Святый Боже... Яви милость, пошли смерть. Ну что тебе стОит? Не для себя ведь прошу!
эпилог
И вот, первая часть нашей повести подошла к концу. Тот может отложить свое перо и отдохнуть, пока мои гостеприимные хозяева размышляют над этими словами и выискивают слабости между продиктованных строк. Но я сомневаюсь, что ему придется отдыхать долго. Они захотят больше. Им была рассказано о происхождении Черного легиона — теперь они будут спрашивать о его рождении и первых битвах, равно как и Тринадцати Крестовых походах, последовавших за этим.
Еще так много нужно рассказать. Так много войн, проигранных и выигранных; так много братьев и врагов, оставшихся лишь в воспоминаниях.
После Города Гимнов было Просвещение, когда мы сражались с теми, кто не хотел поклясться в верности Воителю и намеревался помешать нашему успеху. В эту эпоху мы странствовали по Империи Ока, завершая Войны Легионов с нашим возвышением среди Девяти, и один за другим примархи склонялись перед Абаддоном. Некоторые — добровольно, некоторые — с неохотой уступая, и один — которого пришлось поставить на колени. Но все они склонились в конце: Лоргар, Пертурабо, Фулгрим, Ангрон, мой отец Магнус... даже Мортарион, который ближе всех был к тому, чтобы уничтожить нас всех своей священной чумой.
А после был наш Первый Крестовый поход. В имперских записях помнят о нем, как о времени, когда Девять Легионов впервые вырвались из Ока и вернулись в галактику в силе и мощи своей, выступив против неподготовленного Империума. Девять Легионов помнят его благодаря триумфу на Уралане, где Воитель добыл свой демонический клинок Драх'найен.
Мы, Эзекарион, храним иные воспоминания — или, во всяком случае, смотрим с совсем другой точки зрения. Возможно, новые регенты Империума не ожидали нашего возвращения и потому не готовы были встретить нас, но не все слуги Императора забыли о его сбившихся с пути сыновьях.
Я по-прежнему вижу его: древний король-Храмовник, восседающий на бронзовом, покрытом резьбой троне, сцепивший закованные в латы пальцы на рукояти огромного меча. Я помню: моему тайному взору предстало, как от бесконечной гордости и несокрушимой веры в отца наших отцов его аура обратилась в яростный ореол жемчужного и золотого.
— Итак, ты вернулся, — его глубокий голос был стар, как само время, но не тронут прошедшим множеством лет. — Я никогда в этом не сомневался.
Он плавным движением поднялся с трона — с прямой спиной, легко сжимая Меч Грандмаршалов в одной руке. К тому времени он прожил в боях уже больше тысячи лет. Возраст не щадил его, но всё же он пылал жизнью.
Абаддон шагнул вперед, жестом приказывая нам опустить оружие. Он наклонил голову в уважительном приветствии.
— Вижу, время вычернило твою броню так же, как и нашу.
Старый Храмовник спустился по трем ступеням со своего трона, не сводя пристального взгляда с лица Воителя.
— Я искал тебя. Когда Терра горела в пламени ереси твоего отца, я охотился за тобой, днем и ночью. И всегда меньшие люди заступали мой путь. Всегда они умирали, чтобы ты мог выжить.
Он остановился, не дойдя до Абаддона всего пары метров.
— Я никогда не прекращал искать тебя, Эзекиль. Ни разу за все эти долгие годы.
Абаддон поклонился тогда — без тени насмешки. Ни в его глазах, ни в его сердце. Эзекиль всегда ценил доблестных врагов, и не было никого доблестнее, чем этот рыцарь.
— Это честь для меня, Сигизмунд.
Они оба подняли клинки...
А потом была Комморра. Та бесконечная ночь, когда мы взяли в осаду Темный Город, намереваясь стереть с лица галактики один из их благородных родов — в наказание за то, что они отняли у меня Нефертари. Абаддон не пытался обуздать мою скорбь и удержать меня под контролем. Он поддерживал мою ярость. Он приказал Черному легиону последовать за мной в Паутину во имя моей лихорадочной мести. Это — верность, друзья мои. Это — братство.
Но всё это еще только должно быть рассказано.
— Хайон, — кто-то из моих тюремщиков произносит мое имя, и я улыбаюсь, услышав его звучащим из человеческих уст. Это та из них, что всегда задерживается дольше прочих, когда остальные уже уходят, и задает самые настойчивые вопросы. Она спрашивает о том, что имеет значение для меня, вместо того, чтобы требовать еще одну скупую повесть о богах и вере, о слабостях и войне.
— Приветствую, инквизитор Сирока.
— Как ты себя чувствуешь, еретик?
— Неплохо, инквизитор. У тебя есть вопрос?
— Всего один. До сих в своих рассказах ты обходил молчанием один принципиальный аспект — ты не сказал нам, почему ты сдался нам в плен. Зачем стал бы один из лордов Эзекариона делать это? Зачем ты явился на Терру один, Хайон?
— Ответ на это прост. Я пришел, потому что я — посланник. Я несу вести от моего брата Абаддона, чтобы передать их Императору, прежде чем Владыка Человечества наконец умрет.
Я слышу, как у нее перехватывает дыхание. Рефлексы заставляют ее ответить прежде, чем она успевает хотя бы задуматься о том, что говорит.
— Бог-Император не может умереть.
— Всё умирает, Сирока. Даже идеи. Даже боги, и в особенности ложные боги. Император — лишь воспоминание о человеке, заточенном в сломанном механизме ложных надежд. Золотой Трон перестает работать. Никто не знает об этом лучше тех из нас, кто обитает в Оке. Мы видим, как Астрономикан угасает. Мы слышим, как песнь Императора постепенно затихает. Я явился на Терру и предал себя в ваши руки не затем, чтобы смеяться над Его угасающим светом, но я не стану и укрывать правду в подслащенной лжи, чтобы вам было легче ее услышать.
Для меня это не доклады на экране, инквизитор, или стопки отчетов о потерях, которыми можно с легкостью пренебречь. Свет Императора меркнет по всей галактике. Сколько флотов кораблей было потеряно за последние десятилетия — из-за сбоев в работе Астрономикана? Тысячи? Десятки тысяч? Сколько миров вспыхнули восстаниями только за последние десять лет, или зашлись криком в психических катастрофах? Сколько их замолчало, укрытые потоками варпа, или превратились в обиталища демонов? Здесь, на Терре... Вы слышите хоть один из тысяч миров Сегментум Пацификус? Четверть галактики замолчала теперь. Знаете ли вы, почему? Знаете ли вы, какие войны ведут они там, скрытые тишиной и тенью?
Некоторое время она молчит.
— Что за вести ты принес Императору?
— Всё очень просто. Эзекиль попросил меня отправиться сюда и встать перед отцом наших отцов, как мы стояли прежде, когда Империум был юн. Я посмотрю в пустые глазницы умирающего Императора и скажу ему, что война почти окончена. Наконец, после десяти тысяч лет изгнания в преисподней, его падшие ангелы возвращаются назад.
— Разве ты не нужен Воителю в его войне, на переднем крае?
— Я — в точности там, где нужен ему, инквизитор.
Я чувствую, как она разглядывает меня после этих загадочных слов. Она оценивает меня, оценивает их возможные значения. И, наконец, она кивает.
— И ты продолжишь рассказывать свою повесть?
— Да, инквизитор.
— Но почему? Почему ты даешь своим врагам всё, о чем они просят?
О, что за вопрос. Разве я не говорил тебе, Тот? Разве я не говорил, что она — та, что задает правильные вопросы?
— Это — Последние Времена, Сирока. Никому из вас не предназначено пережить пришествие Алого Пути. Империум проигрывал Долгую Войну с тех пор, как она впервые была объявлена, и теперь мы приближаемся к финалу. Я расскажу вам всё, инквизитор, — потому что для вас это не изменит ничего.
скачать в формате .doc
ПОСЛЕДНЕЕ И ТЕМНЕЙШЕЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ
999.M41
999.M41
И вот, первая часть нашей повести подошла к концу. Тот может отложить свое перо и отдохнуть, пока мои гостеприимные хозяева размышляют над этими словами и выискивают слабости между продиктованных строк. Но я сомневаюсь, что ему придется отдыхать долго. Они захотят больше. Им была рассказано о происхождении Черного легиона — теперь они будут спрашивать о его рождении и первых битвах, равно как и Тринадцати Крестовых походах, последовавших за этим.
Еще так много нужно рассказать. Так много войн, проигранных и выигранных; так много братьев и врагов, оставшихся лишь в воспоминаниях.
После Города Гимнов было Просвещение, когда мы сражались с теми, кто не хотел поклясться в верности Воителю и намеревался помешать нашему успеху. В эту эпоху мы странствовали по Империи Ока, завершая Войны Легионов с нашим возвышением среди Девяти, и один за другим примархи склонялись перед Абаддоном. Некоторые — добровольно, некоторые — с неохотой уступая, и один — которого пришлось поставить на колени. Но все они склонились в конце: Лоргар, Пертурабо, Фулгрим, Ангрон, мой отец Магнус... даже Мортарион, который ближе всех был к тому, чтобы уничтожить нас всех своей священной чумой.
А после был наш Первый Крестовый поход. В имперских записях помнят о нем, как о времени, когда Девять Легионов впервые вырвались из Ока и вернулись в галактику в силе и мощи своей, выступив против неподготовленного Империума. Девять Легионов помнят его благодаря триумфу на Уралане, где Воитель добыл свой демонический клинок Драх'найен.
Мы, Эзекарион, храним иные воспоминания — или, во всяком случае, смотрим с совсем другой точки зрения. Возможно, новые регенты Империума не ожидали нашего возвращения и потому не готовы были встретить нас, но не все слуги Императора забыли о его сбившихся с пути сыновьях.
Я по-прежнему вижу его: древний король-Храмовник, восседающий на бронзовом, покрытом резьбой троне, сцепивший закованные в латы пальцы на рукояти огромного меча. Я помню: моему тайному взору предстало, как от бесконечной гордости и несокрушимой веры в отца наших отцов его аура обратилась в яростный ореол жемчужного и золотого.
— Итак, ты вернулся, — его глубокий голос был стар, как само время, но не тронут прошедшим множеством лет. — Я никогда в этом не сомневался.
Он плавным движением поднялся с трона — с прямой спиной, легко сжимая Меч Грандмаршалов в одной руке. К тому времени он прожил в боях уже больше тысячи лет. Возраст не щадил его, но всё же он пылал жизнью.
Абаддон шагнул вперед, жестом приказывая нам опустить оружие. Он наклонил голову в уважительном приветствии.
— Вижу, время вычернило твою броню так же, как и нашу.
Старый Храмовник спустился по трем ступеням со своего трона, не сводя пристального взгляда с лица Воителя.
— Я искал тебя. Когда Терра горела в пламени ереси твоего отца, я охотился за тобой, днем и ночью. И всегда меньшие люди заступали мой путь. Всегда они умирали, чтобы ты мог выжить.
Он остановился, не дойдя до Абаддона всего пары метров.
— Я никогда не прекращал искать тебя, Эзекиль. Ни разу за все эти долгие годы.
Абаддон поклонился тогда — без тени насмешки. Ни в его глазах, ни в его сердце. Эзекиль всегда ценил доблестных врагов, и не было никого доблестнее, чем этот рыцарь.
— Это честь для меня, Сигизмунд.
Они оба подняли клинки...
А потом была Комморра. Та бесконечная ночь, когда мы взяли в осаду Темный Город, намереваясь стереть с лица галактики один из их благородных родов — в наказание за то, что они отняли у меня Нефертари. Абаддон не пытался обуздать мою скорбь и удержать меня под контролем. Он поддерживал мою ярость. Он приказал Черному легиону последовать за мной в Паутину во имя моей лихорадочной мести. Это — верность, друзья мои. Это — братство.
Но всё это еще только должно быть рассказано.
— Хайон, — кто-то из моих тюремщиков произносит мое имя, и я улыбаюсь, услышав его звучащим из человеческих уст. Это та из них, что всегда задерживается дольше прочих, когда остальные уже уходят, и задает самые настойчивые вопросы. Она спрашивает о том, что имеет значение для меня, вместо того, чтобы требовать еще одну скупую повесть о богах и вере, о слабостях и войне.
— Приветствую, инквизитор Сирока.
— Как ты себя чувствуешь, еретик?
— Неплохо, инквизитор. У тебя есть вопрос?
— Всего один. До сих в своих рассказах ты обходил молчанием один принципиальный аспект — ты не сказал нам, почему ты сдался нам в плен. Зачем стал бы один из лордов Эзекариона делать это? Зачем ты явился на Терру один, Хайон?
— Ответ на это прост. Я пришел, потому что я — посланник. Я несу вести от моего брата Абаддона, чтобы передать их Императору, прежде чем Владыка Человечества наконец умрет.
Я слышу, как у нее перехватывает дыхание. Рефлексы заставляют ее ответить прежде, чем она успевает хотя бы задуматься о том, что говорит.
— Бог-Император не может умереть.
— Всё умирает, Сирока. Даже идеи. Даже боги, и в особенности ложные боги. Император — лишь воспоминание о человеке, заточенном в сломанном механизме ложных надежд. Золотой Трон перестает работать. Никто не знает об этом лучше тех из нас, кто обитает в Оке. Мы видим, как Астрономикан угасает. Мы слышим, как песнь Императора постепенно затихает. Я явился на Терру и предал себя в ваши руки не затем, чтобы смеяться над Его угасающим светом, но я не стану и укрывать правду в подслащенной лжи, чтобы вам было легче ее услышать.
Для меня это не доклады на экране, инквизитор, или стопки отчетов о потерях, которыми можно с легкостью пренебречь. Свет Императора меркнет по всей галактике. Сколько флотов кораблей было потеряно за последние десятилетия — из-за сбоев в работе Астрономикана? Тысячи? Десятки тысяч? Сколько миров вспыхнули восстаниями только за последние десять лет, или зашлись криком в психических катастрофах? Сколько их замолчало, укрытые потоками варпа, или превратились в обиталища демонов? Здесь, на Терре... Вы слышите хоть один из тысяч миров Сегментум Пацификус? Четверть галактики замолчала теперь. Знаете ли вы, почему? Знаете ли вы, какие войны ведут они там, скрытые тишиной и тенью?
Некоторое время она молчит.
— Что за вести ты принес Императору?
— Всё очень просто. Эзекиль попросил меня отправиться сюда и встать перед отцом наших отцов, как мы стояли прежде, когда Империум был юн. Я посмотрю в пустые глазницы умирающего Императора и скажу ему, что война почти окончена. Наконец, после десяти тысяч лет изгнания в преисподней, его падшие ангелы возвращаются назад.
— Разве ты не нужен Воителю в его войне, на переднем крае?
— Я — в точности там, где нужен ему, инквизитор.
Я чувствую, как она разглядывает меня после этих загадочных слов. Она оценивает меня, оценивает их возможные значения. И, наконец, она кивает.
— И ты продолжишь рассказывать свою повесть?
— Да, инквизитор.
— Но почему? Почему ты даешь своим врагам всё, о чем они просят?
О, что за вопрос. Разве я не говорил тебе, Тот? Разве я не говорил, что она — та, что задает правильные вопросы?
— Это — Последние Времена, Сирока. Никому из вас не предназначено пережить пришествие Алого Пути. Империум проигрывал Долгую Войну с тех пор, как она впервые была объявлена, и теперь мы приближаемся к финалу. Я расскажу вам всё, инквизитор, — потому что для вас это не изменит ничего.
скачать в формате .doc
@темы: пафос, Их нравы, изображение гранёного стакана, истории с другого берега