испытал неподдельную зависть – ему хотелось бы, чтоб именно его коснулась машина Фабия. Что может сравниться с тем, чтобы позволить чужой руке вести твой разум сквозь вселенную чувств? Но столь же быстро, как ему пришла мысль о таком захватывающем путешествии, пришла другая – о том, что он слишком эгоцентричен, чтобы передать кому-то власть над собой.
Наконец тело Фулгрима полностью расслабилось, он вытянулся на каталке с долгим вздохом облегчения. Его руки и ноги раскинулись по холодному металлу, и Фабий торжествующе ухмыльнулся, показав желтоватые зубы и по-змеиному мелькнувший между ними острый язык.
- Есть. Он мой, - произнес он. – Что прикажете делать дальше, Первый капитан?
- Можешь заставить эту тварь говорить правду?
- Конечно. Пара пустяков. – обнадежил Фабий.
Люций, нахмурясь, глядел на то, как быстро к Фабию вернулась его обычная самоуверенность, ему удивительно было, как апотекарию с такой легкостью удалось взять в свои руки управление процессом, который, по его словам, был неописуемо-сложен. Он вытащил шило из тела Фулгрима, и, обойдя вокруг каталки, встал рядом с Фабием. Вита Ноктус, или что-то еще – но он убьет Фабия, если только выяснится, что он солгал им.
Лица на длинном плаще апотекария колыхались и вытягивались, словно раскачиваясь вверх-вниз на холодных волнах, растянутые в беззвучном вопле, словно умоляя Люция прекратить их страдания. Мечник не обращал на них внимания – он старался найти как можно более удачное место для удара шилом, если возникнет необходимость убить Фабия.
Апотекарий, казалось, не замечал присутствия Люция, его пальцы порхали по панели управления машины ксеносов, словно у вдохновенного музыканта, играющего на органе в величественном святилище. Тело Фулгрима дергалось на каталке, его лицо исказила безумная улыбка, когда он почувствовал, что с ним делают.
- О, дети мои… - выдохнул примарх. – Вы желаете правды? Как неразумно с вашей стороны. Или вы не знаете, что правда – самая опасная вещь из всех, какие есть на свете?
- Твое время здесь подходит к концу, демон, - раздраженно бросил Марий. – Тебе нет места в Легионе. Ты – зло.
Фулгрим улыбнулся и отвечал:
- Ах, Марий, ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы называть меня воплощением зла, но это слово не имеет ни малейшего смысла, пока ты не поймешь, что представляют из себя добро и зло. Итак, вы хотите правды? Я дам ее вам. Если вы согласны, что вселенная движется к своей цели – состоянию совершенной сложности, и что в этом ее неизбежное предназначение – все, что мешает такому движению, следует считать злом. Следуя той же логике, то, что помогает этому путешествию – несомненно, добро. Я иду по пути, который ведет меня к моей совершенной сложности, а вы, препятствуя моему возвышению, действуете во имя зла. Так что, в этом помещении я – единственное воплощение добра!
- Ты пытаешься запутать нас абсурдной болтовней о природе вселенной, добре и зле, - прошипел Марий. – Но я знаю, что такое зло – и я вижу его перед собой.
- Ты смотришь сам на себя, Марий Вайросеан, - произнес Фулгрим. – Неужели ты до сих пор не видишь правды?
- Какой правды?
- Правды обо мне!
Люций отступил подальше от каталки, когда бицепс Фулгрима вдруг напрягся от внезапного прилива силы, и его правая рука разорвала путы, которыми он был привязан а каталке. Секунда – и его левая рука освободилась, еще одна – и примарх уже сидел, выдергивая иглы, вонзенные в его кожу и срывая приспособления для отслеживания биологических показателей, которые Фабий нацепил на него перед началом пытки.
Фулгрим пинком отшвырнул Мария и выдернул приспособление, которым работа Третий капитан – во вздохе, который он издал при этом, слышалось сожаление. Оно с влажным шлепком упало на пол апотекариона и покатилось, словно железный цветок, покрытый липкой кровью.
- Досадно. – заметил Фулгрим. – Я уже начал получать от этого удовольствие.
Примарх сбросил ноги с каталки, разорвав путы, привязывавшие его лодыжки – казалось, это стоило ему не большего усилия, чем ребенку откинуть одеяло, вставая утром с постели. Юлий Каэсорон прыгнул вперед, пытаясь остановить Фулгрима, но случайное движение примарха отбросило его в сторону. Фабий отскочил назад, но Люций остался неподвижно стоять на месте, понимая, что бежать нет никакого смысла.
Он понял, как слепы они были, как наивны. Как они могли поверить, что в силах захватить примарха и подчинить его своей воле? Они смогли выполнить задуманное лишь потому, что Фулгрим сам пожелал этого, решил привести их сюда. Фениксиец видел сомнение в душах своих воинов, и собрал их здесь, в это время и в этом месте, чтобы явить им свою истинную природу.
Фулгрим повернулся, оказавшись с ним лицом к лицу, и улыбнулся. Люций увидел правду – всю правду о том, что Фулгрим сказал и сделал со времен Истваана. В глазах Фулгрима он увидел, что тот узнает его, и упал на колени.
- Что это, Люций, ты просишь пощады? – произнес Фулгрим. – Я был более высокого мнения о тебе.
- Я не прошу пощады, мой господин. – отвечал Люций, склоняя голову. – Я приветствую вас.
Юлий Каэсорон поднялся на ноги, его силовой кулак включился, рассыпав сверкающие полукружья фиолетовых молний. Марий Вайросеан размашистым движением поднял свою звуковую пушку, его рот широко раскрылся – он готовился выпустить на волю волну звука и энергии, которые убили бы все живое в этом зале.
- Теперь ты знаешь? – спросил Фулгрим.
- Знаю, - подтвердил Люций. – И мне нужно было знать это с самого начала, Вы никогда никому не позволите подчинить Вашу волю. Если со мной такого не произошло – почему это должно было произойти с Вами?
- Ты о чем, мечник? – Каэсорон требовал немедленного ответа. - Ты предал нас ради этой демонической твари?
Люций покачал головой и негромко рассмеялся тому, насколько Каэсорон остался слеп – он отказывался видеть правду, которая сейчас была очевидна.
- Нет. – произнес он. – Нет, я не сделал этого, потому что ошибался.
- Насчет чего? – поинтересовался Каэсорон, занося кулак для удара.
- Насчет меня, - ответил ему Фулгрим.
- Это лорд Фулгрим. – произнес Люций. – Наш лорд Фулгрим.
@темы: пафос, перевод, Их нравы, порно для бога порно, божественная теория