Святый Боже... Яви милость, пошли смерть. Ну что тебе стОит? Не для себя ведь прошу!
Оригинал поперт вот отсюда:
dastier.livejournal.com/
Перевод, ясен свет - мой.
Непобежденный
Название: Непобежденный
Фэндом: WH30K, post-Heresy
Пэйринг: Fulgrim/Daemon!Fulgrim/Ferrus Manus
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: ангст, пытки, кровь, и проч. В общем, мой обычный стиль.
Мы все падем, когда настанет долгая ночь.
…среди пепла сгоревших звезд.
…влекомые солнечным ветром, играющим хвостами комет.
…в зале зеркал, отражающих наше падение.
Больше всего на свете он ненавидел зеркала.
Повсюду, развешанные на стенах, спускающиеся с высокого потолка, накладывающиеся одно на другое, словно странное материнское лоно вокруг зародыша, словно никуда не ведущий туннель множащихся, уменьшающихся отражений. Окно в окне, открывающееся внутрь себя, и даже пол покрыт идеально-гладкими, как стекло плитами.
Для него не оставалось места. Ничто не приносило облечения его боли. Куда бы он ни повернулся, он видел себя, или кого-то поразительно похожего на него – те же черты, та же бледность, то же совершенство облика. Эти зеркала невозможно разбить.
«Фулгрим», - говорили они. – «Посмотри на себя. Тебе нравится то, что ты видишь?»
Один из этих гладких прямоугольников должен быть дверью. Его сознание, обреченное вечно биться в горячечном смятении, отказывалось смириться с мыслью об этом полностью закрытом, застывшем в неподвижности пространстве. Если он попал внутрь – значит, можно найти путь наружу. Рано или поздно. Когда-нибудь.
Рано или поздно. Если здесь есть «рано» и «поздно». Если здесь существует время. У него не было уверенности, что это так, потому что до этой клетки его сны были вне времени.
Но, тем не менее, в этой странной комнате было два места, в которых он мог попытаться найти убежище. Одно из них – потолок, который был милосердно-высоким, и во тьме, которая плотными облаками клубилась под ним, его искаженное отражение казалось крошечным и почти несуществующим. Иногда он ложился на спину и пристально вглядывался в свою миниатюрную копию там, наверху, удивляясь, что этот игрушечный человечек отвечает таким же пристальным взглядом. Это не мог быть он – у него не было ничего общего с этим скрюченным, искалеченным созданием с глазами, полными глубокой черноты. Иногда он кричал, звал эту далекую фигуру, и она исчезала в клубящихся облаках.
Еще были плиты на полу – те, на которые попала его кровь. Эти бесформенные пятна коричнево-красного цвета не отражали ничего, но, к сожалению, их не хватало надолго. Скоро, очень скоро кровь словно впитывалась в пол, просачиваясь в невидимые глазу поры, и пол снова становился сияюще-гладким.
«Не смотри!» - приказывал он себе…и, конечно же, каждый раз любопытство пересиливало.
Сказать по правде, ему нравилось смотреть. Созерцание себя вот так, со всех сторон, в любое мгновение усиливало все его чувства до пределов, которые он с трудом мог бы вообразить, и холодный вихрь смешанных, непонятных эмоций заставлял его дрожать от стыда.
Демон сдержал свое обещание и выполнил его слово в слово. Действительно, его воображение так долго держали в узде запреты, покорность и страх, который вызывала в нем бесконечная изобретательность уловок демона. Знание, опыт и непревзойденное мастерство в подлости и жестокости теперь принадлежали ему. Он знал все о человеческом теле и его возможностях – все и чуть больше. Он мог бы написать громадный том о способах испытания человеческих способностей – в действительности, он уже писал его.
Одна из множества стен комнаты не впитывала влагу – и он покрывал ее своими записями. Ползая по полу, он макал палец во вскрытую вену на руке и добавлял все новые линии.
Иногда он записывал целое предложение, а иногда – всего одно слово. Иногда он вслух читал написанное и ругал себя за безнадежную убогость стиля.
Феррус. Феррус. Феррус.
Слишком много повторений.
***
Чтобы заставить его чувства бодрствовать, длинные иглы, введенные в его нервные окончания двигались, извлекались и вонзались снова через произвольные промежутки времени. Он смутно помнил, что нечто подобное использовали Адептус Механикус, чтобы связывать модератора с центром управления титана. Тонкие стальные нити, перевивались под кожей, словно сетчатый каркас. Те места, где иглы были введены внутрь, постоянно воспалялись и распухали, и, когда болезненный зуд становился нестерпимым, он расчесывал кожу до крови, пока его поломанные ногти не цеплялись за концы нитей, и все его тело не начинали сотрясать спазмы боли. Теперь он знал эту боль очень хорошо – и не пытался тянуть за нити в тщетных попытках извлечь их.
У этих пронизывающих его проводов было несколько предназначений. В начале, когда он пытался бороться с демоном, импульсы, которые подавали по ним, обездвиживали его. Его собственное тело предало тогда своего хозяина, заставив лежать без движения и посылать бессильные проклятия своим отражениям. Состояние беспомощности было внове… и где-то в глубине души он наслаждался им.
И он продолжал предавать себя с каждой новой пыткой, которую демон измышлял для него.
Уколы электрических жал не теряли остроты. Его тело – хотя и усовершенствованное – было человеческим, и демон постарался, чтобы даже потеря сознания не отвлекла его от мучений. Но тем не менее, он нашел способ обмануть демона, лишь поменяв свое отношение к некоторым вещам. Так мука стала искуплением, а боль – одним из способов очистить душу.
Конечно же, существо из Моря Душ, которое заполучило власть над его телом и заперло его в эту клетку, разгадало его трюк, и предприняло ответные действия прежде, чем пленник убедит себя, что его ад превращается в чистилище. Его сковал ужас, когда он увидел своего нового палача, кошмар, который вернулся, чтобы мучить его в бесконечном бодрствовании.
Множество раз он грезил о том, как снова встретится с братом. Но не сейчас и не здесь. И не так….
Феррус Манус не обратил внимания на его протесты… как и другие призраки, что посещали его до сих пор.
«Брат», - его голос звучал, словно они просто беседовали по душам. – «что ты с собой сделал?»
Он не мог ответить. Впервые в жизни он не мог ответить и только глядел, не в силах оторвать взгляд, на незаживший рубец на горле брата-примарха. Уродливая рана кровоточила, ее края двигались при каждом слове, которое произносил Феррус, в извращенной пародии на речь. Когда Манус замолчал, ожидая ответа, рана осталась приоткрытой, словно широкая беззубая пасть.
«Не нравится?» - спросила нежить, указав на свое перерезанное горло, туда, где кровь, свежая, алая, не свертывалась и лопалась пузырьками, когда он говорил. «Ну же, брат – начни, наконец, отвечать за свои поступки и полюбуйся, что ты сделал».
Демон солгал. Ему обещали забвение, но он не получил ничего. Он растянулся на полу – беззащитная, беспомощная нагая плоть, и смотрел, не в силах отвести глаза, не глядеть на этого призрака. Феррус взглянул на его изможденное тело и печально улыбнулся, медленным, безучастным движением проведя пальцами по ране у себя на горле.
«Ты превратился в развалину, Фулгрим» - произнес он с мягким упреком, и поднес к губам испачканные красным пальцы, чтобы слизнуть кровь с хромово-сверкающей кожи. «Подойди. Подойди и попробуй на вкус свою победу».
Он не мог противиться. Он поднялся с пола, чувствуя, как импульсы, пробегающие под его кожей, при каждом шаге обдают его мучительными волнами агонии, острыми, как всегда. Брат следил, как он ковыляет к нему, с горьким удивлением.
«Неужели ты забыл мой вкус?»
Он не забыл. Он не забыл ничего, и мог воскресить облик брата из воспоминаний о запахе, прикосновениях, вкусе так же легко, как во времена Великого Крестового похода они завоевывали галактику за галактикой. Возможно, все, что происходит сейчас – всего лишь игра его воображения, потому что это явление не может… не должно быть реальным.
Рана, тем не менее, выглядела самой настоящей. Завороженный, он приподнялся и прижался губами к ее воспаленным краям. Манус на секунду замер, приоткрыв рот от изумления – и прижал к себе голову брата, чтобы продлить поцелуй.
«Она не болит, когда ты так делаешь»
Это был лишь шепот, но края раны снова разошлись, кровь наполнила рот Фулгрима, заставив его отстраниться. Каждая капля крови была подобна расплавленному свинцу, и он пошатнулся, когда они обожгли его, падая в желудок, удваивая его силу, и вздрогнул в конвульсии, когда его тело попыталось вытолкнуть наружу эту чуждую жидкость.
«Очистись», - голос Мануса звучал холодно и жестко.
Он хотел этого больше всего на свете, но не мог. Каждый мускул его тела был мучительно напряжен, но спазмы не приносили ничего, капельки крови навсегда останутся в нем, став частью его истории… как убийство брата. Он поднял взгляд на Мануса, и хотел сказать, что это выше его сил, но голос отказывался повиноваться ему.
«Позволь, я помогу тебе» - уступил темный гигант.
Это было то, чего он ожидал, то, о чем он грезил, то, что он изо всех сил старался скрыть от демона. Брат возвышался над ним, и он смотрел на серебряную руку, приближавшуюся к его лицу, даже не пытаясь сопротивляться. Ощущения от прикосновений этой металлической кожи всегда удивляли его, и вновь он ощутил вместо холодного металла теплоту и мягкость плоти. Он погружался в ощущения и воспоминания, которые они давали, а призрак прижал пальцы к его губам, провел по линии рта, а потом двинулся вперед уверенным требовательным движением.
Глубже, глубже… Если б он мог говорить, то умолял бы Мануса продолжать. Но сейчас он едва мог вздохнуть, он задыхался от того, что закупорило его горло, напрягая всю свою волю, принуждая свое тело не противиться. Когда брат убрал руку, он снова без сил распростерся на полу, желчь, которой демон накачал его, покидала его тело потоком, которому, казалось, не будет конца. Когда все наконец прекратилось, он поднял взгляд, и нашел в себе силы слабо улыбнуться.
«Вот теперь ты точно внутри меня»
Феррус Манус медленно наклонил голову, и это мучительно напоминало времена, когда они обсуждали, как лучше претворить в жизнь планы их отца, а Феррус – удивлялся стратегическим талантам своего хитроумного брата.
«Наверное, так и есть Фулгрим. Я не знаю, где я».
Это мгновение должно было стать решающим. Была ли это лишь игра воображения, или демон манипулировал его сознанием – он решил использовать это к собственной выгоде. Он из последних сил стал подниматься на ноги, цепляясь за брата, краем глаза заметив, что его бледная плоть погружается в темный контур фигуры призрака. Он поднимался, словно лоза, обвившая скалу, и Феррус поднял руку, словно сопротивляясь – потому что слабость жертвы превратилась в подчиняющий волю соблазн.
Если демон рассчитывал появлением призрака загнать своего пленника в глубину поражающего разум ужаса, он жестоко ошибался.
«Ты простишь меня, брат?»
«Я бы умер тысячу раз, если б это спасло меня от необходимости хоть когда-нибудь говорить тебе «нет».
Глаза Ферруса мягко блестели тем теплым, серебряным светом, как в давние времена, когда еще ничто не запятнало их любовь. Обвив руками шею призрака, обхватив коленями его талию, Фулгрим наслаждался тем, какими реалистичными и цельными остались его воспоминания. Это чувство охватило его целиком, он не упустил и мельчайших деталей, и довольно усмехнулся, вновь почувствовав, что на ртуть похожи не только руки Ферруса. Он чувствовал как его охватывает пламя – и чего еще было желать ему, названному в честь великолепной птицы древних легенд, которая в огне находила свое возрождение?
Это было как всегда – наслаждение, смешанное с болью, и он спрашивал себя, виноват ли его брат в том, что его привлекало это странное и чудесное сплетение ощущений. В конце-концов, тела примархов не предназначались ни для чего, кроме войны – и, когда они попытались использовать их для чего-то совершенно противоположного, не было ли это первым шагом к проклятию? Впрочем, ему было безразлично: он не думал об этом раньше и не собирался теперь. Он лишь приветствовал эту боль и это пламя, и чувствовал, что победил, ощущая, как тонкие стальные нити под его кожей плавятся и обращаются в пепел от этого огня.
«Достаточно» - произнес Манус и мягко отстранил его, но в голосе брата слышалась железная решимость.
Нет… Нет… Его отбросили, как ненужную вещь, и его повелитель хочет уйти, оставить его. Отбросив всякую гордость, он полз по полу, прося, умоляя, обещая все, что угодно, все, что не мог дать даже в их лучшие дни, готовый на все, чтобы брат не уходил, не растворялся в зеркалах.
«Не оставляй меня. Пожалуйста»
Но ничего не случилось. Он не смог заставить брата даже кинуть на него взгляд перед тем, как уйти.
***
Но его брат остался с ним, даже запертым среди зеркал. После той встречи он обречен был видеть одно и то же - сцену, которая завершилась гибелью Ферруса Мануса и его заточением в эту клетку живых иллюзий.
«Это был не я», - повторял он, обращаясь к зеркалам, которые вновь и вновь повторяли одни и те же картины. Но даже если он и говорил правду, она не могла ему помочь. Он всегда видел один и тот же финальный удар, одно и то же совершенство, к которому он так стремился – и раз за разом он узнавал себя в уверенном, могучем существе, которое поразило его брата.
Они должны различаться. Должен быть способ избавиться от сходства между ним и одержимым демоном воителем там, в зеркалах. Если бы у него были инструменты его апотекариев, или хотя бы резец, который он использовал, когда создавал свои скульптуры… но под рукой не было ничего подобного. Он ощупывал пол вокруг в бесплодных поисках, но не находил ничего… кроме собственных нечистот, которые не впитывали сверкающие плиты.
Не отрывая глаз от своего двойника в зеркалах, он рассмеялся и горстями принялся накладывать омерзительно пахнущую массу на лицо, на свои белые волосы, на все тело. Да. Именно так. Пока эти зеркала не придут в такое омерзение, что откажутся отражать его.
Это была победа – великолепный воин в золоте и пурпуре, наблюдавший за стоящей на коленях черной фигурой медленно исчез. Теперь он стоял перед великолепным чистым зеркалом, торжество и волнение заставили его трепетать от восторга… пока в глубине стекла не появилась новая тень. Он отступил на шаг, отказываясь узнавать то, что увидел, но услужливая память пришла к нему на помощь.
То, что он видел сейчас, как две капли воды походило на портрет Серены д`Анжелюс, который он нарисовал когда-то, после победы на Лаеране… и который он ревностно оберегал, стараясь спасти его сверхъестественно-яркие и чистые цвета.
«Круг замкнулся» - произнес демон, выговаривая слова…его губами.
***
Он отказывался признать себя побежденным. И пусть пророчество исполнилось. Пусть демон лишил его выбора.
Отражения гримасничали и переплетались, но он отказывался замечать, что их лица повторяют то, которое он так часто видел на портрете. Если невозможно уйти отсюда одним путем – он попробует другой.
Если он не в силах выбраться наружу, всегда есть возможность нырнуть вглубь.
Сейчас его уже не огорчало отсутствие подходящих инструментов. Его собственные пальцы отлично подойдут, его ногти достаточно остры, чтобы разодрать кожу вокруг глаз, и он найдет в себе достаточно силы, чтобы вонзить их в глазницы так глубоко, как это ему нужно.
Если он не смог заставить зеркала показывать то, что он не желает видеть – почему бы не отнять у себя способность видеть то, что не нужно.
***
Его тело потеряло вес, он плывет, покачиваясь, в море крови…слез… нечистот, рассеянных в аморфном, прозрачном веществе, заполняющем простор Имматериума. Возможно, это околоплодные воды вселенной, возможно, ему пора прекратить сопротивляться, перестать пытаться выплыть, и утонуть в этом теплом, приглашающем объятии.
- Не бойся, я пришел, чтобы забрать тебя домой – сказал его отец, когда они встретились давным-давно на далекой планете.
Теперь он готов идти.
dastier.livejournal.com/
Перевод, ясен свет - мой.
Непобежденный
Название: Непобежденный
Фэндом: WH30K, post-Heresy
Пэйринг: Fulgrim/Daemon!Fulgrim/Ferrus Manus
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: ангст, пытки, кровь, и проч. В общем, мой обычный стиль.
Мы все падем, когда настанет долгая ночь.
…среди пепла сгоревших звезд.
…влекомые солнечным ветром, играющим хвостами комет.
…в зале зеркал, отражающих наше падение.
Больше всего на свете он ненавидел зеркала.
Повсюду, развешанные на стенах, спускающиеся с высокого потолка, накладывающиеся одно на другое, словно странное материнское лоно вокруг зародыша, словно никуда не ведущий туннель множащихся, уменьшающихся отражений. Окно в окне, открывающееся внутрь себя, и даже пол покрыт идеально-гладкими, как стекло плитами.
Для него не оставалось места. Ничто не приносило облечения его боли. Куда бы он ни повернулся, он видел себя, или кого-то поразительно похожего на него – те же черты, та же бледность, то же совершенство облика. Эти зеркала невозможно разбить.
«Фулгрим», - говорили они. – «Посмотри на себя. Тебе нравится то, что ты видишь?»
Один из этих гладких прямоугольников должен быть дверью. Его сознание, обреченное вечно биться в горячечном смятении, отказывалось смириться с мыслью об этом полностью закрытом, застывшем в неподвижности пространстве. Если он попал внутрь – значит, можно найти путь наружу. Рано или поздно. Когда-нибудь.
Рано или поздно. Если здесь есть «рано» и «поздно». Если здесь существует время. У него не было уверенности, что это так, потому что до этой клетки его сны были вне времени.
Но, тем не менее, в этой странной комнате было два места, в которых он мог попытаться найти убежище. Одно из них – потолок, который был милосердно-высоким, и во тьме, которая плотными облаками клубилась под ним, его искаженное отражение казалось крошечным и почти несуществующим. Иногда он ложился на спину и пристально вглядывался в свою миниатюрную копию там, наверху, удивляясь, что этот игрушечный человечек отвечает таким же пристальным взглядом. Это не мог быть он – у него не было ничего общего с этим скрюченным, искалеченным созданием с глазами, полными глубокой черноты. Иногда он кричал, звал эту далекую фигуру, и она исчезала в клубящихся облаках.
Еще были плиты на полу – те, на которые попала его кровь. Эти бесформенные пятна коричнево-красного цвета не отражали ничего, но, к сожалению, их не хватало надолго. Скоро, очень скоро кровь словно впитывалась в пол, просачиваясь в невидимые глазу поры, и пол снова становился сияюще-гладким.
«Не смотри!» - приказывал он себе…и, конечно же, каждый раз любопытство пересиливало.
Сказать по правде, ему нравилось смотреть. Созерцание себя вот так, со всех сторон, в любое мгновение усиливало все его чувства до пределов, которые он с трудом мог бы вообразить, и холодный вихрь смешанных, непонятных эмоций заставлял его дрожать от стыда.
Демон сдержал свое обещание и выполнил его слово в слово. Действительно, его воображение так долго держали в узде запреты, покорность и страх, который вызывала в нем бесконечная изобретательность уловок демона. Знание, опыт и непревзойденное мастерство в подлости и жестокости теперь принадлежали ему. Он знал все о человеческом теле и его возможностях – все и чуть больше. Он мог бы написать громадный том о способах испытания человеческих способностей – в действительности, он уже писал его.
Одна из множества стен комнаты не впитывала влагу – и он покрывал ее своими записями. Ползая по полу, он макал палец во вскрытую вену на руке и добавлял все новые линии.
Иногда он записывал целое предложение, а иногда – всего одно слово. Иногда он вслух читал написанное и ругал себя за безнадежную убогость стиля.
Феррус. Феррус. Феррус.
Слишком много повторений.
***
Чтобы заставить его чувства бодрствовать, длинные иглы, введенные в его нервные окончания двигались, извлекались и вонзались снова через произвольные промежутки времени. Он смутно помнил, что нечто подобное использовали Адептус Механикус, чтобы связывать модератора с центром управления титана. Тонкие стальные нити, перевивались под кожей, словно сетчатый каркас. Те места, где иглы были введены внутрь, постоянно воспалялись и распухали, и, когда болезненный зуд становился нестерпимым, он расчесывал кожу до крови, пока его поломанные ногти не цеплялись за концы нитей, и все его тело не начинали сотрясать спазмы боли. Теперь он знал эту боль очень хорошо – и не пытался тянуть за нити в тщетных попытках извлечь их.
У этих пронизывающих его проводов было несколько предназначений. В начале, когда он пытался бороться с демоном, импульсы, которые подавали по ним, обездвиживали его. Его собственное тело предало тогда своего хозяина, заставив лежать без движения и посылать бессильные проклятия своим отражениям. Состояние беспомощности было внове… и где-то в глубине души он наслаждался им.
И он продолжал предавать себя с каждой новой пыткой, которую демон измышлял для него.
Уколы электрических жал не теряли остроты. Его тело – хотя и усовершенствованное – было человеческим, и демон постарался, чтобы даже потеря сознания не отвлекла его от мучений. Но тем не менее, он нашел способ обмануть демона, лишь поменяв свое отношение к некоторым вещам. Так мука стала искуплением, а боль – одним из способов очистить душу.
Конечно же, существо из Моря Душ, которое заполучило власть над его телом и заперло его в эту клетку, разгадало его трюк, и предприняло ответные действия прежде, чем пленник убедит себя, что его ад превращается в чистилище. Его сковал ужас, когда он увидел своего нового палача, кошмар, который вернулся, чтобы мучить его в бесконечном бодрствовании.
Множество раз он грезил о том, как снова встретится с братом. Но не сейчас и не здесь. И не так….
Феррус Манус не обратил внимания на его протесты… как и другие призраки, что посещали его до сих пор.
«Брат», - его голос звучал, словно они просто беседовали по душам. – «что ты с собой сделал?»
Он не мог ответить. Впервые в жизни он не мог ответить и только глядел, не в силах оторвать взгляд, на незаживший рубец на горле брата-примарха. Уродливая рана кровоточила, ее края двигались при каждом слове, которое произносил Феррус, в извращенной пародии на речь. Когда Манус замолчал, ожидая ответа, рана осталась приоткрытой, словно широкая беззубая пасть.
«Не нравится?» - спросила нежить, указав на свое перерезанное горло, туда, где кровь, свежая, алая, не свертывалась и лопалась пузырьками, когда он говорил. «Ну же, брат – начни, наконец, отвечать за свои поступки и полюбуйся, что ты сделал».
Демон солгал. Ему обещали забвение, но он не получил ничего. Он растянулся на полу – беззащитная, беспомощная нагая плоть, и смотрел, не в силах отвести глаза, не глядеть на этого призрака. Феррус взглянул на его изможденное тело и печально улыбнулся, медленным, безучастным движением проведя пальцами по ране у себя на горле.
«Ты превратился в развалину, Фулгрим» - произнес он с мягким упреком, и поднес к губам испачканные красным пальцы, чтобы слизнуть кровь с хромово-сверкающей кожи. «Подойди. Подойди и попробуй на вкус свою победу».
Он не мог противиться. Он поднялся с пола, чувствуя, как импульсы, пробегающие под его кожей, при каждом шаге обдают его мучительными волнами агонии, острыми, как всегда. Брат следил, как он ковыляет к нему, с горьким удивлением.
«Неужели ты забыл мой вкус?»
Он не забыл. Он не забыл ничего, и мог воскресить облик брата из воспоминаний о запахе, прикосновениях, вкусе так же легко, как во времена Великого Крестового похода они завоевывали галактику за галактикой. Возможно, все, что происходит сейчас – всего лишь игра его воображения, потому что это явление не может… не должно быть реальным.
Рана, тем не менее, выглядела самой настоящей. Завороженный, он приподнялся и прижался губами к ее воспаленным краям. Манус на секунду замер, приоткрыв рот от изумления – и прижал к себе голову брата, чтобы продлить поцелуй.
«Она не болит, когда ты так делаешь»
Это был лишь шепот, но края раны снова разошлись, кровь наполнила рот Фулгрима, заставив его отстраниться. Каждая капля крови была подобна расплавленному свинцу, и он пошатнулся, когда они обожгли его, падая в желудок, удваивая его силу, и вздрогнул в конвульсии, когда его тело попыталось вытолкнуть наружу эту чуждую жидкость.
«Очистись», - голос Мануса звучал холодно и жестко.
Он хотел этого больше всего на свете, но не мог. Каждый мускул его тела был мучительно напряжен, но спазмы не приносили ничего, капельки крови навсегда останутся в нем, став частью его истории… как убийство брата. Он поднял взгляд на Мануса, и хотел сказать, что это выше его сил, но голос отказывался повиноваться ему.
«Позволь, я помогу тебе» - уступил темный гигант.
Это было то, чего он ожидал, то, о чем он грезил, то, что он изо всех сил старался скрыть от демона. Брат возвышался над ним, и он смотрел на серебряную руку, приближавшуюся к его лицу, даже не пытаясь сопротивляться. Ощущения от прикосновений этой металлической кожи всегда удивляли его, и вновь он ощутил вместо холодного металла теплоту и мягкость плоти. Он погружался в ощущения и воспоминания, которые они давали, а призрак прижал пальцы к его губам, провел по линии рта, а потом двинулся вперед уверенным требовательным движением.
Глубже, глубже… Если б он мог говорить, то умолял бы Мануса продолжать. Но сейчас он едва мог вздохнуть, он задыхался от того, что закупорило его горло, напрягая всю свою волю, принуждая свое тело не противиться. Когда брат убрал руку, он снова без сил распростерся на полу, желчь, которой демон накачал его, покидала его тело потоком, которому, казалось, не будет конца. Когда все наконец прекратилось, он поднял взгляд, и нашел в себе силы слабо улыбнуться.
«Вот теперь ты точно внутри меня»
Феррус Манус медленно наклонил голову, и это мучительно напоминало времена, когда они обсуждали, как лучше претворить в жизнь планы их отца, а Феррус – удивлялся стратегическим талантам своего хитроумного брата.
«Наверное, так и есть Фулгрим. Я не знаю, где я».
Это мгновение должно было стать решающим. Была ли это лишь игра воображения, или демон манипулировал его сознанием – он решил использовать это к собственной выгоде. Он из последних сил стал подниматься на ноги, цепляясь за брата, краем глаза заметив, что его бледная плоть погружается в темный контур фигуры призрака. Он поднимался, словно лоза, обвившая скалу, и Феррус поднял руку, словно сопротивляясь – потому что слабость жертвы превратилась в подчиняющий волю соблазн.
Если демон рассчитывал появлением призрака загнать своего пленника в глубину поражающего разум ужаса, он жестоко ошибался.
«Ты простишь меня, брат?»
«Я бы умер тысячу раз, если б это спасло меня от необходимости хоть когда-нибудь говорить тебе «нет».
Глаза Ферруса мягко блестели тем теплым, серебряным светом, как в давние времена, когда еще ничто не запятнало их любовь. Обвив руками шею призрака, обхватив коленями его талию, Фулгрим наслаждался тем, какими реалистичными и цельными остались его воспоминания. Это чувство охватило его целиком, он не упустил и мельчайших деталей, и довольно усмехнулся, вновь почувствовав, что на ртуть похожи не только руки Ферруса. Он чувствовал как его охватывает пламя – и чего еще было желать ему, названному в честь великолепной птицы древних легенд, которая в огне находила свое возрождение?
Это было как всегда – наслаждение, смешанное с болью, и он спрашивал себя, виноват ли его брат в том, что его привлекало это странное и чудесное сплетение ощущений. В конце-концов, тела примархов не предназначались ни для чего, кроме войны – и, когда они попытались использовать их для чего-то совершенно противоположного, не было ли это первым шагом к проклятию? Впрочем, ему было безразлично: он не думал об этом раньше и не собирался теперь. Он лишь приветствовал эту боль и это пламя, и чувствовал, что победил, ощущая, как тонкие стальные нити под его кожей плавятся и обращаются в пепел от этого огня.
«Достаточно» - произнес Манус и мягко отстранил его, но в голосе брата слышалась железная решимость.
Нет… Нет… Его отбросили, как ненужную вещь, и его повелитель хочет уйти, оставить его. Отбросив всякую гордость, он полз по полу, прося, умоляя, обещая все, что угодно, все, что не мог дать даже в их лучшие дни, готовый на все, чтобы брат не уходил, не растворялся в зеркалах.
«Не оставляй меня. Пожалуйста»
Но ничего не случилось. Он не смог заставить брата даже кинуть на него взгляд перед тем, как уйти.
***
Но его брат остался с ним, даже запертым среди зеркал. После той встречи он обречен был видеть одно и то же - сцену, которая завершилась гибелью Ферруса Мануса и его заточением в эту клетку живых иллюзий.
«Это был не я», - повторял он, обращаясь к зеркалам, которые вновь и вновь повторяли одни и те же картины. Но даже если он и говорил правду, она не могла ему помочь. Он всегда видел один и тот же финальный удар, одно и то же совершенство, к которому он так стремился – и раз за разом он узнавал себя в уверенном, могучем существе, которое поразило его брата.
Они должны различаться. Должен быть способ избавиться от сходства между ним и одержимым демоном воителем там, в зеркалах. Если бы у него были инструменты его апотекариев, или хотя бы резец, который он использовал, когда создавал свои скульптуры… но под рукой не было ничего подобного. Он ощупывал пол вокруг в бесплодных поисках, но не находил ничего… кроме собственных нечистот, которые не впитывали сверкающие плиты.
Не отрывая глаз от своего двойника в зеркалах, он рассмеялся и горстями принялся накладывать омерзительно пахнущую массу на лицо, на свои белые волосы, на все тело. Да. Именно так. Пока эти зеркала не придут в такое омерзение, что откажутся отражать его.
Это была победа – великолепный воин в золоте и пурпуре, наблюдавший за стоящей на коленях черной фигурой медленно исчез. Теперь он стоял перед великолепным чистым зеркалом, торжество и волнение заставили его трепетать от восторга… пока в глубине стекла не появилась новая тень. Он отступил на шаг, отказываясь узнавать то, что увидел, но услужливая память пришла к нему на помощь.
То, что он видел сейчас, как две капли воды походило на портрет Серены д`Анжелюс, который он нарисовал когда-то, после победы на Лаеране… и который он ревностно оберегал, стараясь спасти его сверхъестественно-яркие и чистые цвета.
«Круг замкнулся» - произнес демон, выговаривая слова…его губами.
***
Он отказывался признать себя побежденным. И пусть пророчество исполнилось. Пусть демон лишил его выбора.
Отражения гримасничали и переплетались, но он отказывался замечать, что их лица повторяют то, которое он так часто видел на портрете. Если невозможно уйти отсюда одним путем – он попробует другой.
Если он не в силах выбраться наружу, всегда есть возможность нырнуть вглубь.
Сейчас его уже не огорчало отсутствие подходящих инструментов. Его собственные пальцы отлично подойдут, его ногти достаточно остры, чтобы разодрать кожу вокруг глаз, и он найдет в себе достаточно силы, чтобы вонзить их в глазницы так глубоко, как это ему нужно.
Если он не смог заставить зеркала показывать то, что он не желает видеть – почему бы не отнять у себя способность видеть то, что не нужно.
***
Его тело потеряло вес, он плывет, покачиваясь, в море крови…слез… нечистот, рассеянных в аморфном, прозрачном веществе, заполняющем простор Имматериума. Возможно, это околоплодные воды вселенной, возможно, ему пора прекратить сопротивляться, перестать пытаться выплыть, и утонуть в этом теплом, приглашающем объятии.
- Не бойся, я пришел, чтобы забрать тебя домой – сказал его отец, когда они встретились давным-давно на далекой планете.
Теперь он готов идти.
@темы: пафос, Их нравы, слэш (тут и так все ясно), божественная теория, Политинформация