...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
ВЕНЕЦ
Я уже привык к тому звуку, с каким перо Тота царапает по пергаменту. Для того, что ныне составляет мою жизнь, этот скрип стал фоновым шумом, точно таким же, как постоянный гул огромных двигателей «Тлалока» — когда-то давным-давно.
После «Тлалока» был «Мстительный дух». А после того — Крукал'Ри, известный Империуму как Убийца Планет. Каждый из них пел свою собственную механическую песнь, и со временем она начинала — в известном смысле — приносить умиротворение. Вскоре мы достигнем той части хроники, где наши шаги звучали на палубах «Мстительного духа». Вот о чем стоит вспоминать. Времена единства. Времена братства.
Мои тюремщики приходили ко мне прошлой ночью. Приходили с вопросами, без сомнения рожденными из воспоминаний, какие я уже успел им открыть. Первое, что они сделали — огласили длинный список имен и титулов, приписываемых мне: относящихся к моим деяниям, равно как к резне и убийствам, учиненным войсками, шагавшими под моим знаменем. Они говорили чередой торжественных голосов: мужских и женских, юных и старых, равно выносивших свое суждение. Объединяла их одна лишь полная искренность интонаций.
Они обрушили на меня сотни титулов. Сотни. Сколько веков минуло с тех пор, когда хоть кто-нибудь в Империуме произносил мое настоящее имя?
Отрезвляющая мысль.
Мне доводилось прежде слышать большинство титулов, долгий перечень которых зачитывали ныне мои тюремщики, — в той или иной форме. То были проклятия, которые мои враги выкрикивали небесам, стоя на руинах городов, сожженных моими воинами. То были имена, звучавшие в молитвах, проповедях, благословениях из уст невинных и безоружных, в надежде, что я никогда не явлюсь из тьмы, подобно некоему мифическому чудовищу.
Некоторые из этих имен были образными до театральности, величественными до непостижимого, тогда как другие получили известность в единственном городе или на одиноком мире. Многие — те, что заставляли меня улыбнуться, — были даны в честь расправ, свершенных войсками моих братьев и по их приказанию. Добрая дюжина перечисленных кровавых бесчинств произошла на мирах, куда мне не доводилось ступать. Три из них разорили миры, о которых я никогда не слышал.
Затем последовали вопросы — и взвешенный тон, каким они были заданы, свидетельствовал о привычке получать ответы. Эти мужчины и женщины прожили сотни лет, приучая себя к ереси и облекая собственные души броней презрения. Да, они презирали меня — но не страшились. Разумеется, то был лишь иной лик их невежества. Они не страшились меня, ибо не до конца понимали, с чем им приходится иметь дело.
Они спрашивали, но я оставался нем, погруженный в мысли об этих сотнях титулов, коими они меня наградили.
Приятно было бы увидеть их и сравнить, насколько лица соответствуют голосам. Еще прекраснее было бы ощутить их, достигнуть их моим тайным зрением. Но, пускай они наивны и невежественны, они не глупы. Они знают, как удерживать меня в заключении.
— Все эти имена, — произнес я с легким вздохом.
Мои инквизиторы замолчали. Единственный звук поднимался над их тихим дыханием — скрип пера Тота, не прекращавшего свои труды ни на миг.
— Империум держится на культе невежества. Этим я не пытаюсь нанести оскорбление. Невежество есть залог стабильности, а стабильность — залог того, что Империум будет жить. Сколь долго длилась бы безмятежность несчетных человеческих стад, если бы они знали, что лежит за краем реальности? Сколь покорны бы оставались они, будь им позволено знать хотя бы тень истины? Для империи невежество — необходимое зло.
Они не пытались спорить. Мои гостеприимные хозяева были даже слишком проницательны, чтобы тратить время на ложь.
— Вы потеряли столь многое, что я едва способен постичь, где кончается ваше невежство и берет начало невинность. И вновь я не пытаюсь никого оскорбить. Такова всего-навсего природа вещей. Вы дали мне сотни имен и пересказали мне сотни войн. Большинство связаны со мной. Многие же — нет.
Вы зовете меня Архи-Еретиком Ангелус Порфиры. Однако тот мир я ни разу не удостаивал даже взглядом. Вы зовете меня Зарафистоном — как будто ваше провидение должно меня поразить, но «Зарафистон» — не имя, данное при рождении. Это титул, со временем ставший неотделимым от личности. И вы зовете меня Йигетмором, а ведь Йигетмор — и вовсе не имя. Это оборот речи, выражение забытого языка родом с мертвого мира. Оно означает «ткач» или «плетун» варпа. И, между тем, я — не единственный воин, кто носит такое имя. Похоже, его используют — повинуясь только собственной прихоти — дабы обозначать всякого, за кем Империум в данное время ведет охоту. Теперь вам стало понятно, что я имею в виду?
— Что за язык? — спросила одна из женщин. — С какого мира?
— Язык-первооснова — хтонийский. Я говорю на нескольких его диалектах. Сам же мир звался Хтонией. Я вкратце упоминал о ней, обращаясь к происхождению Фалька.
— Даже прежде твоих свидетельств мы знали о Нечестивой Хтонии, утраченной уже десять тысяч лет.
Было нечто в том, как она произнесла имя мира. Ее голос был столь алмазно-твердым, столь полным нерушимой уверенности, будто она держала в руках ключ ко всему. Сколько запечатанных архивов следовало расшифровать этой женщине-инквизитору ради единственной щепотки запретного знания? Сколь отчаянно пытался Империум вычистить все записи касательно Легионов-Предателей?
И все же насмехаться над ними за их невежество — значило бы недооценивать масштабы Империума и долгие десять тысячелетий ревностного притворства, будто бы прошлого никогда не существовало.
— Ты тянешь время, — обвиняющим тоном произнес один из мужчин. — Поведай нам, как Сынам Хоруса достался их новый титул. Поведай нам, как они стали Черным Легионом.
Поначалу я не знал, что ответить. Я не был уверен, насколько искренним был вопрос.
— Я сказал, что поведаю вам о гибели Сынов Хоруса и рождении Черного Легиона. Я никогда не говорил, что одно равно другому.
Но он еще не закончил. Ему надо было процитировать собственный манускрипт.
— Записано Дианхтоном Провидцем: «И се, изгнанные со Святой Терры и воцарившиеся вовек в преисподней, Сыны Хоруса, вероломный Шестнадцатый, сделались Черным Легионом».
А. Всё внезапно обрело смысл.
— Поднявшись из тени и позора, — почти неслышно произнес я слова, предназначенные для меня одного. — Возродились в черном и золотом.
— Что?
— Я говорил вам: прежде начала был конец. Сыны Хоруса никогда не царили в Оке. Их призраки не командовали ничем, кроме кладбищ их собственных кораблей. Их тени господствовали над павшими крепостями. Сыны Хоруса мертвы уже десять тысяч ваших лет. Я знаю. Я видел, как это совершилось. Они были Шестнадцатым Легионом. Но Черный Легион не учрежден Императором и никогда не сражался во его имя. У него нет номера. Номера были дарованы лишь Легионам Великого Крестового похода; а мы, о мои маленькие имперские друзья, мы — Легион Долгой Войны.
***
В течение пяти месяцев мы плыли, проводили приготовления и исцелялись.
Всякий раз, когда на борту занимался день, я устраивал тренировочные поединки с Леором — топор против топора. Порой Ашур-Кай наблюдал за нами с бесстрастным вниманием, а порой выжившие братья Леора следили за ходом боя, ликуя, когда кто-то из нас наносил особенно изящный или жестокий удар. Они были неразборчивы в своих похвалах и скорее приветствовали любую стоящую атаку, чем ободряли исключительно своего командира. Меня это восхищало.
Боль внутри черепов, изводившая их, нередко проявлялась в окружающем мире. Когда их мозговые импланты вгрызались поистине глубоко, маленькие и юркие духи мучения, мерцая, проскальзывали в реальность и ползали по пластинам брони Пожирателей Миров. Эти безмозглые импульсы воплощенных чувств сновали по красному керамиту, подобно ящерицам, прежде чем вновь раствориться в насыщенном варпом воздухе. В основном легионеры не удостаивали эти незначительные явления ни малейшим вниманием — вид меньших демонов, рожденных той или иной эмоцией, вовсе не редкость в Оке, — но лейтенант Леора, воин по имени Угривиан, просто кишел ими. Однажды я застал его пожирающим одного из них — тощее змееобразное создание болталось у него в кулаке, пока он не откусил клацающую голову и с насмешливым хмыканьем заглотил эту свою закуску.
— Тебе известно, что плоть Нерожденных не может нас насытить, — заметил я ему.
Он проглотил остаток корчащегося белесого трупа. На моих глазах мускулы его шеи сократились, проталкивая тельце вниз, в кишки.
— С топором ты хорош, Хайон. Уважаю. Но ты слишком уж велик и могуч, чтоб признать: нет лучше средства оскорбить врага, чем высрать его, когда с ним покончишь.
К стыду своему, я рассмеялся:
— Ты мерзок, Угривиан.
— Мерзок. А то, — он пожал плечами. — Как и все прочие в этом Богами проклятом месте.
Ашур-Кай отклонял все предложения сразиться. Я принимал их от его имени — проигрывая одни, выигрывая другие, но всякий раз получал удовольствие, обливаясь честным потом. Я тосковал по таким вещам, слишком долго прожив в обществе одних только воинов Рубрики. Никто из нас не говорил о безрассудном замысле Фалька: отыскать Абаддона и «Мстительный дух». Никто из нас не говорил о Лучистых Мирах.
Однажды утром, когда Леор и я стояли друг против друга, вымотанные схваткой, что длилась четыре часа и закончилась яростной ничьей, я увидел Нефертари, наблюдавшую за нами из дверного проема. Она исцелилась вдали от шторма, утолив свою болезненную жажду рабами, которых я послал ей. И все же она редко покидала Гнездо. Тем утром она покачала головой — как если бы ее позабавило состязание, за которым она только что наблюдала, — и покинула нас, так и не бросив вызова.
Пот заливал испещренное шрамами лицо Леора:
— Твоя мерзкая чужачка на нас смотрела.
— Да, это так.
— Я бы смог ее одолеть.
— Нет, — честно отозвался я. — Не смог бы.
Несколькими днями позже, во время дуэли, в которой мы оба условились сражаться только деактивированными клинками, он попытался испробовать старинную и испытанную уловку: банальное отвлечение.
— Мне нравится твой топор, — сказал он в промежутке между столкновением клинков.
— Что?
— Твор топор. Он мне нравится. Я бы его хотел.
Я успел отвыкнуть от непринужденных бесед и, если начинать с этого, никогда не показывал в них особого мастерства. Как и большинство среди Астартес.
— Помнишь, когда я нашел тебя на Просперо? — он усмехнулся. — На куче всех тех мертвых Волков, с топором того здорового ублюдка, сжатым в руках. Этот Волчий герой, ты убил его — как там, говоришь, его звали?
Он отступил в сторону, стоило мне ответить — стремясь получить передышку, когда я отвлекусь. Не тут-то было; я следовал за ним, клинок к клинку.
— Эйрик Рожденный-в-Пламени.
Я знал это имя, ибо оно было выгравировано на самом Саэрне. Тот Волк, к тому же, прокричал его мне в лицо, когда пытался убить меня — без сомнения, не желая, чтобы тень моя отправилась в загробную жизнь, не ведая, кому обязана печальным концом.
— Они ничего не делали так, как все мы, да? У них даже имена были сумасшедшие.
— То было имя души. Они использовали их для...
— Мне совершенно плевать, какие отговорки они придумывали, — проворчал Леор, в то время как наши клинки сомкнулись. На какое-то время мы оказались вплотную, глаза в глаза, пока он не отбросил меня на несколько метров. Дуэль продолжилась.
Десятью минутами спустя, без всякой видимой причины, он сказал:
— Спасибо.
Умно, умно. Я едва не опустил клинок.
— За что ты благодаришь?
— За то, что забрал меня с того корабля.
— Что же, добро пожаловать. Если желаешь, мы можем провести более формальный погребальный обряд для твоих братьев, павших в бою.
— Погребальный обряд, — бронзовая ухмылка рассекла его изувеченное лицо. — Война догоняет всех, Хайон. Смысла нет упиваться скорбью. Вот в чем всегда была проблема с вами, тизканцами, хм? Превращаете скорбь в искусство. Искусство жалеть себя.
Он не дал мне ответить.
— И кто такой, кстати, этот Телемахон? — спросил он.
— Старый враг.
— Ну разумеется, иначе мне не пришлось бы тащить его сквозь твои магические врата.
— Прошу, не называй это магией.
Он ухмыльнулся, и мы вновь скрестили клинки.
— Ну так повесели меня. Я никогда не откажусь поненавидеть кого-то нового. Кто он?
— Враг с Терры, — я подозревал, что этого ответа будет достаточно, дабы направить Леора на верный путь, и я не ошибся.
— А, — Леор злобно рассмеялся. — Капитан Лирас и эти пурпурные ублюдки из Пятьдесят Первой роты должны были оказать вам поддержку, да? А все-таки они бросили вас с голой задницей и ни единого болта не выпустили в стены дворца.
В этой истории не было ничего необычного. Сотни подразделений — силы каждого из Девяти Легионов — согласно приступили к осаде Императорского Дворца только затем, чтобы обнаружить, что Третий Легион нарушил свои ряды и оставил битву. Пока мы сражались и умирали на стенах последней крепости той войны, Дети Императора рвались вглубь мира-колыбели человечества, охотясь на рабов и находя удовольствие в истреблении беззащитных.
Полагаю, большинство из нас в тот день осознало, даже сквозь пелену безумия войны, которую мы вели, как низко пал Третий Легион. Пал — не в смысле приверженности Богам. Нет, невозможно «пасть» в этом смысле, иначе как от невежества. Я подразумеваю, что они опустились до того, что поставили собственные желания надо всем прочим. Отвергли всякое честолюбие ради услаждения смертных страстей. Вот оно — истинное, действительное падение.
— Ты многих своих потерял на Терре? — спросил Леор.
— Да, — признался я. Мы оба к тому времени тяжело дышали. Оба наших клинка были уже затуплены и измяты, став почти бесполезными. — Очень многих.
— И ты, и я, колдун. Все это планирование, хех? Все эти военные советы на «Мстительном духе». Все самые продуманные планы наших отцов смешались с дерьмом в тот самый момент, как наши ботинки коснулись святой земли. Видал я сражения покрупнее, но ни разу от потерь не было так паршиво, как было в тот день.
Боль в его голосе была столь настоящей, столь искренной, что я отступил на шаг, чтобы дать ему передышку. Тема заслуживала более взвешенного и полноценного обсуждения, чем...
Его локоть врезался мне в щеку, сокрушительным ударом отправив меня на палубу.
— Слишком легко, — сказал он. — Так по-тизкански — отвлечься на сантименты и меланхолию. Видишь, что я имел в виду, насчет превращения скорби в искусство?
Я принял протянутую ладонь, и он помог мне подняться.
— Урок усвоен.
***
Первой целью нашего плавания была безопасная нейтральная территория. Под ней мы подразумевали Галлиум. У Ха'Шерхан, моего отряда, не было никакой постоянной базы, но Галлиум мог считаться чем-то близким к тому. Вокруг богатой полезными ископаемыми планеты, плотно укутанной покровом охряных облаков, обращался «Венец Ниобии», небесная крепость Правительницы Кераксии. В прошлом мне доводилось несколько раз вести с ней дела. Я соответствовал ее высоким стандартам, и оплата с ее стороны всегда была весьма щедрой.
Потребовалось пять месяцев, дабы достигнуть Галлиума — неплохой срок для путешествия по волнам эфира. Пространство Ока нельзя назвать ни реальным, ни ирреальным — оно есть немыслимое смешение обоих родов, третий элемент между физическими законами и псевдоматерией воображения и кошмаров. Наши владения в этом чистилище таковы, что сама реальность здесь отзывается на прихоти разума смертных. Мысль и чувство пересоздают тронутую варпом материю. Плоды вашего воображения здесь обретают зримую форму, а надуманное вами — сбывается. Требуется определенный уровень сил, чтобы попросту не уничтожить себя нечаянной мыслью, но мы — со временем — приспособились.
Для тех, кто никогда не ступал там, где встречаются боги и смертные, я сокращу описание до подобающей простоты. Не столь уж редко бывает, что имперские провидцы и астропаты заглядывают чересчур далеко и чересчур глубоко, и встречаются с мучительными последствиями, когда бездна смотрит в ответ. Они теряют разум и вопиют о невозможных картинах — панорамах загробной жизни, как утверждают они. Все те извращенные башни из костей и плоти, возвышающиеся над усыпанной черепами почвой демонических миров Ока — не плоды зодчества, возведенные благодаря проектированию и трудовому поту. Рабы, мутанты и демоны не выстраивали этих невообразимых сооружений. Крепости преисподней возведены из честолюбия и силы воли, не из рокрита и дюрастали.
Как я и говорил: всякий плод вашего воображения обретает форму около вас.
Галлиум представлял собой один из таких миров. Планета была одним огромным заводским комплексом, простиравшимся от полюса до полюса, от горизонта до горизонта. Малейшие признаки естественного климата давным-давно были изгнаны с ее поверхности. Плотные, неподвижные облака извергались из миллионов печей и дымовых труб промышленных предприятий, и осадки непредсказуемо низвергались вниз внезапными ливнями кислотного дождя.
Крепости-цеха Галлиума в прошлом не раз обеспечивали «Тлалок» боеприпасами и возможностью для ремонта, в обмен на мою службу Правительнице. Я однажды ступал на поверхность этого мира — и не имел никакого желания вновь спускаться туда. Мало увлекательного найдется в зрелище миллиардов обличий фальшивой жизни, вызванных из эфира, дабы трудиться в шахтах и кузнях. Населяли этот мир заводные железные аватары без лиц и черт, внешне имевшие человеческий облик, и все же лишенные всякого намека на душу и искру жизни.
— Скажи мне вот что, Искандар, — однажды спросила она меня. — Твои воины Рубрики... Могли бы они трудиться в моих шахтах, если бы ты повелел им это?
— Они — мои братья, Правительница; не рабы. Прошу, имей это в виду, когда просишь нечто подобное.
Орбитальная станция «Венец Ниобии» была ключевой точкой всей деятельности, разворачивавшейся вокруг Галлиума. В полном соответствии с именем, она венцом окружала мир: кольцо металла над северным полушарием планеты, достаточно обширное, чтобы принять в своих доках десяток линейных кораблей, и снабженное достаточной огневой мощью, чтобы защититься от количества втрое большего.
Мы наблюдали за тем, как она увеличивается на экране окулуса. К станции было пришвартовано четыре корабля; еще один стоял на якоре на высокой орбите. Этот корабль был чудовищем в любом смысле слова: «Тан», тяжелый крейсер в опаленной космосом тяжелой металлической броне легиона Железных Воинов, чей корпус теперь отмечал тысячекратно повторенный герб Галлиума — механическая рука с распрстертыми пальцами. Он висел в пространстве, обозревая свои владения в холодном молчании. Даже с такого расстояния я мог заметить, что его орудия разворачиваются в нашу сторону. Такое же точно движение происходило на укреплениях станции. «Венец Ниобии» знал, что мы здесь.
— Корабли в порту? — спросил я со своего трона.
Ашур-Кай отозвался с наблюдательного балкона над палубой:
— Фрегат без опознавательных знаков не высылает также и никаких идентификационных кодов. Но зато эсминец опознан как «Ярость Первого легиона», а два фрегата — «Валет Мечей» и «Живодер».
«Ярость Первого легиона». Темные Ангелы. Нечасто выпадали ночи, когда мятежные корабли Первого легиона присоединялись к нашему флоту. Здесь они наверняка были одни.
«Валет Мечей» и «Живодер» не объявляли о своей верности никому — что было обычным явлением в Империи Ока — и меня не слишком-то волновало, кому они могут служить. Я не рассчитывал пробыть здесь достаточно долго, чтобы обзавестись новыми врагами.
Тем не менее, я не сдержал недоверчивой улыбки:
— Этот отряд и вправду назвал свой корабль «Живодер»?
Ашур-Кай пожал плечами, скрежетнув суставами брони:
— Судя по всему.
«Живодер». Ужасно.
Мы подошли ближе, оберегаемые договором нейтральной территории — поддержанию которого немало способствовали пушки «Тана» и орудия самой станции.
— Передача с «Венца Ниобии», — раздался в динамиках голос Анамнезис.
— Активируй связь.
— Активирую... Связь установл...
— Я — Страж Галлиума. Доложите о своих делах на его территории, — этот голос не был глубоким и гортанным, как свойственно голосам большинства воинов Астартес. Он был механически-хриплым, так как исходил из имплантированного вокалайзера. Я узнал его немедленно.
— Валикар, мы просим разрешения для «Тлалока» пристать в ваших доках. Нам необходима заправка, вооружение и мелкий ремонт.
— Правительница или ее помощники выслушают детали сделки, которую вы хотите предложить, — проскрежетал голос. — Это ясно?
Приветствие каждый раз оставалось неизменным. Он был человеком железных привычек.
— Ясно, Валикар.
— Вы будете соблюдать законы мирного клинка и молчаливого оружия, находясь на «Венце Ниобии», на планете Галлиум и на территории, подвластной Правительнице. При любом проявлении насилия, выходящем за рамки общепринятых воинских ритуалов, буде таковое произойдет в моих владениях, наказание последует немедленно. Если вы клянетесь следовать этим законам, сообщите об этом сейчас.
— Разве я когда-нибудь не соглашался?
— Если вы согласны следовать этим законам, сообщите об этом сейчас.
— Я согласен, Валикар.
— «Венец Ниобии» приветствует тебя, Искандар Хайон с «Тлалока». Твоя почетная стража может состоять не более чем из пяти персон, в соответствии с протоколами безопасности «Венца Ниобии». Это ясно?
Леор. Нефертари. Вихрь. Мехари. Джедор.
— Ясно.
— Тогда опусти щиты и разряди свои орудия. Ваша причальная платформа будет назначена немедленно. Требуется ли вам что-нибудь еще?
— Ответ на вопрос, если ты можешь его дать.
Он замешкался, услышав неожиданный ответ.
— Спрашивай.
— Не получали ли вы новостей о корабле Сынов Хоруса — «Восход трех солнц»?
***
Призыв от Правительницы Кераксии пришел прежде, чем дюзы маневровых двигателей «Тлалока» успели остыть. От корпуса станции протянулись причальные манипуляторы; переходы для обслуживающего персонала и топливные шланги глухо ударились о броню «Тлалока». Первые должны были удерживать нас на месте, вне зависимости от того, были ли мы врагами или друзьями; последние останутся почти пустыми, пока мы не договоримся о дозаправке и ремонте.
Мы прошли по главному переходу — достаточно широкому, чтобы в нем могла с легкостью поместиться танковая колонна. Наши шаги гулко отдавались в пустом, темном пространстве. Даже почти бесшумная походка Нефертари оставляла легкое эхо в неподвижном воздухе. Только Вихрь не производила ни звука.
Я ожидал увидеть фалангу стражей «Венца» у входа на станцию, но я не ожидал, что командовать ими будет лично Валикар.
Он не изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз. Многослойная переливчато-серебристая броня покрывала его тело, но не могла полностью скрыть негромкий гул многочисленных бионических имплантов под ней. Наплечники были отмечены черно-желтыми полосами — так же, как и механическая погребальная маска, согласно обычаю его легиона. В руках он держал болтер, казавшийся неуклюжим из-за системы подачи патронов, прицела с авто-наведением и удлинненого дула. По обе стороны оружия располагались антигравитационные подвески — крохотные серебряные монетки, делающие его практически невесомым. Этот болтер был предназначен для того, чтобы начинать и завершать битвы одним решительным выстрелом.
Генератор за спиной Валикара также был модифицирован — тяжелее, чем обычный, с проводами, уходящими в его наплечники и подключенными к магнитным захватам, закрепленным на предплечьях. Мне не приходилось видеть их в действии, но их функция была очевидна: электрические оковы, которые могли выстреливать на значительное расстояние, обездвиживая противника.
Вокруг Валикара стояли в свободном строю легионеры и скитарии Механикум — Железные Воины вооружены были алебардами и булавами, тогда как киборгизированные солдаты, облаченные в темно-красное, держали вооружение, которое с трудом поддавалось наименованию и описанию. Одно из них было явно какой-то разновидностью лазерной пушки; толстые провода змеились между генератором на спине скитария и его запястьями, где руки прислужника переходили в огромную пятиствольную пушку. Владелец этого оружия обратил на меня десять линз, заменяющих ему лицо — каждая из них вращалась, фокусируясь. Жужжание его активированной пушки звучало раздражающе громко. Мои сопровождающие остановились перед аугметированными стражами, которых было втрое больше, чем нас.
Шлем Валикара, выполненный из серого керамита, венчали рога из красной марсианской бронзы. Левый глаз закрывала линза жужжащего прицельного механизма.
Его приветствие было, как обычно, нейтральным:
— Говорили, ты погиб на Дрол Кхейре.
— Да, все мне об этом говорят. Как видишь, это не более чем упорный слух.
— Я не в настроении для глупостей, — металлический отзвук его голоса звучал особенно хрипло. Возможно, подумалось мне, это причиняет ему боль? Мгновенное касание шестого чувства подтвердило мое предположение. Неотступное скребущее раздражение во влажной плоти его горла. — Правительница желает видеть тебя немедленно, — сказал Валикар.
— Неприятности?
Он хмыкнул:
— За тобой, Хайон, всегда следуют неприятности. Идем со мной.
Вооруженная стража была традицией «Венца Ниобии», и если бы мы стали возражать, это не привело бы ни к чему хорошему. Валикар повернулся и жестом приказал своим спутникам расступиться, пропуская нас на станцию.
«Венец» отличался нестандартной конструкцией, будучи собран из нескольких крейсеров Механикум и материалов, добытых на поверхности Галлиума. Проходя по его концентрическим коридорам, мы вступили в мир черного железа и красного металла, окруженный неустанным тиканьем механизмов.
Влияние здешних обитателей на свой орбитальный замок придавало этому месту оттенок паранойи. Как многие сооружения в Оке, оно отражало прихоти и желания связанных с ним смертных, и потому «Венец Ниобии» излучал тот же агрессивный мрачный нейтралитет, что был присущ его жителям. Здесь было темно, и даже в освещенным местах свет оставался тусклым; несмотря на то, что воздух пронизывал стерильный химический запах, неизменно сопровождающий все мои контакты с Механикум, казалось, что залы «Венца» полны гниением разлагающихся тел, скрытых от взгляда.
То и дело в коридорах нам встречались созданные варпом слуги Галлиума — оборванные толпы, подгоняемые разумами и электрическими бичами марсианских надсмотрщиков.
— Кстати, ты не слышал? — спросил Валикар по дороге. — Луперкалиос пал.
Я обернулся к нему, уперевшись взглядом в полированный металл его некрашенной керамитовой брони:
— Кто тебе сказал?
— Один твой приятель. Он прибыл три дня назад.
Мои сердца ударили в унисон. Неужели кто-то из Сынов Хоруса все же добрался до «Восхода трех солнц»? Неужели им удалось сбежать из засады?
— Фальк добрался сюда, — предположил я.
«А что с провидцем? — раздался в моей голове нетерпеливый голос Ашур-Кая. — Что с Саргоном?»
«Посмотрим».
Валикар кивнул:
— Фальк добрался сюда. Впрочем, я бы погодил этому радоваться, колдун. От него не так уж много осталось.
скачать в формате .doc