"Коготь Хоруса" - глава 17

[Brother Jeffar]

XVII
ПОДГОТОВКА

Мы вернулись на спящий флагман, собираясь обсудить план грядущего нападения. Тогда, в первую ночь на «Мстительном духе», некоторые из нас всё еще носили цвета легионов, верности которым мы больше не испытывали. Сам же Абаддон был облачен в свою разномастную броню и выглядел так, будто принадлежал ко всем легионам сразу — но не хранил верность ни одному.

Спустя несколько коротких десятилетий мы будем стоять плечом к плечу в черном — цвете, которого Империум научится бояться, — и каждый будет представлять свои флоты и армии на военных советах Абаддона. Сотни нас встанут на мостике флагмана, каждый — со своим мнением, когда мы станем обсуждать, какие миры Империума следует уничтожить. Тогда вся эта слава была еще впереди. Сперва нам предстояла битва, что свяжет нас вместе — или принесет нам смерть.

Мы собрались на командной палубе «Мстительного духа», где Хорус и его братья-примархи когда-то стояли вместе с лордами-капитанами Легионов Астартес, вначале руководя судьбой Великого Крестового похода, а затем — решая судьбу восстания. Символы старой славы были развешаны рядами по стенам — и вытканные знамена, подобные гобеленам, и более примитивные собрания трофеев, связанные вместе и поднятые в качестве штандартов победы. Большинство флагов отмечали завоевания планет и столкновения флотов, в которых Лунные Волки успели принять участие за двести лет крестового похода, до того, как Император даровал им право сменить свое имя в знак чести быть сыновьями Хоруса. Более грубые и простые символы были трофеями с поля битвы — не с покоренных миров, но из сражений с верными Трону войсками на пути Хоруса к Терре. Между ними висели ритуальные эмблемы воинских лож, что в равной мере распространяли просвещение и предательство среди Шестнадцатого легиона.

Глядя на обширное пространство мостика, сложно было представить этой пустой зал заполненным тысячами людей — офицерами и командой корабля. Множество легионеров собирались здесь, принося свои доклады на обсуждения военных кампаний и добавляя свои голоса к решениям, которые принимал внутренний круг командующих Великого Крестового похода. Галереи поднимались концентрическими кругами – но военные советы, для которых они были построены, уже несколько сотен лет не проводились в этих стенах.

С каждой потолочной балки, с каждой колонны на нас смотрело Око Хоруса — болезненно-желтое, с узкой щелью зрачка. Возможно, мне следовало чувствовать осуждение в этом жестоком взгляде. Но, по правде говоря, я чувствовал лишь жалость. Сыны Хоруса были повержены так низко, как только было возможно. Я знаю, о чем говорю, ибо Тысяча Сынов пали точно так же.

Мы стояли вокруг центрального гололита — горстка воинов, занявшая место, где прежде собирались армии. Я чувствовал себя мародером, явившимся рыться в пыли прославленного прошлого.

Я перечислю имена тех, кто был там, дабы их записали в архивах Империума. Некоторые из этих воинов давно мертвы, пали жертвами Долгой Войны. Других невозможно узнать — их истинные имена забыты, их настоящие личности погребены под множеством воинственных титулов, дарованных полным страха Империумом. Но здесь — имена, которые они носили тогда, в тот далекий день.

Фальк Кибре, Вдоводел, последний предводитель разбитых Юстаэринцев и командующий боевым отрядом Дурага кэл Эсмейхак. С ним было почти три десятка его братьев, облаченных в тяжелые доспехи своего кровожадного клана.

Телемахон Лирас, капитан-мечник Детей Императора. Он стоял в одиночестве — единственный из своих братьев по легиону, которого не отдали для утоления ненасытного голода моей эльдарской соратницы. Тени, окутывавшие всю командную палубу, не в силах были приглушить серебряный блеск его экзальтированный маски.

Ашур-Кай, Белый Провидец, колдун и мудрец Тысячи Сынов. За ним стояла фаланга наших воинов Рубрики, насчитывавшая сотню и четверых наших пепельных братьев. Токугра, его черный ворон, наблюдал за происходящим, сидя на его плече.

Леорвин Укрис, известный — к его непреходящей досаде — под прозвищем Огненный Кулак, капитан-оружейник Пожирателей Миров. Вместе с ним стояли Угривиан и четверо их выживших братьев, каждый — с массивным тяжелым болтером в руках.

Саргон Эрегеш, пророк Абаддона, воин-жрец из Ордена Медноголовых, из легиона Несущих Слово. Он также стоял один, по-прежнему облаченный в красное — цвет Семнадцатого легиона, и его броня была покрыта колхидскими письменами , начертанными полустертым золотом.

И я, Искандар Хайон — прежде, чем мои братья стали звать меня Сокрушителем Королей, а враги — Хайоном Черным. Моя броня окрашена была в кобальт и бронзу Тысячи Сынов, и моя кожа — как и сейчас — хранила смуглый оттенок, обычный для уроженцев Тизки. Рядом со мной стояла Нефертари, моя эльдарская стражница крови, в темных доспехах и с бледным лицом, и ее серые крылья были плотно сложены за спиной. Она опиралась на вычурное копье, украденное из могилы на одном из эльдарских миров-гробниц в глубинах Ока. Вихрь, моя черная волчица, стояла с другой стороны от меня, обводя окружающих внимательным взглядом недобрых белых глаз. Ее настроение соответствовало моему собственному — мое нетерпение отражалось в ее физической форме. От нее исходил запах крови, которую нам вскоре предстояло пролить. Ее шерсть пахла убийством, ее дыхание — войной.

Абаддон обвел взглядом это разношерстное собрание и коснулся сердца хтонийским жестом искренности.

— То еще сборище оборванцев у нас выходит, верно?

В зале раздались негромкие смешки. Из всех присутствующих я больше всех придерживал свой энтузиазм. Мои мысли то и дело возращались к залу паломничества Эзекиля, далеко отсюда — на другом конце корабля — где Коготь Хоруса лежал, точно музейная реликвия. Он давил на мой разум, невзирая даже на то, что психический резонанс окровавленных клинков был укрыт стазис-полем.

Абаддон предложил высказаться другим, прежде чем произнести свою собственную речь. Здесь, под пыльными знаменами прошлого, не было формального порядка — только воины, говорящие о своих намерениях. Когда кто-нибудь запинался в своем рассказе, Абаддон задавал вопросы, полнее раскрывающие прошлое говорящего. Он стирал различия между нами, не вынуждая нас ни к чему, но лишь подчеркивая всё то, что было между нами общего.

Я должен признать: с такой точки зрения это казалось едва ли не предначертанным судьбой. Каждый из нас говорил о легионах, в которые мы больше не верили, об отцах, которых мы больше не боготворили, о демонических мирах, которые мы отказывались признавать своим убежищем. В этих сомнениях не было ничего нового, но о подобном редко говорили вслух. В каком-то смысле наши слова были исповедью — так, как в прошлом грешники искали отпущения, признавая свои преступления перед священниками древнейших религий. Если же смотреть на это более практично — это была попросту тактическая оценка ситуации. Мы — солдаты — рассказывали свои истории, и становилось ясно, как наша ненависть и наши способности связывали нас в единое целое, в нечто большее. И в этом всем не было ни капли демонстративности или мрачного пафоса. Я восхищался этим.

Но, как бы то ни было, это были скорее вступления, чем долгие повести. Всего лишь формальности, прежде чем Абаддон озвучил причину, по который мы собрались здесь. Воины собираются вместе не разговорами о прошлом, но проживая битвы в настоящем. Чтобы амбиции Абаддона обрели хоть какой-то вес, ему нужно было дать нам победу.

Он говорил о Городе Гимнов и о том, как мы вонзим лезвие копья в сердце этой крепости. Он говорил о том, что «Мстительный дух» способен будет одолеть течения варпа с минимальной командой, направляемый разумом Анамнезис.

Он говорил об угрозе, которую представлял собой Хорус Возрожденный. Несомненно, это была отдаленная угроза — он признавал, что Детям Императора предстояли десятилетия безуспешных алхимических экспериментов, прежде чем им удастся воспроизвести хотя бы первую стадию гениальных генетических изысканий Императора. Но, какой бы далекой ни была эта возможность, мы должны были ударить до того, как она превратится в угрозу; не позволить Детям Императора победить в Войнах Легионов. Абаддон вовсе не стремился искупить позор Шестнадцатого легиона — он хотел лишь отбросить прочь последние оковы, связывающие с прошлым. Примархи были мертвы или вознеслись, оставив смертные заботы ради бесконечной Великой Игры богов. Он перечислил мертвых лоялистов и вознесшихся предателей, закончив именами, которые всё быстрее становились легендами даже для нас, живущих в Оке: Ангрон, Фулгрим, Пертурабо, Лоргар, Магнус, Мортарион. Имена отцов, возвысившихся за пределы знания своих смертных сыновей; предводителей, что больше не обращали на нас внимания, поглощенные потоками и прихотями Хаоса. Имена отцов, которых теперь почитали лишь немногие из нас, которые оставили нам в наследство лишь сомнительные успехи.

Я ожидал воодушевляющей речи, проникновенных обещаний перед битвой — но Абаддон был не так глуп, чтобы обманывать нас пустыми вдохновенными словами. Он предлагал хладнокровную оценку ситуации — холодную, точно лед. Мы стояли, окаменев, слушая это беспощадное перечисление, подсчитывая наши жизни и поражения наших легионов, сталкиваясь лицом к лицу с правдой: все мы тогда постигли это откровение. Не было лжи, призванной подстегнуть нас. Правда сокрушила нас и оставила нам возможность выбирать — куда идти дальше.

Завершая свою речь, Абаддон пообещал нам место на борту «Мстительного духа», если мы пожелаем — если мы встанем рядом с ним в этой жестокой битве.

— Новый легион, — подытожил он, хотя некоторые из нас были удивлены этой идеей. — Созданный согласно нашим желаниям, не как рабы воли Императора, не по образу его несовершенных примархов. Связанный верностью и общими целями, а не тоской по былому и отчаянием. Не запятнанный прошлым, — сказал он наконец. — Мы не сыны больше нашим побежденным отцам.

Будучи достаточно умен, чтобы не настаивать чрезмерно, он позволил предложению обжиться в наших мыслях, предоставляя нам прийти к собственным выводам, пока он излагал финальный план битвы. Он рассказал нам, что мы должны будем сделать, чтобы штурм увенчался успехом. Он рассказал, что ожидает от каждого из нас, когда мы вступим в бой. Хотя он не объявлял себя нашим командиром, он принял командование с легкостью давнего умения, описывая детали ожидаемого сопротивления и множество возможных исходов. Как все умелые генералы, он вступал в битву подготовленным. Когда подготовки было недостаточно, он полагался на опыт и вдохновение.

Мы должны были ударить без предупреждения, с превосходящей силой. Город Гимнов не имел значения, равно как и вражеский флот. Всё, о чем нам следовало думать — лаборатории клонирования и мастера плоти, занятые своей тайной наукой в этих чертогах.

— Никаких затянутых столкновений. Никаких долгих боев. Ударить, убить и отойти.

Мы слушали, как Абаддон излагал свой план. Не было ни единого возражения, хотя некоторые из нас неловко переминались, слыша его слова. Никто из нас прежде не принимал участия в битвах, похожих на эту.

Последним он повернулся ко мне. Он сказал, что честь нанести самый первый удар будет принадлежать мне.

Затем он сказал, что я должен буду сделать.

А затем он сказал, чем я должен буду пожертвовать.

***
Я вернулся на «Тлалок» со своей волчицей и своей девой-воительницей; я направился вниз, к Ядру. Анамнезис поприветствовала меня равнодушным взглядом, повернув в мою сторону мертвые глаза. Она парила в своем резервуаре, и ее кожа в питательной жидкости была столь же бледной, как и всегда.

Глядя на нее, я всегда видел мою сестру. Не имело значения, что теперь она была неизмеримо большим и неизмеримо меньшим, чем при жизни. Женское тело, плавающее в амниотической жидкости и подключенное ко всем ее сохраняющим жизнь механизмам, по-прежнему оставалось Итзарой — пусть даже теперь ее череп вмещал тысячу иных разумов, а не только то, что осталось от ее собственного.

Я рассказал ей, что нужно было от меня Абаддону. Я с самого начала планировал установить Анамнезис на «Мстительный дух», чтобы она послужила машинным духом корабля, но Абаддон, хотя и одобрил мой план, не забыл о предупреждении.

Я передал это предупреждение Анамнезис. Она, казалось, почти не слушала мои слова, вместо этого обмениваясь взглядами с Вихрь и Нефертари. Когда я прервал свои объяснения, она поприветствовала моих вернейших спутниц ровным, лишенным интонаций голосом.

Нефертари одарила машинный дух изящным поклоном. Вихрь наклонила голову, обходя вокруг резервуара, не останавливаясь в своем движении.

Завершив объяснения, я задал простой — как мне казалось — вопрос:

— Если я позволю тебе сделать это, сможешь ли ты победить?

Анамнезис медленно, плавно развернулась, глядя на меня через молочную взвесь, и ее голос прозвучал из вокс-динамиков горгулий, украшающих комнату.

— Ты просишь нас измерить неизмеримое, — сказала она.

— Нет. Я прошу тебя предположить.

— Мы не способны вычислить ответ, исходя из одних только предположений. Ты описываешь ситуацию с нечеткими параметрами. Как мы можем оценить возможный исход?

— Итзара...

— Мы — Анамнезис.

Нефертари положила ладонь мне на предплечье, чувствуя, как поднимается мой гнев. Не знаю, ощутила ли она благодарность — я был сконцентрирован на Анамнезис.

— Если мы свяжем тебя с «Мстительным духом», оставшиеся части ядра его машинного духа могут поглотить твое сознание. Ты больше не будешь собой. Твоя личность будет поглощена.

— То, что ты описываешь ситуацию разными словами, не поможет в наших расчетах, Хайон. Мы не можем дать тебе ответ.

Я ударил кулаками в стекло резервуара, наклоняясь ближе и не сводя с нее взгляда.

— Просто скажи мне, что ты будешь бороться, какая бы сила не осталась в машинном духе корабля. Скажи мне, что ты сможешь победить.

— Мы не можем с уверенностью предположить ни один из возможных исходов.

Подобного ответа я ожидал — и страшился его. Не говоря ни слова, я уселся на пол, оперевшись спиной о ее резервуар, отказываясь продолжать тщетные попытки добиться от нее обещаний. Какое-то время я просто глубоко дышал — на грани медитации, но не погружаясь в нее, слушая, как гудят механизмы систем жизнеобеспечения Итзары и булькает ее амниотическая жидкость.

— «Мстительный дух» царил среди всех кораблей во флоте Терры, — сказал Абаддон в конце нашего собрания. — Ядро его машинного духа сильнее и агрессивнее любого другого корабля, покорявшего звезды. Я хочу, чтобы ты был готов к тому, что может случиться, Хайон.

Итак, нам нужны были уникальные системы Анамнезис, ее способность контролировать корабль с помощью разумного сознания. Если бы мы установили машинный дух «Тлалока» на флагман, это позволило бы нам возродить его собственный дух и активировать системы, не требуя сотен тысяч смертного экипажа.

Но, чтобы вернуть к жизни корабль Абаддона, мне, возможно, придется скормить его машинному духу душу моей сестры.

Слова Абаддона раз за разом прокручивались в моем разуме, пока я сидел там; так меня и нашли Леор и Телемахон. Двери открылись с глухим рокотом, впуская их обоих в самое сердце Ядра. Я был трижды удивлен, увидев их: во-первых, тем, что они отыскали меня здесь, во-вторых, тем, что они пришли вместе, и в-третьих — тем, что Анамнезис позволила им войти в свои покои.

— Братья, — поприветствовал я их, поднимаясь на ноги. — Что вы делаете здесь?

— Ищем тебя, — Леор держался напряженно, его левую руку сводили судороги. — Мы вернулись, чтобы помочь тебе с приготовлениями.

Оба они были по-прежнему вооружены и облачены в броню, и оба повернули шлемы к Анамнезис, впервые видя уникальный машинный дух корабля во плоти.

— Приветствую, Леорвин Укрис и Телемахон Лирас, — сказала она, покачиваясь в мутной жидкости перед ними.

Леор подошел ближе, разглядывая нагую фигуру, заключенную в полупрозрачной взвеси aqua vitriolo. Он постучал пальцем по толстому стеклу — так ребенок тревожит рыбу в аквариуме.

Анамнезис не улыбнулась, разумеется, но и не приказала ему прекратить. Она смотрела на него сверху вниз, словно его поведение было мимолетной диковинкой, действиями странного насекомого, не более того. Леор усмехнулся, глядя ей в лицо.

— Так, выходит, ты его сестра, а?

— Мы — Анамнезис.

— Но ты была его сестрой до... этого всего.

— Мы были живы прежде, как ты жив сейчас. Теперь мы — Анамнезис.

Леор отвел взгляд:

— Такое чувство, будто я спорю с машиной.

— Ты действительно споришь с машиной, — заметила Нефертари рядом со мной.

Леор проигнорировал ее, как и всегда. Он набрал воздуха, чтобы заговорить, когда негромкий голос Телемахона прервал нашу неловкую беседу.

— Ты прекрасна.

Мы все обернулись. Телемахон стоял перед Анамнезис, приложив ладонь к ее резервуару. Она подплыла к нему ближе, несомненно, заинтересованная его необычным поведением.

— Мы — Анамнезис, — сказала она ему.

— Я знаю. Ты прелестна. Существо невообразимой сложности, заключенное в такую прекрасную форму. Ты напоминаешь мне о наядах. Ты знаешь о них?

Она снова наклонила голову набок. Я чувствовал, как ее мысли мелькают невозможно быстрыми вспышками между ее венцом проводов и сотнями мыслительных капсул, расположенных вокруг. Мозги пленников, ученых, гениев и рабов — все они были подключены к ней, сливаясь в гештальт-конструкт общего разума.

— Нет, — наконец ответила она.

— Была такая легенда, — сказал ей Телемахон. — На Хемосе, моем родном мире. — Серебряная маска в этот момент выглядела как нельзя более подходящей — это выражение умиротворенного восхищения. Лицо человека, созерцающего видение посмертного небесного блаженства. Ничего удивительного, что человечество когда-то хоронило своих королей и королев в подобных масках. — Возможно, их корни уходят глубже, к Старой Земле. Я не знаю точно. В легенде сказано, что когда-то наш мир был покрыт морями и океанами — в ту эпоху, когда солнце Хемоса еще горело достаточно ярко, чтобы порождать богатство жизни. Наяды были разновидностью водных духов, чьей обязанностью было следить за океанами. Они пели существам из глубочайшей глубины вод, и их песни успокаивали душу нашего мира. Когда их музыка наконец затихла, океаны пересохли и солнце потемнело в пыльных небесах. Сама планета оплакивала их утраченные песни.

Анамнезис смотрела широко раскрытыми глазами.

— Мы не понимаем.

— Чего ты не понимаешь? — спросил он, по-прежнему с интонациями рассказчика.

— Мы не понимаем, почему наяды прекратили свою музыку. Их действия вызвали глобальные изменения, приведшие к гибели многих видов.

— Говорят, что их песня просто подошла к концу, как заканчиваются все песни. В тот день наяды исчезли из нашего мира, ибо их долг был исполнен и их жизни прожиты полностью. Исчезли, чтобы никогда не возвращаться.

Я стоял в ошеломленном молчании. Даже Нефертари не стала дразнить мечника в этот момент, хотя я и видел ее острую, точно нож, улыбку, когда она смотрела на воина, так жадно желавшего когда-то ее смерти.

Зато Леор не преминул нарушить тишину своим раскатистым, точно выстрел, смехом.

— Самая дурацкая история, какую мне приходилось слышать. Океанские богиньки, поющие песни рыбам?

Анамнезис повернулась к Леору, разрушившему очарование рассказа Телемахона. Я заметил отблеск гнева в ее взгляде. Она все же была способна испытывать эмоции, и это радовало меня.

— И потом, на Хемосе никогда не было океанов, — добавил Леор. — Так что это точно вранье.

Телемахон опустил руку — с явной неохотой. Я чувствовал его оборванные, запертые мысли — как они вспыхивали и бесцельно растворялись, слишком холодные и отстраненные, чтобы вызвать хоть какие-то эмоции.

Я вновь остро осознал, что я сделал с ним. Ариман уничтожил наш легион, обрекая их на бессмысленное существование в образе воинов Рубрики, — но вот то же самое преступление, в котором я обвинял его, только сотворенное моими собственными руками. Пусть даже единственная душа не могла сравниться с целым легионом, привкус лицемерия не становился от этого менее горьким.

Телемахон по-прежнему обращался к Анамнезис, предпочтя не отвечать на подначки Леора.

— Абаддон говорил нам, что ты, скорее всего, можешь не пережить слияние с машинным духом флагмана. Что он поглотит твое сознание и растворит в себе.

Анамнезис спустилась ниже, почти встав на дно резервуара. Теперь мечник оказался выше нее. Провода, соединенные с ее черепом, колыхались в питательной жидкости, точно волосы.

— Хайон выражал аналогичную обеспокоенность, — ее слова вновь звучали из динамиков на стенах. — Интонационные колебания его голоса указывают на эмоциональное напряжение в данном вопросе. Он воспринимает нас не как общность-Анамнезис, но как смертную, Итзару. Это изъян в его рассуждениях. Это ограничивает его объективность.

Телемахон покачал головой.

— Нет, — заверил он машинный дух, — я так не думаю. Есть разница между тем, как ты смотришь на него и как смотришь на всех остальных. Мне понадобилось всего несколько мгновений, чтобы заметить это — проблеск чувства в твоих глазах, когда ты смотришь в его сторону. Его сестра по-прежнему живет в тебе, она похоронена, но не мертва. Или твои мысли закодированы и запрограммированы на то, чтобы отрицать это? Или это отрицание необходимо тебе, чтобы функционировать?

Она молчала несколько секунд, глядя на мечника пустыми глазами.

— Мы... мы — Анамнезис.

— Такая же упрямая, как твой брат, — он наконец отвернулся. — Ты готов, Хайон?

Я был готов. В последний раз взглянув на Анамнезис, мы покинули Ядро. Нефертари и Леор немедленно принялись обмениваться привычными ребяческими оскорблениями. Что же до меня, то я по-прежнему не мог подыскать слов, будучи под впечатлением от действий Телемахона. Если я скажу вам, что в грядущие годы наш мечник и рассказчик станет личным герольдом Абаддона, чьей обязанностью будет провозглашать желания Воителя Девяти Легионам, — возможно, вы начнете понимать, почему это случилось.

Первые процессии техножрецов в мантиях потянулись в двери за нашими спинами, начиная гимны и ритуалы, исполнение которых было необходимо, прежде чем они смогут демонтировать душу «Тлалока» и переместить Анамнезис на «Мстительный дух».

— Я поступил с тобой несправедливо, — признался я Телемахону. — И сейчас исправлю это.

скачать в формате .doc

@темы: пафос, Их нравы, изображение гранёного стакана, истории с другого берега