...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
БОЕВОЙ ОТРЯД
Перо Тота скрипит и скрипит, а я ловлю себя на том, что задумываюсь о крови. Крови, которая скоро прольется в этой хронике, и крови, которая лилась на протяжении десяти тысяч лет битв — с тех пор, как первые из нас вступили в бой рядом с Воителем на борту корабля «Пульхритудинус».
Кровь никогда не имела значения для Абаддона. Старые легионы, старые родословные, старое наследие... Всё это ничего не значило для него тогда — и ничего не значит поныне. Всё это покрыто патиной незаслуженной гордости. Для Черного легиона родословные остальных Восьми — не больше, чем поражение, притворяющееся сопротивлением.
И, что бы вам ни рассказывали о его безжалостной тирании — ему ни к чему беспрекословное повиновение среди внутреннего круга его приближенным, равно как не ценит он и верность, которую можно купить. Что имеет значение для него — и для его воинств — так это узы братства. В империи, нас изгнавшей; в прибежище, нас ненавидящем; в тени отцов, которые подвели нас, Абаддон предложил нечто новое. Нечто чистое.
Слишком многие из нас видят себя не более, чем сыновьями своих отцов. Они становятся несовершенными отражениями чаяний и стремлений своих примархов, не допуская для себя никакой иной жизни. Но я задам вам тот же вопрос, который задавал им: разве вы — не свободные души в собственном своем праве? Разве вы — всего лишь повторенное в череде поколений отражение тех мужчин и женщин, кому вы обязаны своей жизнью? Ответ прост, ибо вопрос абсурден. Мы — намного больше, чем просто отражения породивших нас.
Абаддон воплощал эту истину — еще тогда, в прежние дни, еще прежде, чем мы убедили его вернуться и принять мантию Воителя. В итоге он объединил тысячи воинов, застывших в образах своих неудачливых отцов, взамен научив этих потерянных сыновей быть братьями. Он заставил нас взглянуть в будущее — вместо того, чтобы сражаться в за прошлое, в котором мы уже проиграли.
И тогда жизнь в Великом Оке перестала быть для нас подобием чистилища. Космическая пустота, тронутая варпом, стала нашим приютом, и ее сила обещала нам новый шанс.
Я говорил вам о злорадстве злонамеренности варпа, и это правда. Но не вся правда.
Услышав, как среди нас, «Воинств Проклятых», говорят о Богах и их Нерожденных детях, знайте: вы слышите, как мы лжём себе. Не потому, что счастливы в неведении — потому, что оно нам необходимо. Мы воспринимаем положение вещей именно таким образом: во имя сохранения рассудка.
Верные Богам — те, кого Империум считает не более, чем немытыми толпами безумных культистов и обманутых еретиков, — проповедуют всесилие их зловещих господ. Эти жалкие толпы возглашают о «Хаосе», словно бы о разумном зле, и о мощи, заключенной в его деформирующем касании.
Любому псайкеру — будь то скованные душою с Золотым Троном, или командиры высшего ранга Адептус Астартес, — известна простая истина: человеческая душа — светоч во тьме. Душа подобна маяку среди волн, колышущихся за пределом реальности, и демонов влечет к подобным огням их злобный, извечный голод.
Душа псайкера, ценнейшая награда из всех, пылает в тысячу раз ярче.
Да, всё верно. И — нет, всё не так.
Знаете ли вы, что в действительности лежит за завесой? Можете ли постигнуть, что такое — на самом деле — есть варп?
Мы.
Варп — это мы. Истина в том, что в этой галактике нет ничего, кроме нас. Только наши эмоции, наши тени, наши страсти, ненависть и отвращение; вот что подстерегает нас на изнанке реальности. Только оно, и всё. Всякая мысль, всякое воспоминание, всякая грёза и всякий кошмар, когда-либо посещавшие любого из нас.
Боги существуют, поскольку мы произвели их на свет. Они — наша собственная мерзость, и жестокость, и ярость, обретшие форму и проникнутые божественностью, ибо мы бессильны представить нечто столь могущественное, не нарекая этому имени. Изначальная Истина. Пантеон Хаоса Неделимого. Губительные Силы. «Темные Боги»... О, прошу прощения, я едва могу выговорить это последнее имя, не вынудив моего писца, терпеливого и усердного сервитора, в течение нескольких мгновений записывать только лишь отрывистый смех.
Варп — зеркало, в котором клубится дым наших пылающих душ. Без нас в нем не было бы ни одного отражения, ни одного образа для восприятия, ни одной тени наших желаний. Когда мы вглядываемся в варп, тот смотрит в ответ. Всматривается в нас нашими же глазами: той жизнью, которую мы дали ему.
Эльдары верят, что обрекли себя. Возможно так; а возможно и нет. Ускорили они собственную кончину, либо только возвестили о ней — несущественно; они были обречены с того самого мига, как первый обезьяноподобный человек поднял камень и употребил его, дабы разбить череп своему брату.
Мы одиноки в этой галактике. Одни лицом к лицу с кошмарами всех тех, кто жил, надеялся, гневался и рыдал прежде нас. Одни лицом к лицу с кошмарами наших предков.
Так что попомните эти мои слова. Боги не горят ненавистью к нам. Не вопиют о разрушении всего, что нам дорого. Они — это мы. Они — наши собственные пороки, возвратившиеся к сердцам, некогда подарившим им жизнь.
Мы суть Боги, и круги преисподней, нами созданные, — лишь наши.
Мы бежали от Детей Императора и бросили остальных умирать.
Стоит ли мне расписывать в деталях позор еще одного отступления? Истина — как я и обещал рассказать — в том, что бегство больше не было для нас чем-то, чего следует стыдиться. Мы бежали, чтобы выжить, чтобы продолжать сражаться. У нас не было больше великих целей, к которым можно было бы стремиться, не было победы, ради которой стоило погибнуть. Мы еще могли дышать — и это всё, чего мы желали. Я не говорил еще о том, как именно я пережил падение Просперо. Уверяю вас, после этого я никогда не буду стыдиться очередного отступления.
Итак, мы бежали. «Тлалок» был удачно расположен с самого начала битвы, достаточно близко от края шторма по сравнению с «Гибельным оком» и «Пастью белого пса». В то время, как корабли Сынов Хоруса и Пожирателей Миров подошли еще ближе к обломкам линкора, чтобы забрать свои челноки, Ашур-Кай немедленно отвел «Тлалок» прочь от столкновения, зная, что мы можем положиться на наш канал связи. Лишь один из кораблей Детей Императора добрался до нас, но пушки «Тлалока» отговорили его от погони. Нас взяли на абордаж, но я не замечал свидетельств того, что кто-то из захватчиков добрался до командной палубы.
Существует два сценария, согласно которым разыгрываются войны в космосе. Оба —разворачиваются медленно и торжественно, и терпение необходимо для них не менее, чем злоба и ярость.
Первый — холодное, тщательно рассчитанное представление, когда корабли разряжают свое оружие на невообразимых расстояниях демонстрируя математически выверенную красоту. Имперские корабли нечасто вступают в бой, обмениваясь залпами дальнобойных орудий и пренебрегая использованием своих мощных бортовых батарей, но тем менее это не такой уж неслыханый случай. Подобный способ не позволяет Легионам показать свою силу, равно как не в чести он у большинства капитанов Империума, желающих обрушить на врагов всю огневую мощь своих кораблей. Но, как я уже сказал, это порой случается. Эти битвы проективной математики и расчетов траекторий — практически форма искусства, и единственный способ их выиграть — покалечить или уничтожить вражеский корабль. Намного чаще они заканчиваются без настоящей победы, когда одна из сторон решает сбежать.
Пока мы были заняты встречей с пленным пророком Фалька и попыткой уйти живыми из засады сардара, Ашур-Кай вел битву, разворачивающуюся по второму сценарию. Это — столкновения грохочущего металла и приказы, которые выкрикивают сорванным голосом, перекрывая вой тревожных сирен. Полные обжигающей ненависти затяжные бои и мучительно-медленные маневры, залпы бортовых орудий с беспощадно близкого расстояния, и огонь батарей, разрывающий пустоту, когда корабли проходят мимо друг друга в вечной ночи. Абордажные торпеды, точно удары ножей, мелькают между корпусами кораблей, вонзаясь в их железо с огненными искрами. Целые палубы, занятые орудийными батареями, содрогаются от отдачи выстрелов.
Подобные битвы можно выиграть, уничтожив вражеский корабль, но зачем терять такой трофей? Ведь речь идет о космических городах, на создание которых ушли тысячи жизней и миллионы часов — на особых верфях, обслуживаемых техноадептами и их армиями рабов, часто с использованием технологий, теперь потерянных и Империумом, и его врагами. Не стоит упускать это из виду. Гораздо чаще в таких случаях желают захватить вражеский корабль в качестве военной добычи.
Как в тизканской игре «кутуранга» (аналог терранского регицида), победа достается той стороне, что сумеет уничтожить командиров противника. Абордажные команды стремятся к мостику, прорубаясь к командной палубе, чтобы убить или взять в плен всех, кто способен управлять кораблем и вести его в бой. Мы в Черном легионе называем это «гха в'маукрис» — «удар копья в горло».
Как всегда случается с космическими битвами среди Легионов, защита «Тлалока» свелась к отражению абордажа — что подходило нам как нельзя лучше. На протяжении долгих лет я продавал свои умения множеству отрядов — успев послужить силам Механикум и каждому из Девяти Легионов в тот или иной момент — и неизменно оговаривал особые условия оплаты. В редких случаях я соглашался на драгоценное знание. Но никогда не брал ни золота, ни рабов, ни боеприпасов. Чаще всего я требовал плату холодным железом марсианских боевых машин.
Мы связывали их с сознанием Анамнезис, позволяя ей контролировать металлические тела множества боевых роботов. Ни один враг, пытавшийся в битве взять "Тлалок" на абордаж, еще ни разу не покидал его живым. Мы называли этот разрушительный коллективный разум Синтагмой.
Я сидел на своем троне на центральном возвышении, подавшись вперед и не отрывая взгляда от окулуса, а корабль содрогался вокруг нас. Трое киборгизированных рабов на платформе управления пустотными щитами отсылали отчеты, не отрываясь от своих расчетных таблиц. Щиты пока держались. Мы были слишком далеко от основного боя, и большая часть флота Детей Императора была увлечена тем, что разносила корабли Фалька.
Но все же абордаж заставил нас замедлить ход, как и то, что Ашур-Кай был вынужден удерживать курс, ожидая, пока я не воспользуюсь переходом. Три эсминца, каждый из которых в одиночку мог бы состязаться с «Тлалоком», уже приближались к нам. С их носовых орудий срывались лучи, пронзавшие пустоту, но мы уходили от них, держа полыхающие щиты, стараясь включить поле Геллера прежде, чем нырнуть обратно в глубины шторма. Они уже не могли нас поймать. Если только мы не совершим какую-нибудь глупость.
Именно то, чего требовал Леор. Он хотел развернуть корабль, но Ашур-Кай не соглашался.
— Еще не слишком поздно. Мы сможем пробиться туда.
— Мы могли бы, — ответил альбинос. — Но не станем.
— На моем корабле — почти пятьдесят воинов.
— Впечатляет.
— И больше десяти тысяч рабов.
— Да, это действительно немалое число.
— Предупреждаю тебя, колдун...
— Если ты так беспокоишься о жизнях своих людей и рабов, возможно, тебе следовало бы пересмотреть свои необдуманные насмешки над вражеским командиром, когда он предлагал тебе пощаду.
Ах, вот оно. Его неодобрение в мой адрес, скрытое в поучениях другому. Он всегда оставался моим наставником — так же, как и моим братом.
— Леор, — окликнул я Пожирателя Миров со своего трона. — Если ты будешь ругаться с провидцем, это все равно ничего не изменит.
Воин в красном повернулся ко мне, поднимаясь по ступеням к трону:
— Пятьдесят человек, Хайон. Пятьдесят легионеров.
— Пятьдесят мертвых легионеров.
Он отстегнул крепления шлема и стянул его, демонстрируя лицо, исполосованное уродливыми шрамами. Заплатки синтетической плоти не совпадали по цвету с эбонитовым оттенком его настоящей кожи, а все до единого его зубы были заменены бронзовыми клыками. Металлические зубы нередко встречались среди Пожирателей Миров, но зубы из усиленной бронзы я видел впервые. Столетия боевых ран превратили Леорвина Укриса в живую картину залатанных чем попало повреждений.
— Нам только нужно подойти ближе, чтобы подобрать спасательные капсулы.
— Мы не повернем назад, Леор.
—Чего еще от тебя ждать, — ухмыльнулся он, — разворачиваешься к врагу задницей вместо того, чтобы остаться и драться. Бегство от битвы тебе подходит, сын Магнуса. Не нарушать же привычку всей жизни, верно? Точно как на Просперо, когда я нашел тебя скукожившимся среди пепла.
Откинувшись на спинку трона, я посмотрел на него, не говоря ни слова. Стоило Леору поднять свой тяжелый болтер, в ту же секунду каждый из пятидесяти воинов Рубрики на командной палубе поднял свое оружие, целясь в семерых Пожирателей Миров.
«Не стрелять», — приказал я им. Ситуация начинала выходить из-под контроля.
— Думаешь, твои братья-трупы напугают меня, колдун? — его изуродованное лицо дернулось в нервном тике — церебральные импланты пришли в действие.
Я чувствовал нерожденных демонов в воздухе вокруг него, облизывающих свои бесформенные клыки. Они пировали, пожирая его боль и его гнев.
— Мы не повернем назад, Леор. Мы не можем. Посмотри на меня. Ты меня знаешь. Ты знаешь — я бы не бросил твоих братьев на смерть, если бы мог спасти их. Я бы даже открыл портал, чтобы вытащить их, если бы только мог. Посмотри на окулус. Твой корабль уже мертв. Он погиб в тот момент, когда мы попали в засаду. Даже если бы ты добрался туда сразу же, ты бы ничего не смог изменить.
Истинность этих слов была достаточно очевидна — мы наблюдали за финалом краткой жизни нашего флота. Корабли умирают долго — так когда-то океанским судам требовалась целая вечность, чтобы полностью затонуть. Мы видели, как «Гибельное око» разлетелось на части, а Фальк так и не ответил на наши вызовы. «Пасть белого пса» рассыпалась и горела, а мы даже не отвечали им. Братья Леора умирали, проклиная нас и называя трусами.
— Ты мог бы попытаться, — настаивал Леор.
— Я владею силой, Леор, но я — не бог.
Он отвернулся, не сказав ничего больше.
— Прервать связь, — приказал я одному из сервиторов на мостике. Я устал слушать проклятия и вопли обреченных Пожирателей Миров.
— Выполняю, — ответил киборг.
Среди хаоса боя один из кораблей вдруг пропал в болезненно-яркой вспышке света. Взрыв варп-двигателя? Разрыв пространства — здесь, в спокойствии ока бури? У Фалька не было достаточно сильных колдунов для такого.
Хотя — Саргон. Пророк. Может ли быть, что он...
— Что это был за корабль? — спросил я.
Ашур-Кай ответил, не открывая глаз, полагаясь на свои чувства больше, чем на ненадежный мигающий тактический гололит.
— «Восход трех солнц».
Самый новый — и самый поврежденный — из кораблей Фалька.
— Он сбежал?
— Он исчез, — поправил Ашур-Кай.
Здесь, в преисподней, это могло означать что угодно. Что корабль был проглочен штормом, который выбросит его где-нибудь на противополжном краю Ока. Что его зашвырнуло вперед, в собственное будущее. Что он был вообще стерт из реальности.
Остатки нашего наспех собранного флота продолжали свой путь к забвению. Мы видели, как тысячи форм и разновидностей демонов обретали существование вокруг горящих кораблей, порожденные яростью и ужасом, и как они пожирали обреченные экипажи, чей разум создал их.
Я отвернулся от этого зрелища:
— Если хочешь, мы высадим вас у ближайшей крепости Двенадцатого легиона.
Вместо ответа Леор только плюнул на палубу у моих ног.
После этого наше бегство было едва не позорно легким. Я оставался на командной палубе, не покидая трона. Время от времени я подключался к общему вокс-каналу — и был несколько удивлен, услышав крики Нефертари. Она была по-прежнему заперта в Гнезде.
— Ты не освободил ее? — спросил я Ашур-Кая. — Не позволил ей сражаться, когда нас брали на абордаж? Брат, не лишился ли ты рассудка?
Альбинос обратил на меня усталый взгляд своих красных глаз:
— У меня было довольно забот без того, чтобы освобождать твою убийцу ради ее развлечения.
Отвернувшись, он зашагал прочь; его гнев чуть заметно пульсировал в моем разуме. Я чувствовал подводное течение сдержанной, полной достоинства ярости. Он хотел побеседовать с Саргоном как провидец с провидцем, извлечь крупицы истины из пророчеств Несущего Слово. Переплетения паутины судеб завораживали его. Он был возмущен тем, что я провел эту встречу не так, как, по его мнению, следовало бы.
Вихрь подошла ко мне, обогнув трон и усевшись рядом. Ашур-Кай вернулся на свой балкон, ведя корабль вместе с Анамнезис. Куда подевался Леор со своими людьми, я не знал — похоже, куда угодно, лишь бы избежать моего присутствия. Таким образом, я остался в компании моей волчицы.
«Ты не должен был спасать того, кого Ашур-Кай называет Огненным Кулаком. Он — убийца родичей, и ему нельзя доверять. Я вижу это в его сердце».
Я посмотрел на нее, вновь отвернувшись от зрелища кипящего шторма.
«Убийство родичей — наименьшее прегрешение для воинов Легионов. Никто из нас не может похвастаться, что невиновен в подобном».
«Слова смертных, — ответила она, — и оправдания смертных. Я говорю о предательствах, что чернее и глубже».
«Я знаю. Но я в долгу перед ним — так же, как в долгу перед Фальком».
Волчица знала, что именно я должен Леору. Она была там во время падения Просперо. Это была первая ее ночь в волчьем обличье.
«Жизнь — куда больше, чем верность старым клятвам, хозяин».
Это звучало весьма странным утверждением для связанного демона. Я провел по ее черному меху закованными в перчатку пальцами. Волк в ней отозвался ворчанием на проявление внимания. Демон остался безучастен.
«Договор — это не клятва, — сказала она. — Договор — это связь двух жизненных сил. А клятвы — всего лишь блеянье и скулеж смертных в моменты слабости».
Сейчас она дышала — а это, должен заметить, случалось нечасто. Для нее форма волка была всего лишь одним из любимых образов, ничем больше. Ей нравился смертоносный символизм этого тела, но она не утруждала себя тем, чтобы имитировать жизнь в деталях.
«Вихрь, если Хорус Возрожденный придет в миры Великого Ока...»
Волчица вздрогнула, словно от озноба. Ее безмолвный голос сочился неприязнью.
«Ты не одинок в своем беспокойстве при мыслях о подобном возрождении: Пантеон также разделяет его. Жертвенный Король умер, как и было ему суждено умереть. Он не может восстать вновь. Его время ушло. Эпоха Двадцати Ложных Богов ушла. Мы ныне живем в Эпоху Рожденных и Нерожденных. Так есть, и так должно быть».
Я молчал, позволяя ее словам укорениться в моем разуме. Она же явно утратила желание предаваться размышлениям дальше.
«Я ухожу», — передала она с низким рыком, поднимаясь на ноги и отправляясь прочь. Команда мостика отшатывалась от шествуюего среди них огромного демонического волка. Вихрь не обращала на них никакого внимания.
«Куда ты идешь?»
«К Нефертари».
С этими словами она оставила меня; я смотрел ей вслед, искренне потрясенный.
Следующим ко мне явился Ашур-Кай. Он все еще был недоволен.
— Мы захватили пленников, — сообщил он, зная, что подобное случалось нечасто. Обычно Синтагма не оставляла ничего живого. — Семеро Детей Императора.
Я не сводил с него взгляд некоторое время, прежде чем ответить.
— Было бы неплохо, если бы ты предсказал хотя бы тень того, что произошло с нами, провидец. Мы могли бы избежать множества смертей и унижений.
— Разумеется, — в его красных глазах светилось взвешенное принятие всего случившегося. — Было бы просто прекрасно, если бы пророчества работали таким образом. Простой факт, о котором ты бы знал, будь у тебя хоть какой-то талант — или уважение к нему. Куда мы направляемся теперь?
— Галлиум.
Постепенно, неторопливо его разум возвращался к привычной степенной и бесстрастной обработке аналитических соображений. Ашур-Кай просчитывал свои ответы в разговоре подобно тому, как когитатор просчитывает математические выражения. Галлиум был логичным выбором. Там мы можем получить топливо, вооружение и ремонт.
— А после Галлиума? — продолжал настаивать он. Я знал, что он имеет в виду.
Решился ли я уже тогда? Был ли я уже готов последовать в ловушку Саргона, рискнуть всем на границе Сияющих Миров ради величайшей награды? Признаюсь честно: я не знаю. Размышления — еще не готовность. Искушение — еще не решение.
— Дай мне время, — сказал я. — Я решу.
Я почувствовал его безмолвное понимание — но не согласие. Неспешным шагом он отправился обратно на свою обозревательную платформу, положив руку на рукоять убранного в ножны меча.
Царственный гнев Ашур-Кая был не тем, с чем у меня хватило бы терпения разбираться. Я поднялся с трона, но не затем, чтобы последовать за ним.
Впервые я встретил Леорвина Укриса на руинах Тизки, за несколько столетий до этого неудачного сбора флота. Пожиратели Миров явились в наш безжалостно уничтоженный родной мир, чтобы увидеть своими глазами, что же совершили сыны Русса.
Хрустальный город был разрушен, Просперо — сожжена, и все, что оставалось там — только мертвые и умирающие. Магнус, владыка моего первого легиона, обратился в бегство. Он и большинство выживших воинов бежали через варп, найдя новое пристанище на Сортиарии. Невероятные силы, освобожденные при этом деянии, забрали сердце Тизки с собой в последней судороге исхода. После этого остались лишь внешние кварталы города — безжизненные развалины, где миллионы мертвецов наполняли парки и устилали телами мостовые широких улиц.
Меня не было среди тех, кто достиг Сортиария вместе с моими братьями. Мне предстояло отправиться туда позднее, после окончания войны на Терре.
Тогда же, на Просперо, я не пробивался к центральной пирамиде Фотепа, чтобы присоединиться к последней линии обороны Аримана. Моей целью, к которой я шел по горящим улицам, была западная окраина города. Мне нужно было добраться до Пограничных Зиккуратов, и я вынужден был делать это без моих братьев, так как «Тлалок» был отправлен прочь вместе с остальным флотом. Анамнезис была на его борту, как и те из моих воинов, что переживут Ересь — только ради того, чтобы пасть жертвой обреченной на провал Рубрики Аримана. Ашур-Кай командовал «Тлалоком» в мое отсутствие, оказавшись далеко от Просперо в час ее падения. Я же — во всех имеющих значение смыслах — был один.
И я не добрался до цели. Мои раны не позволили мне это сделать. Мне приходилось страдать от тяжелых увечий прежде, в океане Варайи, но тогда я с легкостью исцелился, стоило лишь мне выбраться из воды. Возможность погибнуть от тех ран была не более, чем шуткой. Они и сравниться не могли ни с ударами топоров, ни с выстрелами болтеров.
Когда я не смог больше бежать, я, спотыкаясь, хромал к горизонту — туда, где в небо возносились ступенчатые пирамиды. Когда я не смог стоять на ногах, я полз, а когда я не смог даже ползти... Я не помню. Сознание покинуло меня сквозь трещины в моем черепе и раны, покрывающие тело.
В какой-то момент последующего безвременья я помню, как смотрел вверх, в ночное небо, думая, что звезды могут быть нашим флотом на орбите — флотом, который наконец вернулся. Темнота накатывала и отступала тяжелыми волнами — был день, была ночь, были сумерки и был рассвет. В изменениях неба не было никакого порядка — во всяком случае, мои угасающие чувства не могли его заметить.
Вихрь исчезла, покинула меня в отчаянных поисках помощи. Я замерз; генетические улучшения, заставляющие мое тело компенсировать потерю крови, были перенапряжены и действовали медленно. Я чувствовал тянущую боль в животе, хотя, не имея представления о времени, не мог сказать — был ли это просто голод или медленная мучительная гибель от истощения.
Я помню, как мои сердца замедлялись, сбивались с ритма; одно из билось куда слабее и медленнее, чем второе.
— Этот еще живой, — раздался голос где-то неподалеку.
Это были первые слова, которые я услышал от Леора.
Я думал о той встрече теперь, спустя долгие годы, шагая по коридорам «Тлалока» в поисках Пожирателя Миров и его шестерых выживших братьев.
Они устроили свое временное логово в одной из оружейных корабля. Слуги с разных палуб уже были заняты работой, оторванные от своих прежних обязанностей, чтобы привести в порядок броню и оружие Пожирателей Миров.
Двое воинов устроили поединок, используя металлические балки, оторванные от стен корабля. Еще один сидел, опираясь спиной на ящик с амуницией, и монотонно ударялся затылком о железную стенку. В его затопленных болью ощущениях мне удалось поймать неожиданно размеренное, механическое успокоение: боль уменьшалась каждый раз, когда его голова ударялась о ящик. Он посмотрел на меня — вовсе не расфокусированным взглядом идиота, как я ожидал; это был взгляд страдающего, полностью осознающего себя человека. Я чувствовал злобу в этом взгляде. Он ненавидел меня. Ненавидел этот корабль. Ненавидел то, что он вынужден оставаться живым.
Вокруг Пожирателей Миров клубились тени. Слабые духи боли и безумия, привлеченные к измученным воинам, приближающиеся к рождению.
Леор уже наполовину снял броню, пользуясь украденными инструментами, чтобы завершить работу. Подобно закованным в железо крестоносцам примитивнейших культур, ему требовалось немало времени и помощь обученных рабов, чтобы надевать и снимать свое боевое облачение. Каждая пластина устанавливалась на свое место посредством специальных механизмов и требовала синхронизации с другими частями.
— Нам нужны рабы-оружейники, — приветствовал меня Леор, указывая на несчастных, пытающихся чистить его броню грязными тряпками. — От этих никакого толку.
Разумеется, потому что «эти» не обладали необходимыми техническими знаниями. На «Тлалоке» осталось не так уж много рабов-оружейников — потому что мало кто из нас нуждался в их помощи. Воины Рубрики вряд ли были способны снять свои доспехи. В сущности, доспехи и есть всё, что они собой представляют.
Ничего из этого я не произнес вслух. Я сказал:
— Я мог бы подумать об этом, если ты попросишь повежливее.
Он ухмыльнулся. Никто не собирался просить вежливо, и мы оба это знали.
— Фальк и этот его скованный провидец... У меня от него мурашки по коже бежали. Ты думаешь, его корабль мог сбежать?
— Возможно, — допустил я.
— Как-то это не очень уверенно звучит. Вот уж чего жаль. Мне нравился Фальк, даром что он чересчур подозрительно относился к своим друзьям. Ну, так чего ты там хотел? Если ждешь, что я извинюсь, колдун...
— Я не жду. Хотя с твоей стороны было бы весьма учтиво как минимум признать, что я спас твою жизнь.
— Ценой пятидесяти моих людей, — ответил он. — И моего корабля.
Его корабль годился в лучшем случае на металлолом, о чем я ему и сказал.
— Конечно, это был тот еше кусок металлолома, — Леор оскалил зубы в гримасе, которую можно было бы при некотором допущении назвать улыбкой. — Но это был мой кусок металлолома. А теперь выкладывай, зачем ты явился на самом деле.
— Я пришел за списком павших.
Леор уставился на меня — несмотря на то, что черты его лица давно превратились в месиво шрамов, оба темных глаза были его собственными, а не аугметическими протезами. Приподняв рубец на том месте, где когда-то была бровь, он переспросил с неподдельным замешательством:
— Что?..
— Список павших, — повторил я. — Ты спросил, зачем я пришел. Вот за этим. Я пришел, чтобы выслушать список павших.
Теперь на меня смотрели все. Поединщики замерли. Сидящий воин больше не стучал головой о ящик позади него.
Леор командовал Пятнадцатью Клыками на протяжении десятилетий, и служил в звании офицера в своем легионе во время Великого Крестового похода. Он не обращался к своим подчиненным за советами, но я чувствовал движение его мыслей: он явно принимал во внимание их присутствие. Он знал, что они наблюдают за ним, наблюдают за этим моментом и за тем, как он отреагирует. Но я также чувствовал паутинное присутствие механизмов, тормозящих его разум. Они неизменно действовали наперекор логике и терпению, подтачивая его концентрацию, заменяя мысли в его черепе болью.
Молчание затягивалось. Я чувствовал, как боль в его голове перерастает из искр и царапин в усиливающуюся пульсацию. Это заставляло его вздергивать верхнюю губу — абсолютно по-собачьи.
— Скалл, — сказал он. — Геносемя не возвращено. Аургет Мэлвин, геносемя не возвращено. Уластер, геносемя не возвращено. Эрейан Морков, геносемя не возвращено...
Он перечислил их всех, одно имя за другим. Все сорок шесть имен. Договорив последнее — Сэнгр, геносемя не возвращено, — он замолчал, глядя на меня с мрачным весельем в глазах.
— Я внесу их имена в Панихиду корабля.
Панихида была традицией Тысячи Сынов; в других легионах использовали другие названия — Архив Павших у Пожирателей Миров, или Плач в случае Сынов Хоруса. Это были не просто списки погибших, но и воспоминания — все их почести и достижения, реликвии, которыми легион дорожил. На борту кораблей это обычно выглядело как имена и звания, записанные на свитках.
— В архивах этого корабля? — спросил один из воинов.
— Я передам все записи на любой корабль Пожирателей Миров, который нам встретится.
— Наш легион не слишком заботится о том, чтобы хранить записи о мертвых, Хайон.
— Как бы то ни было, предложение остается в силе. Эти воины, названные сейчас, погибли в битве, которая свела нас вместе. Это — наша общая ответственность. Их имена должны быть внесены в Панихиду «Тлалока».
Пожиратели Миров переглянулись, а затем перевели взгляд на Леора. Леора, который только что передал мне список павших — как, согласно традиции, Апотекарии в легионах озвучивали сообщали его своим командующим офицерам.
Что-то проскользнуло между нами: некое взаимопонимание. Не психическое воздействие, нет, ничего столь грубого или очевидного. Но Леор кивнул, признавая это, и ударил своим лишенным перчатки кулаком о мой нагрудник — жестом, который можно было при желании счесть братской признательностью.
— Может, у тебя и есть кое-какой характер, колдун. А теперь выметайся отсюда и пришли нам настоящих рабов-оружейников. Нам нужно привести в порядок свою броню.
«Неплохая работа, — голос Ашур-Кая в моем разуме. — Они нам пригодятся».
«Я руководствуюсь не настолько холодными и меркантильными побуждениями, провидец».
Обернувшись к своим братьям, Леор обнажил бронзовые зубы в нехорошей улыбке:
— Мы остаемся. Пока что.
Никто из них не спорил.
— Два вопроса, — сказал Леор. — Что ты собираешься делать с Телемахоном?
Для секретов было уже несколько поздновато. Насколько я понимал, список павших скрепил наш союз.
— Я собираюсь сделать с ним нечто весьма неприятное.
Пожиратели Миров обменялись глухими смешками.
— А что это за крики на вокс-канале? — спросил Леор.
— Это моя связанная кровью. Сейчас я разберусь с ней.
скачать в формате .doc
-
-
18.11.2015 в 10:11